Она лежала там, когда президент забирался в свой вертолет. И она все еще лежала там, когда вертолет доставил его на Air Force One.

Это был рабочий перелет. На борту находились несколько членов его не слишком выдающегося кабинета. У каждого из них были неотложные дела. Кроме того, там были его пресс-секретарь, президентский опросчик – Кенни Моран, одолженный у компании Гэллапа, якобы работающий в Министерстве сельского хозяйства[24], и нынешний глава Республиканской партии, который организовал сбор средств на Западном побережье, куда они все направлялись.

Пять часов полета прошли быстро. Дел было невпроворот. Ни одна из новостей не была катаклизмом или катастрофой. Но ни одна из них не была и хорошей.

Адвокаты Норьеги боролись за размораживание его активов. Это затягивало судебный процесс, и пока он не закончился приговором, вторжение в Панаму рисковало превратиться в фарс. Экономика удручала больше всего. Она просто стагнировала. Финансовый кризис разрастался все больше: от миллиардов – к десяткам и сотням потерянных миллиардов. Его сын оказался втянутым в одну из неразберих. И почему сыновья великих людей всегда такие ничтожества (за исключением, конечно, его самого)? Тот, кто достаточно глуп, чтобы вложить деньги в банк, названный в честь боевика «Сильверадо», должен быть готов к потере и не жаловаться. К счастью, грехи сына никто не возложил на отца. Он и не ожидал этого. В конце концов, Джимми Картер пережил Билли Картера, Рейган пережил и сына, который ушел в балет, и скандалы с дочерью. Но все может измениться. Например, если информация о том, что взрослый мужчина делает со своим пенисом, вдруг разойдется по общественным и политическим кругам (человек несет на своих плечах груз всего мира и при этом не имеет права хоть немного снять напряжение), или если недостатки его отпрысков выйдут наружу. Платежный баланс продолжал скользить не в ту сторону. Дефицит продолжал расти.

Примерно через четыре часа этих унылых новостей у него появилось ощущение, что он стоит под навесом и ждет, когда закончится дождь. Он словно по-настоящему чувствовал, как на него медленно падают капли воды, которые каким-то образом всегда попадают под воротник. Захотелось в туалет.

Пока его не было, по зашифрованной системе связи наконец-то пришел факс, которого они так ждали. Застегивая ширинку, первым делом он увидел новые показатели. Моран занял наблюдательный пост рядом с аппаратом.

– Что у нас, Кенни? – спросил президент.

– Простите, сэр, но, похоже, еще на четверть пункта меньше.

– Я? Я, лично я?

– Да, сэр. Но это всего лишь четверть пункта.

– Но это тенденция. Вот что важно. Вы же всегда мне так говорите. Разве нет? Следить за тенденцией.

– Да, сэр. Но я просто тот, кто сообщает данные.

– Нет, не просто. Ты – волшебник, который гадает по внутренностям.

– Что?

Президент упал в кресло.

– Вон отсюда. Все на выход. Мне надо подумать.

Его помощники знали, что он это не всерьез. Они летели на высоте 6000 метров.

Через несколько минут он удалился в спальню, чтобы переодеться в свежую рубашку и костюм для кампании. Перебирая содержимое своих карманов, он наткнулся на записку. Отчасти потому, что ему не хотелось выходить и снова думать про эти унылые новости, он развернул ее и прочел еще раз.

Может быть, потому, что он уже знал ее содержание, на этот раз она не показалась такой уж безумной.

Мертвый Ли Этуотер обещал сделать то, на что, казалось, не был способен ни один живой человек. Он предлагал способ прорваться сквозь всю эту назойливую чушь, все эти утомительные придирки, которые неумолимо срывали его рейтинг на пол- и четверть пункта. Он предлагал способ изменить все это одним махом.

