Когда проезжал мимо одного поселка, в глаза бросился российский флаг на крыше обычной затрапезной избушки. Флаг показался новым, чистым и неуместным.
Стало интересно. Я затормозил, заглушил мотор, вооружился битой, проверил нож на поясе. По-хорошему стоило бы ехать себе мимо, не лезть никуда, но очень уж одиночество на меня подействовало. И эти шмотки на земле…
Буйные не будут флаги вывешивать, они их срывают и рвут в клочья. Оборотни не могут выйти из дома. Получается: или флаг вывесили патриотично настроенные сельчане еще до Первой Волны, или Бродяги вроде меня.
Собственно, в этом мире, кроме Бродяг, никого адекватного не осталось, и, хочешь — не хочешь, надо с ними как-то общаться, договариваться. Не прятаться же от людей до старости!
Я осторожно крался через обочину, потом — по узкому проулку между пустых домов, вращал головой во все стороны и биту не опускал. Кое-где во дворах валялись скелеты цепных собак — их изрядно обглодали. Не исключено, другие собаки, не привязанные. Попахивало дохлятиной: в стойлах от голода сдохли коровы, в свинарниках — свиньи. Вот летом здесь мух будет… В деревне царила необычная для деревень тишина — ни петушиного кукаренькая, ни мычания, ни блеяния, ни гусиного гогота.
Мертвое место.
И этот неуместный флаг.
Я остановился перед деревянным домиком за накренившимся заборчиком. Домик старенький, страшненький, в таком старики живут. Во дворе всякий хлам вроде рваных сапог, соломы, столетней сломанной игрушки, черенка от лопаты, ржавого корыта. Перед входом натоптано… Выходят из дому. Значит, здесь живут Бродяги?
Дверь распахнулась, в сенях замаячил скрючившийся дед лет восьмидесяти, в клетчатой фланелевой рубахе, древних трико и галошах. Держался одной рукой за косяк, другой за поясницу. Лицо у него было длинное, лошадиное, одутловатое. В полурасстегнутом вороте виднелась заросшая седыми волосами грудь.
— Это кто? — подслеповато прищурился он. — Ты нормальный? Говорить умеешь?
Я кашлянул.
— Вроде нормальный. И говорить не разучился еще.
Как он обрадовался! Руками замахал, позвал в дом чай пить, и еда у него есть, а то к ним с бабкой уже сто лет никто не приходит, а по улицам только психи какие-то бегают. Слава богу, пропали недавно. Позади деда нарисовалась бабка в платке и драном халате, тоже улыбалась и звала меня в гости. Они и флаг специально вывесили, чтобы нормальных людей привлечь. Так уж вышло, что у них дома флаг нашелся…
Я засомневался. А чего они из дома-то не выходят? Потом посмотрел на следы ног у входа, на флаг — такой не вывесишь изнутри… И решился.
Открыл калитку, прошел через двор. Старики улыбались во весь рот. Я притормозил в двух метрах от входной двери. Отпечатки ног у крыльца какие-то странные… Кивнув старикам, я сделал пару шагов в сторону и заглянул за угол избы. Там, между стеной и забором, было узкое пространство, заросшее высохшим прошлогодним бурьяном. Торчала будка, а возле нее валялся собачий скелет с проржавевшей цепью…
Что-то скрипнуло, и из двери, где радовались гостю старики, вылетела какая-то хрень из палок и рыболовной сетки. Хрень зацепила меня, хотя я отпрянул. В палках и ячейках сети торчали рыболовные крючки, которые дернули меня по джинсам и куртке. Я рванулся — затрещала одежда.
— Держи его! — шипела бабка.
Вместе с дедом они с нечеловеческой силой тянули свой силок к себе — и меня вместе с ним. Как репку, блин. Я никак не мог выпутаться — слишком много было мелких и острых крючков. Тогда я перестал дергаться, а наоборот, рванулся к старикам. Размахнулся и долбанул деда битой по лбу. Он отшатнулся. Я размахнулся во второй раз, но бита задела верхний косяк, и удар не удался. Бабка ощерилась мелкими акульими зубами, потянулась ко мне пальцами-крюками — ни дать, ни взять, натуральная ведьма. Я выхватил финку из-за ремня, ударил в горло бабке, потом деду, который начал приподниматься.
