– Нет, теперь в носках.

Ей стало его жалко. Она погладила его по колену, при этом ее офицерская юбка немного поднялась, и она заметила его быстрый взгляд под юбку вдоль ноги, с которой она сняла чулок.

– А кто вам белье стирает?

– Раз в неделю нам меняют белье.

– Это хорошо. А как…

Маму интересовало все: куда они ходят в баню, кто их стрижет.

Леша повеселел и с удовольствием рассказывал. Как Генка Галкин хотел пошутить и сказал парикмахерше: «Постригите меня наголо», а она тут же хвать и все – пришлось стричь наголо. Как однажды в бане вместо горячей воды вдруг пошла холодная. Все выскочили во двор и натолкнулись на библиотекаршу, которая несла книги. Та выронила книги, а ребята стали собирать. Идет полковник и видит: стоит эта мымра в очках посреди двора, а вокруг голые ребята ползают. Он сначала ошалел, а потом заорал: «Клавдия Ильинична, что такое вы себе позволяете!»

Мама хохотала. Потом спросила:

– И ты тоже голым собирал книги?

– Собирал.

– Да ну тебя! – она легонько шлепнула его по руке и, не дав опомниться, прочирикала:

– В воскресенье на утреннике в театре Советской Армии «Укрощение строптивой». Я достану билеты. Ты поедешь домой, переоденешься, я буду ждать тебя у театра.

– Я не поеду, я останусь здесь. А ты сходи, потом мне расскажешь. Только подробно. И не обижайся. Так надо.

«Ничего с ним не поделаешь», – подумала мама и переменила тему:

– А ты точно меня будешь ждать перед обедом?

– А вы мне прикажите, товарищ младший лейтенант.

– Если ты будешь так со мной разговаривать, я тебе врежу. И вообще. Если будешь плохо себя вести, я с тобой разберусь, но не по военному, а по-бабьи. Хочешь?

– Никак нет, товарищ младший лейтенант Лилька.

Это ей очень понравилось и, пробегая мимо зеркала на первом этаже, она скорчила себе рожицу.

В воскресенье мама ходила в театр на «Укрощение строптивой» и, посмотрев спектакль, решила, что у них с Лешей все наоборот. Строптивый он.

Жизнь шла своим чередом. Задиры задирались, тихони вздыхали по углам. Кто-то кого-то ревновал. А у многих все нужные слова уже были сказаны, и они ходили парами.

Мою мать предпочитали не трогать. Когда пошляк Генка Азов при людях высказался:

– Лилька, за такие груди как у тебя к твоим погонам надо добавить еще одну звездочку.

Она прорычала:

– Твое счастье, что ты не на гражданке, а то бы я тебе влепила.

– Чем и замарала бы офицерскую честь, – под общий хохот отпарировал Генка.

Но мама не остановилась:

– А у меня ее нет, офицерской чести. Другая есть, а офицерской нет. И другую прошу не трогать. Потому что в следующий раз поступлю с тобой не как офицер с солдатом, а как девушка с хамом.

Больше к ней не приставали.

Через несколько дней после беседы с начальством Гена Галкин разыграл Аню Калькову, ту самую, которая «учительница первая моя». Он подошел к ней вместе с Петей Шумаковым:

– У меня к тебе просьба. У нас крупная неприятность. Поможешь?

Естественно, простодушная Аня сразу взялась помочь своему любимому Гене:

– Конечно, помогу.

– В воскресенье мы с Колей Плакуновым и Толиком Михайловым попались патрулю. Были крепко навеселе. Словом, нам дали по 20 суток губы.

– Бедные, – ужаснулась Анна.

– Ты можешь нам помочь. Поможешь?

– Помогу, помогу, – заторопилась Анна.

– Нам заменили гауптвахту на… на… – Гена сделал вид, что не решается говорить.

Продолжил Петя:

– Нам удалось убедить начальство, что отсутствие четырех человек в течение 20 дней отрицательно скажется на плане. Ты ведь можешь это подтвердить?

– Конечно.

– Ну и нам заменили гауптвахту телесным наказанием.

– Как! – ужаснулась Анна. – И тебе, Гена?

– Мне тоже, – вздохнул Гена.

– Это… это кошмар, – не находила слов Анна.

– Это очень хорошо, – успокоил ее Петя. – Лучше по мягкому месту, это не вредно для организма. А на губе будут бить по почкам, по печени. А уж что зубы выбьют, это точно.

