Я заколебался. Почти остановился, не зная, куда повернуть, направо — то есть назад, или налево — то есть в прежнем направлении, прочь от поселка Хозяина, его фур, на юго-восток.

Направо пойдешь — с немой девкой мучиться будешь… Налево пойдешь — избавишься. Наверное…

— Влада, — сказал я, и немая посмотрела на меня, — куда ехать? Что-нибудь чувствуешь? Где сейчас Матерь?

Зрячая отвернулась к окну.

Блин!..

И я повернул налево. Судьба у меня такая — ехать постоянно налево.

Ехали мы до обеда. Один раз повернули направо и теперь двигались строго на юг. Попали под дождь, который шел косой стеной, и граница между дождем и сухой землей была видна очень хорошо. Влада, кажется, заинтересовалась.

Однажды увидели в сотне метров от дороги разбросанные по большой площади куски пассажирского самолета. Одно крыло торчало под углом, словно парус невидимого корабля. Вероятно, этот мусор валяется здесь еще со времен Первой Волны, когда экипаж внезапно превратился в Буйных… Или Второй, когда пилот и его помощник услышали Дьявольскую Музыку и решили выйти в окошко.

Примерно через час после того, как я ненадолго притормозил, чтобы заправить бак из канистры, нам попался длинный товарный состав на рельсах. Несколько вагонов сошло с рельс — не пойми, отчего, столкновения вроде не было. Вероятно, машинист резко затормозил или, наоборот, слишком ускорился на повороте.

К обеду я остановился в чистом поле возле моста через большую реку. Меня клонило ко сну — полночи не спал, занимаясь побегом, убийствами, похоронами и сборами в путь.

— Сходи в туалет, — сказал я Владе и показал на кусты. — Вон туда!

Влада посмотрела на меня без выражения и послушно пошла в кустики. Кошка побежала за ней, задрав хвост.

Мы расположились почти под мостом, в тени, у самой воды. Я подумал, что надо бы раздобыть удочку и попробовать наловить свежей рыбки. Мы перекусили тем, что прихватили из усадьбы, потом я улегся на откинутом сидении водителя, обнял “Сайгу” и велел Владе смотреть по сторонам, пока я сплю.

— Увидишь кого-то, сразу буди меня, хорошо? Это могут быть плохие люди.

Она, естественно, не ответила и не кивнула. Зато уселась с ногами на сидении, обняла колени и принялась смотреть на поле. Котейка спала на заднем сидении.

Может, и поняла, подумал я засыпая. По фигу.

Классно все-таки, когда рядом есть кто-то живой, пусть и не разговаривающий.

После знакомства с Хозяином желания встретить сейчас вооруженного Бродягу — так я называл выживших людей — не было вовсе. Скоро магазины, склады, погреба и прочие закрома окончательно опустеют, и начнется война всех против всех. За еду, за возможность прожить. И почему для жизни обязательно нужна чья-то смерть? Хоть коровы, хоть того же огурца…

Размышляя на эти сложные философские темы, я уснул без задних ног и проснулся, когда небо начало окрашиваться в вечерние тона.

Влада тихо сидела на своем месте и рисовала в школьном альбоме. Я зыркнул назад — багажник закрыт. Значит, она сумела сама открыть багажник, вынуть чемодан, достать оттуда альбом и цветные карандаши, всё аккуратно закрыть и снова сесть рядом? Какая умница!

— Что это? — хриплым со сна голосом спросил я.

Влада повела плечом, словно не хотела бы, чтобы я смотрел, но все же показала рисунок. Какие-то столбы или истуканы, стоящие кружком. Художница из моей спутницы была так себе, ни черта не понятно.

— Это хоровод? Или Стоунхендж?

Влада осторожно закрыла альбом и прижала к груди, наклонив голову. Кудри закрывали лицо, но я видел, как трепещут пушистые ресницы.

Эй, да она стесняется своих художеств!

— Ладно-ладно, не смотрю, — пробурчал я.

Вылез из кабины, проверил багажник. Всё на месте, Котейка моется на заднем сидении, Влада надулась на переднем.

— Поехали!

Когда начало нешуточно этак темнеть, впереди показался город, о чем давно предупреждали дорожные знаки. В город заезжать, где могут тусоваться Три Бэ — Буйные, Бугимены или Бродяги, — на ночь глядя глупо. Я остановился на обочине, и мы заночевали.