Из них потекла черная вязкая кровь, похожая на болотную жижу. Лица потемнели, опухли, глаза провалились, а рот растянулся до ушей. Зубов было слишком много, и они были слишком острыми для человека. Задыхаясь от страха и злости, я раздолбал им бошки всмятку.
Некоторое время приходил в себя и прислушивался. Тела стариков вяло шевелились. В избе, похоже, никого больше не было. Потом я начал выпутываться из силка. Пока занимался этим, заметил в сенях ботинки, насаженные на длинные палки, которыми старики старательно делали следы перед входом, не выходя из дома. Стучали подошвами по земле с размаху — следы получались, но неважные, и я фальшь заметил, к счастью…
М-да… Сволочи Оборотни…
Я снова вспомнил родителей — они что, тоже днем меняются? И будут ли охотиться, как эти двое, раз уж кормилец их покинул? Я поморщился и отогнал ненужные мысли.
Обошел дом, заглядывая в окна. Позади дома стало ясно, как эти упыри вывесили флаг для заманухи ходячей еды вроде меня. В скате крыши зияла дыра. Оборотни просто выставили из нее шест с флагом, не выходя из дома, в котором были заточены неведомой силой. Я явно был не первым мотыльком, прилетевшим на свет патриотизма…
Нет, в доме больше никого вроде бы нет.
Я с неудовольствием глянул на порванную куртку и джинсы, на испачканную черной кровью биту и лезвие финки. Финку вытер куском полуистлевшей тряпицы, висящей на заборе, биту вымыл в корыте с дождевой водой.
Вернулся к телам Оборотней — они перестали шевелиться. Кожа окончательно почернела и сморщилась, как изюм. Я перешагнул через них и быстро обшарил дом. Оборотням не подходит обычная человеческая еда, так что ее должно быть здесь немало, учитывая стариковскую запасливость. Так и есть, я нашел мешок гречки, сушеные фрукты для компота, банки с соленьями и вареньями. Обрадовавшись, подогнал к дому джип и загрузил багажник.
В доме было относительно чисто, ни следа ошметков плоти Оборотней, которую они разбрасывают во время трансформации, и ни малейших признаков останков жертв. Но затем я из любопытства заглянул в погреб, и на меня пахнуло удушливым запахом мертвечины. Я успел заметить обглоданные человеческие кости с налипшими на них засохшими кусками мяса, валяющиеся среди кучи мусора, тряпья и сгнивших досок, — и с отвращением захлопнул крышку.
Настроение тем не менее улучшилось. Голодная смерть в ближайшее время не грозит. И почему я раньше не догадался съездить в деревни?
Отъехав от деревни на безопасное расстояние, я сделал привал и хорошенько перекусил. День клонился к закату, надо было думать о ночевке. Я едва израсходовал треть бака, о бензине пока что можно не беспокоиться. Когда останется меньше половины, наберу бенз из других автомобилей. В багажнике есть канистра и шланг.
Собственно, по дороге то и дело встречались заправки. Можно попытаться заправиться и там…
Я откинул сидение, заблокировал двери и улегся. Темнело, высыпали звезды. Когда-то люди мечтали покорить космос, подумалось мне, а сейчас остается ими лишь любоваться. Возможно, не надо стремиться что-то покорять, достаточно лишь смотреть на них и получать удовольствие?
Так и уснул.
***
Проснулся с рассветом, бодрый и полный сил. Вылез из авто, поежился — было очень свежо, — умылся из баклажки и сделал прочие утренние дела прямо на обочине. Перекусил материнскими сухарями и поехал дальше.
Однообразная дорога вводила в транс, появились какие-то странные мысли и образы. Померещилось, что кто-то очень далеко идет ко мне и зовет без слов… Как-то так. Ощущение приближения какого-то неведомого существа было сильным и реальным. Я вздрогнул за рулем и ударил по тормозам.
Меня бросило вперед, и позади, на заднем сиденье, повалился мой рюкзак, а в багажнике — прихваченное у Оборотней добро. Крутые зеркальные очки сползли на кончик носа.
Наваждение испарилось. Я аж вспотел от страха. Что это было? Заболел? С ума схожу?
Выскочил из машины и забегал вокруг. Жилья здесь вовсе не наблюдалось, по обе стороны дороги распростерлись поля с кучками деревьев. Далеко, почти на горизонте, виднелся лесок. Он дрожал как от марева, хотя было отнюдь не жарко.
