– Где мама? Мама пришла. Иди, иди, иди к маме. Маленькими ножками топ-топ, топ-топ. – Лариса чуть придерживает Ханну за кофточку на спине. – Стеша, смотри, мы уже сами ходим!

Ханна видит маму, смеется, показывая мелкие жемчужные зубки. Покачиваясь, вырывается вперед, делает несколько неуверенных шагов, пугается, останавливается, озирается. К ней тут же подходит Лила и подставляет свою лоснящуюся спинку. Ханна опирается о подружку и смело шагает в мамины распахнутые руки.

– Ура! – восклицает Лариса.

– Ура! – вторит ей Прокопий.

– Ура-ура-ура-ура! – поет Ян и тоже обнимает Ханну.

Лила присоединяется к объятиям.

– Пока мама работала, ребенок пошел. Ура! – Маша выглядывает из кухни, помахивая разделочным ножом, как дирижерской палочкой. – Теперь мне кто-нибудь поможет готовить ужин?

– Стеш, берешь Ханну? – Лариса помогает Стефании убрать верхнюю одежду. – Макар сегодня весь день на вилле – работы в господской библиотеке непочатый край.

– Да, конечно.

Стефания держит дочь за ручку, они медленно идут за Ларисой. Ян придерживает Ханну за локоток – юный кавалер. Лила трусит рядом – мало ли, бросят опять ребенка одного.

– Девочки, я подумала, что могу уже снять квартиру недалеко от института и приглашать няню, когда у меня пары. – Стефания не успела продумать эту мысль до конца и услышала лёгкую вопросительность в собственном голосе. – А то ведь правда бросила ребенка на вас…

– Что за разговоры?! – У Ларисы моментально покраснели от возмущения щеки. – Как только додумалась до такого! Нашу девочку, нашу сладкую конфету, няньке отдать! Никогда!

– Лар, у нас есть молоко на пюре или просто отварную подадим? – Машка невозмутимо чистит картошку.

– На дверце стояли же два пакета. – Лариса проверяет содержимое холодильника. – Да, вот они. Стеша, чайку выпьешь пока? Я печенье испекла.

– Нет, спасибо, я поднимусь в комнату. Или помочь вам?

– Ой, да что ты! Тут дел-то…

Лариса разрезает очищенный картофель и укладывает его в кастрюлю с водой.

Стефания выводит Ханну из кухни, за ними следом увязываются Ян с Лилой. Ханна не дает увести себя наверх – они все располагаются на ковре перед еле тлеющим камином. Прокопий в очках с толстыми линзами читает старый справочник, поглядывая на них поверх роговой оправы.

– Я слышал, что ты сказала Ларисе, – произносит он, отложив книгу в сторону.

– Прокопий, а кто всегда говорил, что плохо слышит? – Стефа усмехается и подбрасывает полено в камин. – Как думаешь, хватит ли нам дров до тепла?

– Это не твоя забота, девочка. Я уже говорил, можно разобрать мой дом. Да там мебели еще сколько, старья всякого… Так, не уводи разговор в сторону. Плохо тебе здесь?

– Да ты что, дед?

– А я вижу. Тихая ты. Молчишь. В комнате отсиживаешься. Тебя кто-то обижает?

В гостиную заглядывает Лариса с подносом в руках:

– Ах, вот вы где! А я уже наверх сбегала! Чай всем принесла и печенье. На пол не крошить! Лилу не кормить!

Лариса оставляет угощение и убегает на кухню.

– И кто меня здесь обижает, дед? Смотри, сколько заботы. – Стефания подносит Прокопию его чай. – Печеньку?

– Ну-ну. Давай, жевать – не работать.– Руки у Прокопия подрагивают, и он спешит отпить из полной кружки. Чай горячий и ароматный; выпив половину, дед обхватывает бокал и наслаждается теплом. – Ты смотри, мы с тобой тут не у себя дома. Я вот даже лишний раз покурить не выйду. Отнесись к этому положению вещей с умом. Малышке лучше нигде не будет. А что для матери может быть важнее? Лариса в ней души не чает. Макар обожает. Машка… та… да, та ревнует. Но если ты будешь пасовать перед каждым нелюбезным к тебе человеком, чего ты добьешься в жизни? Ничего не добьешься. А я смотрю за всеми и ответственно заявляю: ты можешь быть совершенно спокойна и заниматься своей работой. Поняла?

– Спасибо, Прокопий. Да, я немного странно себя чувствую.

