Если кого-то из моих собеседников заметно передергивало от возмущения, я относила это на счет гендерных двойных стандартов и традиционной неприязни общества к женщине, свободно разговаривающей о сексе. Однако не исключено, что эта неприязнь не беспочвенна. В мире, который одновременно и настаивает на женской раскрепощенности, и наказывает за нее, открытость делает женщину уязвимой. Ее уязвимость, в свою очередь, вызывает страх, проявляющийся в форме либо благоговения, либо отторжения. Чье-то внутреннее «брр» — это просто сигнал распознавания опасности, коллективное предупреждение «Будь осторожна!».

Чрезмерная сосредоточенность общества на проговаривании сексуальных желаний и концепции согласия (по выражению Лолы Олуфеми, «счастливом лице согласия»¹⁹) смещает фокус внимания с другого важного вопроса: чье согласие имеет силу? К примеру, сексуальность цветных женщин до сих пор воспринимается сквозь призму колониальных фантазий об их животной страстности и экзотичности. Расистские стереотипы о гиперсексуальности темнокожих женщин уходят корнями в давнее прошлое. Линней, работавший над расовой классификацией людей, в 1753 г. назвал африканок бесстыдными²⁰. На рабовладельческом Юге США изнасилование темнокожей женщины не считалось преступлением. Темнокожим женщинам приписывалась врожденная порочность, которая лишала их права на защиту закона²¹. Эти представления чрезвычайно живучи. Недавние исследования, в которых анализируется поведение присяжных в суде, показали, что люди чаще склонны признавать виновным человека, изнасиловавшего белую женщину, а не темнокожую²². Образ темнокожей женщины, всегда расположенной к сексу, в реальности ставит ее в незавидное положение: ее согласие считается чем-то само собой разумеющимся, а отказ легче игнорировать. Если предполагается, что согласие заведомо получено, то слова уже не имеют никакого значения, что, в свою очередь, исключает возможность изнасилования. Но когда отказ — пустой звук, то и согласие теряет всякий смысл. Что толку распинаться о своих желаниях и согласии, если и «да», и «нет» в конечном счете ничего не стоят?

Как женщине противостоять расистским одам темнокожей сексуальности, не отказываясь от ее оригинальных и ярких проявлений? Как, интересуется Адриенн Мари Браун, привлечь закон на свою сторону, не лишаясь шанса на удовольствие?²³ Джоан Морган вторит ей: темнокожим женщинам, окруженным дегуманизирующими стереотипами, очень важно бороться с общественным безразличием к проблеме их удовольствия²⁴. В критическом отзыве на клип Бейонсе Formation Кехинде Эндрюс пишет, что «почти полностью упустил политический посыл песни, задрапированный "попетитной" сексуализацией темнокожих женщин, которую мы привыкли видеть у Бейонсе»²⁵. Эндрюс считает, что демонстрация сексуального тела перечеркивает любое политическое высказывание. Но как быть, если тело темнокожей женщины сексуализировалось на протяжении очень длительного времени? Она должна полностью исключить эротическое из своего творчества? Женское тело — со всеми его страданиями, наслаждениями и возможностями — не должно ни обсуждаться, ни демонстрироваться, чтобы не потворствовать расистскому прошлому и настоящему?²⁶ Довольно сложная задача.

Как, учитывая все вышесказанное, в итоге поступать женщинам? Тем женщинам, для которых параллельно без устали крутят бодрую пластинку о сексуальном раскрепощении? Зачем все эти разговоры об уверенности в себе и позитивном настрое, зачем призывы к самопознанию и обсуждению сексуальных желаний? (В конце концов, ты должна себе!) Теоретик феминизма Сара Ахмед справедливо отмечает: «От этого постоянного повторения прекраснодушных призывов попахивает принуждением!»²⁷ Оптимизмом просто маскируется репрессивная природа требований публично обнажать душу во славу феминистского личного роста. С какой стороны ни посмотри, женщина всегда оказывается что-то кому-то должна [4]. Может быть, мы все-таки зря ищем в открытой демонстрации своего сексуального желания истинную эмансипацию?

