– Нет-нет, всё нормально. Просто теперь мне стали понятны некоторые… изменения в поведении Ангелины.

Последний месяц… ну, да, я вернулся из командировки десятого сентября, так что чуть больше месяца, она стала настойчиво заговаривать о том, чтобы оформить развод и жить вместе.

– А вы?

– Да что я, с ума сошёл? – в голосе его прозвучала нотка брезгливости. – Даже в качестве любовницы Ангелина начала утомлять, а уж жена из неё и вовсе никакая. Я твёрдо сказал «нет». Думаю, после этого мой ангелочек стала подливать приворотное в мои напитки. Во всяком случае, раньше она предпочитала не терять время на совместные ужины, а теперь стала их почти требовать при каждой встрече.

– И вы почувствовали усиление влечения к ней?

Хозяин кабинета покачал головой.

– Не знаю, в курсе ли вы, старший инспектор, но я, как и прочие… высшие лица государства, защищён от почти всех магических и очень многих физических воздействий. А уж вульгарный приворот – это смешно.

– Надо бы проверить, – предложил Глеб.

– А смысл? С последней нашей встречи прошло пять дней, всё равно уже всё выветрилось. Но я учту эту вероятность.

– Мне придётся поговорить с вашей женой.

– Говорите, – он пожал плечами. – Думаю, это не составит труда. Я не возражаю, только связывайтесь с Валерией не раньше обеденного времени. Она поздно встаёт.

Тут Лукьянов взглянул на часы, и инспектор поднялся. Он выяснил практически всё, что нужно было к данному моменту. Наверное, позже появятся ещё вопросы, но задать их, скорее всего, уже не получится.

– Последнее, Виктор Николаевич. Резную пудреницу из сандалового дерева вы ей дарили?

– Нет.

– Что же, тогда я благодарю вас за помощь и откланиваюсь, – Глеб положил на стол визитную карточку. – Если вы что-нибудь вспомните или захотите спросить, здесь мой номер коммуникатора и электронный адрес. Ну, а для магвестника никакие координаты не нужны.

Он улыбнулся, отлично зная, какое впечатление производит эта улыбка – мальчишеская, дружелюбная и чуть беззащитная.

– Постойте! – голос Лукьянов остановил его уже возле двери. – Вы не сказали, как она умерла.

– Убийца смешал с её пудрой некий порошок, вызвавший у госпожи Майер сильнейшую аллергическую реакцию и, как следствие, анафилактический шок. Смерть была практически мгновенной. Кстати, вы не знаете, на что у неё была аллергия?

– Понятия не имею…

Инспектор попрощался и вышел из кабинета.

Предупреждать супругу финансиста о своём визите ему отчего-то не хотелось, и он отправился в Романов переулок на свой страх и риск. Как ни странно, Лукьяновы жили не в особняке, а занимали апартаменты в верхнем этаже недавно отстроенного многоквартирного дома.

Слово «многоквартирный» показалось инспектору насмешкой, поскольку число апартаментов совпадало с числом этажей. Шесть.

Лукьяновы жили на последнем, шестом.

Глеб заранее затосковал, предвидя препирательства с консьержем, и был неправ: любезность Виктора Николаевича простиралась так далеко, что он предупредил службу охраны о приходе представителя городской стражи. Суб-лейтенант в новенькой форме внимательно изучил его документы, сравнил ауру с отпечатком и откозырял:

– Проходите, господин старший инспектор!

– В шестой квартире хозяйка на месте? – осведомился Никонов.

– Так точно, должна быть дома. Вы стучите посильнее, прислуга на рынок ушла, а госпожа Калинец-Лукьянова может и не сразу услышать.

Подъёмник был стеклянным со всех четырёх сторон; Глеб вознёс отдельную благодарность богу механиков за то, что пол и потолок всё же сделали деревянными, и за благородными дубовыми панелями не видно было, что же движет этой коробочкой. «Вниз пойду пешком!» – поклялся инспектор, покосился на одну из прозрачных стен, увидел с высоты башни Кремля и снова уставился в пол.

Он постучал кольцом дверного молотка в виде львиной головы – за дверью царило молчание. Мысленно поблагодарив юного суб-лейтенанта за подсказку, Никонов постучал ещё раз молотком, потом махнул рукой и бухнул кулаком.