– Могут запросто искалечить, – добавил Гена. – Но мы на тебя надеемся.

– Почему на меня? – насторожилась Аня.

– Наказание проводится офицером-воспитателем и интенсивность определяется офицером-воспитателем. А ты…

– Я не буду, – догадалась Анна.

– Это не трудно. Мы снимем все, что надо, ляжем. Постараемся не вопить, если ты не очень. Ты ведь не очень? Ты меня до полусмерти не запорешь?

– Да как ты можешь такое говорить!

– Тебе нас не жалко. А мы тебе верили.

– Я не буду.

– А кто?

Они начали ее просить, убеждать… и убедили.

– Надо еще чтобы Людка Соломина согласилась выпороть Кольку и Толика. Они ее стесняются попросить. Ты уж ее попроси.

И Анна пошла просить.

– Люда, у меня к тебе просьба. Надо выпороть Колю и Толика.

Та опешила:

– Ты что? Умом тронулась?

– Это не страшно. Они лягут, снимут, что надо. Я тоже сначала не соглашалась. Ты ведь не будешь усердствовать?

– Чего усердствовать? – не могла врубиться Люда.

– Ну, их ремнем… Они хорошие ребята, так получилось. Им надо помочь. Они сами попросить тебя стесняются.

– Идем.

Пошли искать. Нашли. Первой начала Аня:

– Мальчики, не стесняйтесь. Люда согласна вас наказать. – Она повернулась к Люде. – Ты ведь слышала, что с ними на гауптвахте делают.

– За что ты нас собираешься наказать? – начал наступать на Люду Толик. – Ну-ка скажи.

– Да не собираюсь я вас наказывать. Это пришла Анна и говорит, что вы меня будете просить, чтобы я вас… сказать даже стыдно… выпорола.

– Тогда они не попадут на гауптвахту.

– Какую гауптвахту? – и они оба угрожающе повернулись к Анне.

И она все поняла.

Поняла и побежала к Гене и Пете. Увидев ее, те сообразили, что сейчас им влетит. Они вскочили, а взбешенная Анна, сорвав с себя поясной ремень, кинулась на них:

– Я вам сейчас покажу.

Ребята выскочили в коридор. Анна с ремнем за ними. И напоролись на полковника.

– Смирно! – заорал полковник.

И все замерли. Он осмотрел Анну:

– Рукоприкладство в армии запрещено. И ты за это ответишь. Ты думаешь, нет для баб гауптвахты? Есть. Я тебя запрячу туда на месяц.

У Анны от страха тряслись губы. Ребята поспешили на помощь:

– Товарищ полковник, разрешите объяснить.

И все рассказали.

Дослушав до конца, полковник сплюнул:

– Детский сад!

И ушел.

Никаких санкций к Анне применено не было. А ребята взяли взаймы у Люды трешку, и ее же попросили купить пирожные. После обеда они подошли к Анне, попросили прощения и подарили пирожные. Они поворчала, поворчала, потом простила. А вечером вернула Люде трешку:

– У мальчишек нет денег, чтобы тебе отдать.

Ребята, сначала весело воспринявшие форму своих подруг, начали понимать, что форма – это не просто новое платье и что к водоразделу материальному добавился водораздел более серьезный: водораздел между офицерами и солдатами. Девчонки это почувствовали и при первом удобном случае взяли полковника «в оборот».

– Какое безобразие, – говорили они. – Зачем так унижать ребят! Неужели они не заслужили, чтобы с ними лучше обращались? И нас пожалейте. Вы нам такого наговорили: воспитывать, наказывать. Наказывать вообще противно, а тут речь идет о ребятах, которых мы знаем почти шесть лет, с которыми вместе работаем. В какое положение вы нас ставите! Нам же стыдно им в глаза смотреть!

Полковник соглашался и сказал, что командование не раз выходило с предложением разрешить им сдать экзамен на младшего лейтенанта, но высшее начальство не соглашалось: нет дипломов. Было бы высшее образование, не было бы проблем! В неделю все решили бы.

– Что же делать? – наставали девчонки. – Придумайте что-нибудь.

И уже через день полковник собрал девчонок на совещание.

– Уставы разрешают рядовым срочной службы находиться вне расположения части в сопровождении офицеров той же части. Вы можете этим воспользоваться и после работы выходить вместе с вашими товарищами в город. Но не забывайте: они должны постоянно находиться в поле вашего зрения и к вечерней поверке обязаны быть в казарме.