К моей радости, от Влады не было вообще никаких проблем. Она будто всю жизнь только и занималась, что путешествовала на автомобиле и ночевала прямо на откинутом сидении. Свернулась клубочком под цветастым одеялом из усадьбы в обнимку с кошкой и уснула.

А вот я долго сидел в сумраке и думал. Днем выспался на славу, сон не шел никак. Думал я о том, чем занимался бы, если бы не Три Волны. Ходил бы в школу, потом поступил бы в колледж или институт. После института нашел бы работу — возможно, не без помощи родителей. Ходил бы на эту работу.

Потом женился… Нянчил детей… Внуков… Постарел бы и умер.

Я не ломал бы голову насчет того, куда идти — направо или налево. Все было бы прописано как по нотам. И я был бы счастлив от того, что не надо решать, скрипеть мозгами, брать на себя ответственность.

Прав ли Хозяин, что человек счастлив в рабстве, когда за него все решено и лоза не задушит саму себя?

И настоящая свобода — это вот как сейчас, когда ты один решаешь, в какую сторону ехать?

И ехать ли вообще?

***

Утром меня посетила великолепная мысль — провести весь день с Владой и Котейкой в городе. Погулять, “пошопиться”, развлечься по возможности. Я давно устал от постоянной дороги, и Влада устала наверняка тоже.

Конечно, мы будем держать ушки на макушке, чтобы нехорошие дяди и тети нас не обидели. Оружие я не буду выпускать ни на минуту, даже сидя в туалете.

В город я въехал не сразу, сперва поехал по объездной дороге, внимательно поглядывая на здания и улицы.

Картина была как и во всех городах: кое-где сгоревшие от случайных пожаров дома, навечно застывшие автомобили на улицах, тишина и пустота.

Ночью я видел единичные источники света — то ли окна светились, то ли какие-то фонари. Сейчас же признаков жизни не наблюдалось.

Я выбрал удобное место и по широкой улице медленно направился вглубь города. Эта улица, похоже, вела до самого центра, где должно быть много всяких бутиков. В случае чего быстро развернусь и свалю в туман.

— Ты ничего не чувствуешь, Влада? — спросил я.

Нет, кажется, она не чувствовала. Эх, Зрячая ты моя, но немая спутница!..

На просторном перекрестке я затормозил, и мы выбрались из кабины. Влада держала кошку на руках.

Мы неспешно двинулись по обочине.

— Смотрите, Влада и Котейка, — негромко разглагольствовал я, изображая из себя гида. — Перед вами восхитительный образец современного зодчества! Вот это многоэтажное здание с магазинами на первом этаже — вы только взгляните, какая красота! Что? — сделал я вид, будто меня о чем-то спрашивают. — Витрины? Нет, они вовсе не разбиты мародерами и бешеной толпой, это постмодерн, своеобразная инсталляция. Вот эта выломанная дверь олицетворяет собой силу стремления к халяве, неостановимую мощь человеческого дебилизма. А эти осколки и мусор — это символ бренности бытия… А эта сгоревшая машина — это… э-э-э… это просто машина, которая сгорела, и вот тот труп…

Я замолк, испугавшись, что ляпнул лишнее. В темноте открытого подъезда и вправду лежал ногами к нам труп женщины. Давнишний, судя по всему, высохший до скелетообразной формы. Но Влада и глазом не моргнула. Мутный взгляд просветлел, и она с явным любопытством ждала продолжения моей “экскурсии”.

— Хм… Так вот, — сказал я и пошел дальше, словно никакого трупа поблизости не валялось. — Что же мы видим еще в этом прекрасном месте?

А еще мы видели магазинную тележку, набитую битком всякими игрушками. Тут были три разноцветных мяча, два из которых сдулись, слипшиеся от снега и дождей тетрадки и относительно целые готовальни, доска с шашками и коробка с кубиками, на которых были написаны буквы алфавита.

Я выхватил целый мяч. Он уже не был таким упругим, как надо, но играть в него можно было.

— Лови!

Я сделал вид, будто хочу кинуть мяч Владе. Та постояла, потом осторожно опустила кошку на землю. Выжидательно посмотрела на меня. Я кинул мяч, Влада поймала, кинула мне обратно…