Она настойчиво заглядывала мне в глаза, ожидая ответ. Дед стоял поодаль, потупившись.

— Возьму, — пообещал я. Через год — это долго. Многое может случится. Но я постараюсь. Из кожи вон вылезу, но вернусь на эту противочумную станцию.

Кончики губ у Ирина Леоновны задрожали, но она улыбнулась мне, маленькая и старенькая женщина-ученый.

Тут я случайно выглянул в окно — внизу, во дворе, боком к нам застыла Влада. Глаза закрыты, лицо запрокинуто вверх, под мелкие капли дождя, руки чуть разведены в стороны ладонями вперед. Рот приоткрыт.

Котейки не видать.

— Что это с ней? — удивилась Ирина Леоновна, проследив за моим взглядом.

Меня пронзило острое ощущение надвигающейся беды. Проклятый Буйный продолжал выть, действуя на нервы, причем завывание начинало походить на песнопение… Я развернулся и побежал по коридору к лестнице; вихрем слетел по ней на первый этаж и выскочил на улицу.

— Влада?

Поблизости орали вороны, но их карканье едва зацепило краешек моего сознания.

Я встал перед Зрячей. Она была бледная, как смерть. И беззвучно выдыхала воздух через рот: “Хххххаа… хххаа”.

Я пошлепал ее по щеке, и она открыла глаза — зрачки расширились на всю радужку. В них отразились мелькающие в небе черные силуэты ворон — десятки, сотни ворон. Влада с трудом перевела на меня взгляд, затем медленно, как во сне, подняла руку и подергала меня за рукав.

Опасность.

Но я и без того это уже знал.

***

Я собрался было вернуться к старикам, сообщить им, но Алексей Николаич, задыхаясь, с винтовкой наперевес уже выбегал из здания. Ирина Леоновна с больной ногой отстала.

— Орда! — крикнул я. — Орда Буйных… то есть Придурков! Уже близко…

— Это как так получилось? — захлопал глазами дед. — Наш Придурок их вызвал, что ли? Так он и раньше орал — никто не приходил… Или потеплело, поэтому…

— Да какая разница! — перебил я. — Они же мутируют! Валить надо! Ваши стены не удержат Орду! Они друг по дружке лезть будут!

— Как мураши, — кивнул дед. — Понятно. Это тебе твоя подружка сообщила? Значит, чутье у нее телепатическое есть?

Я проигнорировал вопрос:

— Где здесь самое высокое место, и чтобы во все стороны сразу можно посмотреть? И есть ли еще въезд на территорию?

— Самое высокое?.. Э-э… Так вон, труба на кочегарке… И ворота задние есть… Только осторожнее, — сказал он мне вслед, когда я побежал к трубе, — ступени там на соплях, да мокрые…

Я не слушал. Добежал до кочегарки — продолговатого кирпичного строения, грязного и закопченного. Вокруг валялись груды мелкого угля. Я залез по железной лестнице сначала на плоскую крышу, оттуда принялся карабкаться по холодным и мокрым скобам прямо по трубе.

Несколько раз останавливался и озирался. Передо мной открылись крыши за высоким забором станции, улочки, голые деревья. Я поднялся чуть выше трехэтажного здания лаборатории и решил, что хватит. Было страшновато, земля находилась очень далеко, и все гаражи и пристройки казались игрушечными. Труба заметно покачивалась — хотя, вероятно, мне это чудилось со страху. Скобы прогибались под моей тяжестью. Сыпал мелкий дождь, а сверху простиралась сплошная серая хмарь.

У лаборатории торчали три фигурки: Влада, дед и бабка. Они смотрели на меня.

Над домами вдали, со стороны главных ворот, носились тучи воронья. Они и сюда долетали, но пока здесь их было маловато. Крылья у них не намокают от дождя, что ли? Я еще не видел Орду, но уже слышал далекое нестройное завывание их чудовищной песни.

А потом я увидел, как улицы вдали почернели от легионов Буйных… Их силуэты появились между брошенными машинами, между деревьев и домов, заполняя все пространство, расползаясь, как черная грязь…

Убедившись, что Орда подступает только с одной стороны, я принялся слезать — перебирал трясущимися руками и ногами хлипкие скобы и надеялся, что не свалюсь с высоты…

Все обошлось. Я прибежал к старикам и безучастной Владе. Ее волосы намокли под дождем, а лицо по-прежнему оставалось бледным, как у покойницы.