В записке упоминался один конкретный человек как ключевой агент для реализации плана. Если бы вопрос решался на общем собрании, то, возможно, речь зашла бы о «ком-то вроде него», а не об одном конкретном человеке. Этого человека Этуотер знал лично, но Буш с ним никогда не встречался. И все же… По невероятному стечению обстоятельств Бушу предстояло встретиться с ним на мероприятии по сбору средств примерно через – президент посмотрел на часы, почувствовав, как «Боинг» начинает снижение, – двадцать-двадцать пять минут.

Можно также предположить, что все это не имело особого значения. Что сила заключалась в самой идее. И она воплотилась бы в жизнь, независимо от того, что случилось бы с листком бумаги, на котором она была написана. Бумага и печать ничего не значили. Сила была в идее.

Мэгги хочет действовать. Я это понимаю. Я тоже хочу действий. Но это единственное, чего мы не можем сделать. По крайней мере, я так думаю. Пока мы ничего не делаем, они нас не трогают. Как только мы зашевелимся, они отреагируют.

Интенсивные тренировки обычно помогают мне сбросить напряжение. В дополнение к бегу и простой гимнастике я возвращаюсь к тренировкам в додзё. Есть одно местечко в Корейском квартале. Оно находится в типичном двухэтажном мини-молле: дисконтная техника, карты и сигареты, маникюр и педикюр, рыбный магазин. У додзё есть название, но все завсегдатаи называют его «У сержанта Кима».

Во Вьетнаме мне не довелось повстречаться с Кимом. О нем ходят байки, многие из которых могут оказаться правдой. Он может убить одним прикосновением. Мы все можем убить голыми руками… Я о тех, кто изучает боевые искусства или обучаются рукопашному бою, о «зеленых беретах», «морских котиках», отряде «Дельта» – даже обычных морских пехотинцев учат бить насмерть. Ким состоял в разведгруппе. Они захватили предположительно вьетконговцев. Ким шел с ними, и ему никого не приходилось выбрасывать с «Хьюи»[25], чтобы заставить остальных говорить. Или стрелять в кого-нибудь. Он работал руками.

Заключенных выстраивали в ряд. Они видели крепкого маленького корейца, ростом с них самих, но поплотнее. Он подходил к первому заключенному. Прикасался к нему. Тот падал замертво. Остальные начинали говорить. Вскоре о нем ходили такие легенды, что ему не всегда приходилось убивать. Он просто был Сержантом со смертоносными пальцами.

Тут мне надо кое-что пояснить. Я не знаю, как это изобразить в фильме, потому что это связано с идеями. Кроме того, я не хочу, чтобы у вас сложилось неправильное мнение о Киме. Не думайте, что он жестокий или злобный человек. Это не так.

Большинство людей стыдились Вьетнама. Поэтому они отворачивали свои лица. Я поехал туда с гун хо[26]. Я остался с гун хо. Я хорошо провел там время. Мне понравился Вьетнам. Во многих отношениях. Включая боевые действия. Мне нравилось пытаться быть героем.

Возможно, именно поэтому я не отворачивал лица. Я много смотрел на то, что происходит, и думал об этом. Мы не понимали Вьетнам, а люди не поймут такого человека, как Ким. Генерал Уэстморленд говорил вещи наподобие: «Ориенталы никогда не будут ценить человеческую жизнь так же высоко, как западные люди», «На Востоке жизни много, и она дешевая» и «Как говорят восточные философы, жизнь ничего не стоит»[27].

Это были очень глупые слова. Возможно, из-за них мы даже проиграли войну.

То, что Ким убивает лицом к лицу, глядя в глаза человеку, который собирается умереть, не говорит о том, что для Кима жизнь ничего не стоит. Это говорит о том, что Ким безжалостно честен.

Уэстморленд[28] измерял войну количеством трупов. Он создал зоны свободного огня, где все, что движется, – мужчина, женщина, ребенок, буйвол – считалось врагом, которого нужно было убить. Он опустошал леса и устраивал воздушные налеты. Вот для кого жизнь ничего не стоила. Я не пытаюсь сказать, что мы не должны были это делать. Мы были солдатами. Нашей работой было убивать врага, и мы убивали столько, сколько могли. Но не стоит путать того, кто считает жизнь дешевкой, с тем, кто ее уважает.