страшными морщинами времени асфальт, печальные лица стариков …Бедность проступала, как ржавчина, на светлом облике его малой родины.

На остановке «Село Раздольное» в автобус, тяжело дыша, взобралась старушка со странным ребенком. Голова мальчика была настолько огромной, что Николай отбросил все ностальгические мысли и принялся с удивлением наблюдать за своим земляком-инопланетянином.

Места для детей были заняты пенсионерами, не желающими даже смотреть по сторонам и отвлекаться от приятной автобусной дремоты.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил Коля бабушке свое место.

Старушка с мальчиком продвинулись к Николаю совсем близко, и он смог разглядеть маленького головастика получше. Ребенку на вид было не более шести лет. Его голова, наспех замотанная белым бинтом, поражала невообразимой формой – эллипса с какими-то острыми углами; эта придавало облику мальчика особую трагичность.

– Сиди, ничего с ним не станет, постоит, – не слишком вежливо ответила Коле старушка, показав свои желтые редкие зубы.

– Как же так можно! Мальчик такой больной, – возмутился Николай.

– Я прибью eго сейчас же с его болезнями! В выходной надо картошку полоть, а я в больницу с ним, окаянным, еду. Тьфу, прости, господи! – взорвалась бабуся.

– Ну, это уж слишком, – воскликнул Николай. – Посмотрите на ребенка! Да я таких больных и не видел в жизни, а вы – картошку полоть!

– Болезнь, говоришь? Разве это болезнь? – раздраженно вскрикнула старушка.

– А что же это? Таких голов у нормальных людей не бывает! – вступила в разговор дородная женщина без возраста, сидевшая рядом с Николаем. Полнота окунула ее в состояние безвременья. Двадцать пять лет ей от роду или сорок – знала только она сама.

– Это точно, не бывает таких голов! Только у моего внука! – угрожающе злобно заговорила бабуля. – Я сейчас вам всем покажу его больную голову!

– Не надо, бабуля! – захныкал инопланетянин.

– Что вы, не надо трогать бинт, ему же больно! – взвизгнула толстушка.

– Сейчас я всем покажу, циркач, твою болезнь и твои увечья! Ну что, циркач, больно тебе? – бабушка неожиданно ловко развернула на глазах всех пассажиров бинты. Николай с удивлением наблюдал, как сквозь белые лоскуты бинта появлялись очертания чего-то синего – обыкновенной кастрюли!

– Да! Да! Это моя кастрюля! Как я буду щи варить, циркач, ты мне ответишь? – уже с мягкостью в голосе спросила старушка своего растерянного внучка. – Надел на голову кастрюлю, паршивец, говорит, что это цирковой номер. Действительно, цирковой номер – надеть-то надел, а снять-то даже с помощью фельдшера не смогли. Мы все руки ободрали, пытались кастрюлю стащить. Вот и еду в райбольницу с диагнозом «кастрюлезападание головы». Это наш фельдшер придумал. Спасибо, добрый человек. А так бы и жил с моей кастрюлей на голове, циркач!

Комичная гримаса мальчика вызвала смех пассажиров. Злость старухи размякла, она даже немножко игриво слегка щелкнула пальцами по кастрюле и произнесла с улыбкой:

– Циркач ты мой бедовый!

– Баб, больно! – заканючил циркач.

***

Николай вышел из автобуса на своей любимой остановке «Лесная». Медленно шагая по поселку, по родной улице, он встречал знакомые лица, но никто не здоровался с ним. Было видно, что люди враждебно воспринимали его столичный лоск. Только около подъезда родительского дома какая-то девочка дежурно вежливо поздоровалась.

Потом были домашние хлопоты. Запотевшая бутылка водки на столе, деревенские соленья, бесконечные рассказы о том, кто женился, кто развелся, кто умер, кто отравился, кто уехал, кто спился, навевали на Николая грусть, безысходную грусть, от которой хотелось бежать, бежать и бежать в счастливую юность, когда все было по-другому…

Утром голова не болела. «В Москве обязательно шумела бы, – подумал Николай, разминая зарядкой застывшее ото сна тело. – Вот что значит деревня».

Райцентр но самом деле не был деревней. Свежий деревенский воздух говорил о том, что цементный и машиностроительный заводы всем коллективом вступили в партию зеленых и закрылись на замок навсегда. Чем занимались люди в Светлореченске, Николай не понимал. Поражало их терпение и расхожее присловье: «Не война, да и ладно. С голоду не помираем». Жуткий оптимизм угнетал. Лучше б жаловались, так нет, все у них хорошо. «Такая вот безысхода, доживание без цели», – мрачно думал Коля, гуляя по любимым тропинкам заросшего пруда.