— Оттуда идут, — задыхаясь после физических упражнений, сказал я. — Орда!.. С той стороны — никого, валить надо!

Старики переглянулись.

— А почему думаешь, что сюда идут, эти Придурки? — поинтересовался дед. — Глядишь, мимо пройдут…

— Я… я уверен. Влада… она Зрячая, понимаете? Телепат, она чувствует опасность! Этот ваш Буйный как-то вызвал Орду, и они идут сюда.

— Сроду они за своих не заступались, — возразила Ирина Леоновна. Она одной рукой прижимала к груди тот самый горизонтальный журнал. Другой держала трость.

Я перебил:

— Они меняются — вы же сами сказали! Бежим к нашей машине — она быстрая! Откройте задние ворота — еще успеем!

Старики снова переглянулись, и я не понял, чего эти два старпера медлят. Песня-вой уже наполняла все сумрачное пространство над противочумной станцией. Она нарастала, как шум океана, как рокот надвигающейся непогоды.

Ирина Леоновна кашлянула. Решительно всучила мне журнал.

— Что ж… Придется кому-то другому наши эксперименты продолжить. Мы не побежим. Да, Алексей Николаич?

Тот кивнул.

Я растерялся.

— Но какой смысл? Мы же без проблем от них убежим!

— Свое мы отбегали, — мягко сказала Ирина Леоновна. — Это вы еще молодые, есть к чему стремиться. У нас, Тим, двое детей было, дочь и сын. И у них детишки были, пятеро всего. Все в любви рождены. И им было к чему стремиться и ради чего жить. Но Придурки им выбора не дали… После того мы с Алексеем Николаичем сами не знаем, зачем живем. По привычке. Я, дура старая, вбила себе в голову, что вирус во всем виноват. А может, и не вирус, а инопланетяне. Или сам дьявол наш род людской проклял… Может, прав мой муженек, упрямый и вредный пень.

— Но-но, раскудахталась, — огрызнулся Алексей Николаич. — Сделаем, Ирина Леоновна, как планировали на такой случай. Месть — оно грешно, но приятно. А вы, ребятки, бегите к машине, выезжайте вон туда, за кочегарку. Я пока ворота отопру.

Я не совсем понял, о чем говорят эти чокнутые старики, которые постоянно бранятся, но при этом говорят о любви. Но не стал уточнять. Схватил Владу за руку и потащил ее к нашей машине. По пути забежал в общагу и схватил Котейку — своих не бросаем.

Я завел двигатель и по узкой дороге между зданиями проехал к задним воротам, уже распахнутым. Там нас ждали оба старика, основательно промокшие под дождем.

— Садитесь! — крикнул я, опустив стекло. — Зачем просто так погибать? Найдем вам другую лабораторию! Их же полно! Не понимаю вас!

Дед похлопал меня по локтю, который я высунул из окна.

— Не переживай, дружок. Повезет — и не поймешь никогда, что значит потерять все, ради чего жил. У тебя вот Влада есть, да кошка. Сокровище целое! А бегать мы устали, уж прости. Нам же с Ириной Леоновной по восемьдесят три года, ха-ха! Пожили! — Он хитро ухмыльнулся. — У меня на всей территории взрывчатка запрятана, и тротил, и “И-Эм-Икс сто один”. Заготовил в свое время. Знал, что однажды пригодится. Красиво помрем, с фейерверком! И Орду с собой прихватим.

Я смотрел на них и не знал, что сказать. Понимал, что не уговорю. Они уже все решили давно, просто ждали какого-то сигнала. И вот сигнал прозвучал — в виде страшного нарастающего воя гигантской толпы и оглушительного карканья ворон.

— Я передам журнал, — пообещал я. — Кому-нибудь, кто понимает науку… Прощайте!

— Прощайте и вы, — с улыбкой сказали старики. Они были совершенно спокойны. И я понял, что дед, скорее всего, даже распахнет главные ворота, чтобы Буйные не утруждали себя лазаньем через трехметровый забор и колючую проволоку. Супруги будут сидеть в том месте, где у них заготовлена взрывчатка, и ждать, пока Орда не заполнит всю территорию станции.

А когда Буйные набьются сюда под завязку…

Я поехал по лужам через ворота прочь от противочумной станции, думая о том, какое это страшное слово: “прощайте”. Безнадежное.

Влада тяжело, с хрипом, дышала, обнимая Котейку. Ей было плохо от близости Орды, от ее злой нечеловеческой песни. От запаха безумия и смерти.