Дверь внезапно распахнулась. На пороге стояла полная женщина в брюках и тёмной рубашке, прикрытых фартуком. Фартук был заляпан красками, волосы её закрывал платок, сдвинутый на лоб, затемнённые очки скрывали глаза.

– Ну? – спросила дама. – Это вы колошматили в дверь? Что вам угодно?

– Старший инспектор Никонов, следственный отдел городской стражи по Устретенской слободе, – отрапортовал он.

– И что? Я не спрашивала, кто вы, я спросила, что вам нужно?

– Госпожа Калинец-Лукьянова?

– Да.

– У меня есть к вам несколько вопросов. Вы знаете Ангелину Майер?

– Ангелину? Боги, неужели Ангелиночка наконец-то во что-то вляпалась? Это становится интересно. Проходите, старший инспектор. Прямо, в гостиную, я через минуту приду.

Огромное окно гостиной выходило на Кремль. Стоя от него на безопасном расстоянии, Глеб вытянул шею и рассмотрел стены и башни, купола и стрельчатые окна храмов и палат, изгиб реки, набережную…

– Нравится? – спросила хозяйка.

Она переоделась – точнее, сняла фартук и накинула на плечи яркий платок, жёлтый с какими-то красными и зелёными перьями. Пожалуй, госпожа Калинец-Лукьянова теперь стала больше похожа на жену преуспевающего чиновника высокого ранга. Никонов понял, что она довольно молода, лет тридцать пять – тридцать восемь, и не толстая, а то, что называется «пышечка». Обычное лицо, без резких черт, чуть длинноватый тонкий нос, тёмные глаза, тёмные волосы…

– Очень красиво, – дипломатично ответил Никонов.

– Присаживайтесь. Кофе не предлагаю, вас, небось, поили уже. Итак, что произошло, в чём оказалась замешала Ангелина?

– Вчера утром она была убита.

Глеб ожидал чего угодно – истерики, слёз, шквала вопросов, но госпожа Калинец-Лукьянова молчала и только смотрела на него. «Дура она, что ли? – промелькнула у инспектора мысль. – Да нет, вряд ли. Не похоже».

Пришлось ему продолжать разговор.

– Скажите, откуда вы её знали?

– Я? – она хмыкнула. – Странно было бы, если бы я не знала любовницу собственного мужа.

– Расскажите, пожалуйста, о ней.

– Знаете, я в разговорном жанре не очень. Я художник, мои высказывания в холсте и красках. Вы спрашивайте, а я буду отвечать.

– В холсте и красках? – тут он догадался. – Вы ведь написали её портрет, так? Покажите мне его, я попробую понять.

Женщина наклонила голову набок, разглядывая его круглыми птичьими глазами, потом хмыкнула и поднялась.

– Ладно, пойдёмте.

«Вот номер окажется, если она из абстракционистов. Или кубистка, или кто там ещё бывает…» – спохватился Глеб, но было уже поздно: они вошли в большую и очень светлую комнату со стеклянным потолком. Картинам тут было тесно: они висели на стенах, стояли на полу, лежали сложенные на круглом столе. Одна вещь, видимо, та, над которой художница работала сейчас, стояла на мольберте, прикрытая белой тканью.

Госпожа Лукьянова покопалась в одной из стопок, вытащила довольно большое квадратное полотно, натянутое на деревянную рамку, и повернула лицом к гостю.

Нет, абстракционисткой она не была.

Вот только стало ли Глебу от этого легче – ещё вопрос.

С первого взгляда он увидел изображение очень красивой блондинки в лёгком светлом платье, вольготно раскинувшейся в большом кресле. В руке сигарета на длинном мундштуке, рядом на столике букет и бокал игристого вина…

– Dolce Vita, – проговорил он невольно.

– Хм, неплохое название, – усмехнулась женщина. – Вы смотрите, я не буду мешать.

Он и посмотрел. И стало понятно, что блондинка на портрете не столько красива, сколько умело раскрашена, да и вообще всё в ней казалось теперь искусственным – красота, волосы, зубы, фигура, даже высокий подъём ножки, на пальцах которой раскачивалась туфелька.