Хотелось рассказать, что, кажется, ее бросил муж, но она сдержала первый порыв, а потом уже и не пришлось откровенничать – вернулся Макар, поднялась очередная волна всеобщей беготни.

– Скажи мне что-нибудь хорошее.

Она мечтательно смотрит в покрытое каплями дождя окно, залитое ослепительными солнечными лучами. Прозрачные пуговки воды чуть подрагивают, наливаясь светом, разбухают и срываются вниз, оставляя за собой чистую глянцевую дорожку. Всё сияет за исчерченным полосками стеклом.

– Всё хорошо.

Он улыбается, перебирает ее тонкие длинные пальцы.

– Ну нет, подумай.

– Я и подумал – как хорошо, что ты пришла.

– Правда? – Стефания поворачивает голову и заглядывает в его большие темные глаза. – А ты думал, что я приду?

– Я думал, что ты придешь, когда не сможешь не прийти.

Кристиан отводит распущенные волосы от ее лица и нежно касается губами ресниц.

– Щекотно! Ты совсем-совсем не придерживаешься любовной лирики?

– Ты имеешь в виду: глаза твои, как синие озера, уста твои, как алые рубины, ланиты твои, как два персика, покрытые нежным пухом, а перси – как две благоуханные дыни?..

– Ой, фу. Не так, но… да.

Смеясь, Стефания начинает одеваться, кожей чувствуя мягкий ласкающий взгляд.

– Фу, говоришь. Критика от тебя ранит острее стального клинка. Как же там в книге «Песнь песней Соломона»? О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Волосы твои, как стадо коз, сходящих с горы… зубы твои, как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни… как алая лента, губы твои… и уста любезны, как половинки гранатового яблока… два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями…

– Всё-всё-всё! Я больше этого не вынесу! – Стефания не может остановить приступ смеха. – Никогда не думала, что это так смешно звучит! Сейчас икать буду часа два. Принеси водички.

– Но это всё неправда.

– Ах, вот как!

– С твоей красотой ничто не сравнится. – Кристиан кутается в плед, как в римскую тогу, и шлепает босыми ногами по ледяному полу. – Если бы ты меня предупредила, я бы растопил камин.

– Я, знаешь, как-то не планировала, у меня пару перенесли… А тебя надо заранее предупреждать?

Стефания и правда начинает икать. Пьет мелкими глотками принесенную воду. Задерживает дыхание. Рассасывает сахарок. Икота не проходит.

– Это всегда так? – сочувственно спрашивает Кристиан.

– Ага. Ик. С детства. А у меня сейчас пара. Ик.

– Что же делать? Может, напугать тебя?

– Ик? Пройдет. Ик. Есть у тебя кофе? Ик. Надо отвлечься. Ик.

Они пьют кофе, сваренный в медной турке, из крошечных фарфоровых чашечек на кукольной кухне: мятные шкафчики, кружевные занавески, полотенчико в цветах… Икающая Стефания разглядывает «бабушкин» интерьер, соизмеряет его с плечистой, немного угловатой фигурой молодого человека.

– Это всё как-то здорово тебе не идет. Ик. Тебе так не кажется? Ик. Не хочется что-то изменить?

– Нет. – Кристиан не смущается, смотрит на нее добрыми оленьими глазами. – Это память. Скоро ничего не останется.

– Как это? Ик. Говори, я пока попробую не дышать. – Стефания набирает побольше воздуха и замирает.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал всю историю, пока ты не дышишь? Продержишься минут пятнадцать – двадцать? – Стефания качает головой из стороны в сторону. – Тогда давай в другой раз. Ты же придешь еще когда-нибудь?

– Пф-ф-фух. Не знаю. Что ответить тебе, не знаю. Сама от себя в шоке. Давай на ланч встретимся завтра? У меня вторая пара и потом перерыв.

– Ты не боишься, что нас увидят? – Кристиан крутит в пальцах чашечку, наблюдая за растекающейся по стенкам кофейной гущей.

– Кого мне бояться? – Стефания, откинувшись на спинку стула, в карманном зеркальце поправляет макияж.

– Это маленький город. Все всех знают. Каждый на виду. Людям скучно, и они судачат.

– Не хочу становиться жителем маленького города и прятаться по углам. Вообще, мои студенты не испытывают затруднений, когда им надо со мной что-то обсудить – подходят и на улице, и в магазине, и в кафе.