Сегодня в любом книжном магазине вы легко найдете множество ярких изданий, посвященных впечатляющей стойкости женщин перед лицом несправедливости. Хиллари и Челси Клинтон выпустили «Книгу смелых женщин» с подзаголовком «Любимые истории об отваге и стойкости» (The Book of Gutsy Women: Favorite Stories of Courage and Resilience). Это сборник рассказов о героинях, «которым хватало мужества ломать принятый порядок вещей, задавать неудобные вопросы и доводить дело до конца» (зловещее эхо фаллических намеков, риторика в духе Бориса Джонсона и Дональда Трампа: построим стену, доведем до конца Brexit). Книга Иветт Купер, члена британского парламента, называется «Она говорит: сила женской речи» (She Speaks: The Power of Women's Voices). В ней собраны лучшие образцы женских публичных выступлений за последние несколько веков (в том числе и речи Терезы Мэй). Содержание этой книги частично пересекается с содержанием работы «Откровенное: 50 речей выдающихся женщин от Боудикки до Мишель Обамы» (Outspoken: 50 Speeches by Incredible Women from Boudicca to Michelle Obama) Деборы Кафлин. Джесс Филлипс, феминистка и также член британского парламента, опубликовала два сочинения: одно — под названием «Не надо ля-ля: 7 способов прекратить очковтирательство» (Truth to Power: 7 Ways to Call Time on BS), а второе — «Обычная женщина: честно о правде» (Everywoman: One Woman's Truth About Speaking the Truth). Репутация Филлипс как феминистки неотделима от ее репутации правдорубщицы. Да, похоже, что резать правду-матку — это обязанность любой уважающей себя феминистки, если она претендует на какую-то общественную значимость. Если ты не рассуждаешь во весь голос о женской силе и внутреннем стержне, может, ты и не феминистка вовсе?

Это публицистический шаблон, за которым стоит описанный Розалинд Гилл и Шани Оргад «культ уверенности в себе»²⁸. Он подразумевает, в частности, убежденность в том, что самореализации женщины мешают не столько патриархат, капитализм и институциональный расизм, сколько недостаток уверенности в себе, вызванный сугубо частными причинами. В том, как глубоко укоренилась эта идея в нашем обществе, можно убедиться, посмотрев на проекты вроде плагина Just Not Sorry к почте Gmail. Алгоритм побуждает пользовательницу заменять формулировки вроде «простите за беспокойство» или «я просто хотела узнать» более прямолинейными выражениями и сразу переходить к сути дела. Этими же настроениями буквально пронизана выпущенная в 2013 г. книга исполнительного директора Facebook [5] Шерил Сэндберг «Не бойся действовать» (Lean In). Культ уверенности стоит и за речью Эми Кадди на конференции TED Talks. Речь называется «Язык тела формирует вашу личность» (Your Body Language May Shape Who You Are). В ней Кадди советует женщинам принимать «позы силы», предположительно понижающие уровень кортизола и повышающие уровень тестостерона. Она утверждает, что это может помочь на сложных совещаниях, собеседованиях или в личных разговорах с начальством — то есть в ситуациях, в которых женщин традиционно упрекают в нехватке напористости.

Так появляется знак равенства между феминизмом и способностью постоять за себя. Женщина отныне должна действовать, не забывая при этом, что она представляет весь свой пол. Уверенность в собственных силах — вот ключ и к ее личному успеху, и ко всеобщему равенству и толерантности. Каждая женщина должна работать над собой, чего-то добиваться и уважать себя за активную жизненную позицию, которую она отстаивает вопреки всем преградам.

Этот характерный и легко узнаваемый тон, очень напоминающий чирлидерские кричалки («Ну, давай, подружка!»), может, сам по себе и не плох: сделать бодренькое внушение собственному отражению в зеркале над раковиной иногда тоже бывает полезно. Однако вся эта позитивная риторика аккуратно обходит одну большую проблему: за пресловутые уверенные позы и решительное поведение женщин обычно повсеместно осуждают и критикуют, называя то стервами, то бой-бабами, то фуриями. Более того, проповедники позитивности изо всех сил избегают разговоров об уязвимости; неуверенность в себе расценивается как позорный, стыдный изъян — уважающая себя женщина ею не страдает или, по крайней мере, никогда в этом не признается. Они почти маниакально превозносят внутреннюю силу и просто костьми ложатся, описывая женщин в самых героических тонах. Сара Ахмед считает, что культ уверенности в себе базируется на мысли, что «девочки сами мешают себе расти»²⁹. Гилл и Оргад подводят итог: если «уверенность — это новое секси», то «неуверенность — новое убожество»³⁰. И что хорошего в этой иерархии чувств?