– Колька! Колян! Николай! – услышал он неожиданный окрик.

Обернувшись, Николай увидел коренастого человека с выбритой под зеркало головой в ярком щегольском пиджаке и модном платке, повязанном под горло.

«Так одеваются в Голливуде звезды», – подумал Николай.

Глаза, горящие карими огоньками, были явно знакомыми, они светились из далекого детства.

– Не узнаешь, Колян, друга Юрку? – загромыхал щеголь, бросаясь в объятия.

– Как же узнать с таким прикидом и лысиной? С таким прикидом я и себя-то не узнаю, – пошутил Коля, внимательно рассматривая собеседника.

Конечно, это был Юрка, Юрка Борисович! Почему-то в школе его звали Борисом. Странный народ – дети. Все называют по-своему, не по правилам.

– Ты откуда, Колян, приехал в нашу родимую дыру? – похлопывая Колю по плечу, поинтересовался Юрка.

– Я в Москве живу, – быстро ответил Николай.

– А я где? Как ты думаешь? – Юрку явно не интересовала жизнь Николая, не интересовала и Москва.

– Даже и не знаю, но выглядишь ты суперимпозантно, – ответил Николай.

– Подумай! Посмотри на меня внимательно. Ну, кем я работаю? Включи мозги. Намекаю. Посмотри на плечи! – Николай сразу обратил внимание на атлетический вид одноклассника.

– Шахтером? – понимая, что говорит глупость, спросил наугад ошарашенный Коля.

– Да ты что, земеля? Колян, где ты видел, чтоб шахтеры в «Версаче» одевались? У меня прикид один на годовую зарплату бригады шахтеров!

– Я хотел сказать – актер, а получилось – шахтер. От волнения оговорился. Ну да ладно, не пытай меня. Не знаю, сдаюсь.

Николай уж было подумал, что его Юрка – бандит или бывший бандит из числа спортсменов, но обижать друга детства он никак не хотел.

– Я циркач, – победно произнес Юрка.

– В каком смысле? – переспросил его, недоумевая, Коля.

– Как в каком? Что ни на есть в прямом! Я акробат международного масштаба! Как присвоили заслуженного артиста России, так сразу и рванул на заработки в Америку.

– Ну, ты, Юрка, даешь! Ты заслуженный артист? – только и вымолвил Николай.

– Ну да, брат, заслуженный. Живу в Лас-Вегасе. Даю по три шоу в день. Тяжело, но за год купил там квартиру, машину, перевез семью.

– Так ты навсегда уехал? – спросил Коля.

– Навсегда, брат, думаю, точно навсегда. Америка – это моя страна! Там платят за талант не званиями, а деньгами. Хоть два часа спал, хоть полупьяный, все равно – на арену. А там только ты и зритель. Есть аплодисменты – есть успех, денежки тебя прямо за занавесом ждут.

– Никогда не подумал бы! Ты – и в Америке! Ты ведь учился, помнится, слабовато.

– Да ладно, Колька, для акробата это неважно! Цирковое училище я закончил, а дальше – труд и развитие таланта! Знаешь, как было здорово в Росцирке работать, но, гады, мало платили, – с грустью произнес Юра.

– А почему мало-то? – удивился Николай.

– Да, Колян, ты в науках академик, а в жизни главное – деньги. Век циркача короткий. Вот ты знаешь, почему Америка процветает? – неожиданно задал вопрос Юрка.

– Много факторов, – уклонился от ответа Коля, внимательно осматривая одноклассника. Да, это был другой Юрка! Это был удачливый Юрка! Перед ним стоял уверенный в себе Юрка!

– Все очень просто, Колян. Америка дает самореализоваться человеку и платит ему сполна. В России самореализоваться можно, но платить тебе не будут. Пусть ты даже золотой мальчик. Все равно будут обманывать. Себе в убыток обманывать. Не постижимые умом традиции. Смотри, Колян, сколько платят учителям, врачам, ученым, пенсионерам. Жуть одна. Училка наша с тобой классная в нищете живет. Пришел я к ней вчера, триста баксов дал, а она мне руки целовать. Лекарства купить не на что. Тьфу, позор, – сплюнул смачно Юрка.