Чтобы поговорить, мы с Мэгги либо выходим на пляж, либо включаем громкую музыку. Если выбираю я, то это кантри. Мы шепчемся прямо перед колонками. Она говорит, что ей начинает нравиться Хэнк Уильямс. А вот Хэнк-младший ее бесит, потому что он постоянно переключается между умным и тупым. Еще ей нравится Вилли, но, по ее словам, он нравился ей еще до меня. Но в основном она начинает терять терпение. Ей не нравится ждать.

Я слышу историю о Нике Джексоне и песчанке по крайней мере раз в день, и каждый человек, который рассказывает мне ее, говорит, что лично слышал ее либо от врача, который собственноручно удалил грызуна из его знаменитой прямой кишки, либо от врача, который очень близко знаком с этим врачом[21].

Аарон Спеллинг устраивает небольшой званый вечер. Водитель, который привозит Кеннета Брану, встречается с горничной, которая, по его словам, является лучшей подругой горничной Мелани Гриффит. Он рассказывает, что когда Мелани была беременна, она делала особые упражнения, чтобы сразу после родов снова начать заниматься сексом с Доном Джонсоном. Она просто не могла вынести мысли о том, чтобы не заняться этим прямо на следующий день[22]. Я спрашиваю его, знает ли он Бигла. Он говорит, что да, он как-то раз возил его. Я спрашиваю, когда. Говорит, всего пару недель назад. Я спрашиваю, выглядел ли он больным? Я слышал, что он болен, говорит парень, но выглядел он нормально. Может, бледноват, да и только. Они с женой сильно поссорились. Из-за чего? Из-за их сына. Бигл подарил сыну игрушечных солдатиков, и жена была в ярости. Ребенку очень хотелось, сказал Бигл. Мне все равно, сказала его жена. Настоящая, что называется, мегера. Я бы назвал ее стервой. Если жена так разговаривает с мужем, ее нужно воспитывать, если вы понимаете, о чем я. Но это не мое дело. Я просто вожу машину, я не критикую.

Мэгги выходит с Кеннетом Браной. Они останавливаются и недолго разговаривают. Мне их не слышно, но видно, что между ними есть некая теплота и близость. Она прикасается к его руке. Она смеется своим заливистым смехом. Он целует ее в щеку, ее тело прижимается к его телу и задерживается достаточно долго, чтобы он ее почувствовал.

Я должен быть спокоен. Я стараюсь. Я держу дверь открытой для нее и ничего не говорю. Когда мы едем по Сансет, она ставит диск в проигрыватель. Не кантри. Классика. Делает погромче. Потом говорит:

– Не смотри на меня так.

– Как?

– Как будто ты мне отец или муж.

– Я не отец и не муж, – говорю я.

– Вот именно.

– Ты взрослая независимая женщина, которая время от времени целует меня на пляже…

– Два раза.

– Да, – говорю я. – Два.

– Нам нужно перестать, Джо. Я не хочу, чтобы ты бегал за мной, как щенок. Брана гениален. К сожалению, у него есть жена, которую он безумно любит…

– У них у всех есть жены, в которых они влюблены. С кем ты, по-твоему, разговариваешь? Хочешь послушать счастливых мужей? У меня есть записи счастливых мужей, которые говорят: «Я люблю свою жену, но она не сосет так, как ты, детка». Однажды я записал жену генерального директора «Даглас Дефенс Индастриз», она говорила тренеру по теннису своей дочери: «Я люблю своего мужа, правда люблю. Но у него штучка куда меньше твоей». То, что он любит свою жену, ни хрена не значит…

– Я к тому, – говорит Мэгги, – что когда он будет снимать следующий фильм, а он собирается снимать еще фильмы, важно, чтобы он помнил о Магдалене Лазло. Например, если он обсуждает с кем-то картину и вскользь упоминает, что было бы неплохо поработать с Магдаленой Лазло. В этом вся суть игры. И если мне придется немного прижаться к нему грудью, чтобы произвести впечатление, я так и сделаю. Не будь ребенком.

– Со мной ты поступаешь так же, Мэгги?

– Иди к черту. Просто отвези меня домой.

На следующее утро она уезжает одна.

Она возвращается где-то в обед. Я сижу на кухне и пытаюсь есть сэндвич, который у меня совсем не вызывает аппетита. Она протягивает мне пакет. Внутри CD-плеер и четырнадцать дисков Вилли Нельсона. Пока я смотрю на них, она уходит в гостиную. Я слышу, как играет альбом Stardust. Это не кантри, но это Вилли. Он поет старую романтическую классику жанра. Я не умею обращаться с компакт-дисками и всем таким – просто не привык к ним. Когда я захожу в гостиную, она нажимает на какие-то кнопки, и альбом переключается с первой песни на последнюю – Someone To Watch Over Me.

Как сказала Мэгги, наша с ней ситуация была сюжетом многих фильмов.

Но это реальная жизнь, и вряд ли в ней богачка влюбится в шофера.

Гарри Трюдо в своем карикатурном комиксе «Дунсбери» издевался над президентом по поводу его ограниченного словарного запаса, создавая впечатление, что президент не может самостоятельно составить предложение. Хотя это часто было правдой, когда он выступал экспромтом, он все же был способен на это при должной подготовке. Чтобы доказать это другим – не Трюдо, который бы все равно этого не увидел, а себе и окружающим – он решил самостоятельно написать свое выступление для группы республиканцев из округа Ориндж и Лос-Анджелеса.

Он хотел затронуть несколько тем и заранее подготовил заметки. Он попросил свою секретаршу достать их из портфеля.

Постоянная секретарь президента заболела. Ее заместительница была в отпуске. Второй заместительнице уже были поручены другие дела. Оставалась лишь Кэрол Бумслитер, женщина из секретариата Белого дома, которая никогда раньше не работала непосредственно на президента. Она делала все, что было в ее силах, и следовала принципу: когда сомневаешься, старайся в два раза сильнее.

Заметки Буша были просто каракулями на обратной стороне конверта. Госпожа Бумслитер, дотошная до мозга костей, не могла поверить, что для выступления нельзя было постараться получше, даже если оно было не очень важным и почти ничем не отличалось от двадцати предыдущих. Она тщательно обыскала весь портфель, и так, впервые за четыре месяца, оттуда появилась на свет записка Этуотера. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы Кэрол испугалась. Не из-за ее содержания. Как и многие люди в правительстве, она дошла до такого состояния, или, возможно, сразу была в таком состоянии духа, когда содержание подобных документов не имело никакого значения. Как и у стюарда Стэна, у нее был допуск к совершенно секретным документам (и даже, технически, к ТДВГ), но она точно не хотела, чтобы кто-то заметил, как она держит в руках что-то, чего ей специально не вручали. Теперь, когда записка побывала в ее руках и на ней остались отпечатки ее пальцев, она должна была принять решение. И в отличие от Стэна она заметила, что письмо было адресовано не Бушу, а Дж. Б. III. Конечно, она знала, кто это. Она не сомневалась, что президенту разрешалось видеть это письмо, но она могла представить себе и то, что Дж. Б. III пропустил его, отправился на поиски и, когда нашел его, пускай и в президентском портфеле, потребовал объяснений. Придет ФБР, проверит отпечатки пальцев – она не знала, как стереть отпечатки с бумаги, а если бы и знала, это не имело бы значения, ведь преступники всегда ошибаются и оставляют следы. Она решила признаться.

Она передала Джорджу Бушу конверт с каракулями, а затем аккуратно сложенную записку от Ли Этуотера. Она извинилась за то, что увидела ее, и поклялась, что прочитала не дальше букв ТДВГ.

Если бы в комнате находилась постоянная секретарь президента, он мог бы рефлекторно отдать ей этот документ и сказать, чтобы она сдала записку в архив или уничтожила. Если бы там находился Бейкер, которому она была адресована, Буш мог бы передать его Бейкеру. Но ничего из этого не произошло, а у президента было слишком много дел, и он не смог справиться с задачей, как не справился бы с вопросом о том, должны ли черные носки лежать справа или слева от синих носков в ящике, должен ли Майк следовать за Маком или после Макса в системе регистрации списков вкладчиков, или куда класть законопроекты, на которые он наложил вето[23]. Поскольку рядом не было никого, кто мог бы взять ее у него из рук, и поскольку он не знал, уничтожить ее или перечитать, и поскольку он понятия не имел, куда ее подшить, Джордж Буш положил записку Ли Этуотера в карман. Там она смялась в комок и продолжила напоминать о своем присутствии.