Полковник продолжил примирительно:

– Я понимаю, что перестроиться будет трудно. Но это необходимо. Конечно, у вас особое положение. Вы работаете в одном помещении, совместно выполняете задание, которое зачастую не позволяет отвлекаться. Кроме того, рядовые, с которыми вы работаете, ваши товарищи. Они проходят срочную воинскую службу. Вы должны относиться к ним деликатно, понимать их положение, не унижать их.

– Можно вопрос? – спросила Нина Голубева, известная своим умением говорить гадости с самым серьезным видом.

– Пожалуйста.

– Товарищ полковник. Бывают случаи, когда отдельные рядовые пристают к нам совсем не по работе. Если я вас правильно поняла, теперь я должна поставить его во фрунт и объяснить, что я офицер и со мной так нельзя?

– Лучше врежь ему, – посоветовал кто-то из зала.

Полковник принял совет всерьез:

– В армии это называется рукоприкладством, и в этом случае наказание понесете вы. Рукоприкладство в Советской Армии запрещено. Рукоприкладство пятнает честь советского офицера.

Нина не отставала:

– А если я не возражаю, чтобы он так вел себя? И вообще, устав разрешает солдатам обниматься с офицерами?

– Полковник! – рявкнул генерал. Зал замолк. – Некоторые молодые офицеры забыли, что они военнослужащие. Подумайте о ежедневной строевой подготовке для них.

И снова полковник продолжил примирительно:

– Воинское звание никак не влияет на личные отношения. Мы говорим только об отношениях служебных. И здесь вы сами должны решать, какие применять меры. Сами и только сами. Если вы сочли проступок рядового несерьезным, достаточно ограничиться устным замечанием. Если вы сочли проступок серьезным, можете просить командование о наложении на него санкций. Правила внутреннего распорядка нашей части разрешают лишать рядовых срочной службы увольнений, заменять послеобеденный отдых часом строевой подготовки. Есть и третье: арест с содержанием на гауптвахте. Но это наказание допускается только в исключительных случаях.

Лена подняла руку:

– Что такое «серьезный проступок»? Убил кого-то?

– Убил – это не проступок, это преступление. Преступлениями занимается военный трибунал. Серьезный проступок – это, например, умышленное и в грубой форме невыполнение приказа.

– А если приказ глупый?

– Я вам приведу условный пример. Совершенно условный. Предположим, офицер приказал солдату прыгнуть с десятого этажа. Есть два варианта: солдат прыгнул и солдат не прыгнул. В первом случае солдат разбился насмерть, и офицера расстреляют по приговору военного трибунала. Если не прыгнул – солдата за невыполнение приказа отправят на гауптвахту, а офицера разжалуют. В этом и есть ответственность офицера за даваемые им распоряжения. За каждый приказ офицер должен отвечать.

На такой оптимистической ноте расстались.

На следующее утро мать поехала в ателье менять туфли, которые ей оказались малы. Вернулась после обеда и узнала, что теперь ребят собрали на совещание. В зале производственного корпуса. Собрали всех. Значит, и Леша там. Она уселась около входа в зал и стала его ждать.

Выходили ребята невеселыми. Они чувствовали себя униженными и старались не глядеть на подлетевших к ним подруг. Те, и вчера всерьез не воспринявшие правила субординации, удивлялись, как ребята могут подумать, что в их отношениях что-то может измениться из-за дури, придуманной солдафонами-начальниками.

Ребята начали рассказывать, о чем вещало начальство. А говорил полковник почти то же самое, что вчера. Только вместо рассказа о солдате, которому дали приказ прыгать в окно, привел пример с футболистами:

– Для проведения игры нужны судьи, которые несут ответственность за выполнение правил. Еще утром вы звали будущего судью «Володя». А начались соревнования, он для вас только «товарищ судья». Так и в армии. На офицеров возлагаются функции организации работы и воспитание солдат. Еще недавно ваша подруга была просто «Ниной» или «Галей», а теперь на ней офицерские погоны, и относиться к ней надо как к офицеру, как к старшему в звании.

Шутник Гена Галкин поднял руку:

– У меня сложные отношения с товарищем младшим лейтенантом Кальковой.

Ребята начали улыбаться. Все знали, что за сложные у них отношения. Аня Калькова, неумейка с вечно не сданными зачетами, в институте по каждому пустяку бегала к Гене за помощью и здесь без Гены не могла закончить ни одного эксперимента.

А Гена продолжал на полном серьезе:

– Я знаю ее еще со школы, за одной партой сидели. Но только теперь, после вполне заслуженного присвоения ей офицерского звания, я понял, какими высокими морально-политическими качествами она обладает и какие у нее выдающиеся способности в деле воспитания рядового состава, то есть меня. Теперь она для меня старший товарищ и только «Анна Максимовна». Более того, когда я демобилизуюсь, буду продолжать звать ее «Анна Максимовна», так как она отныне для меня навсегда «учительница первая моя» по военной части.

На что полковник заметил:

– После демобилизации вы и меня «Петькой» звать будете.

Мама ждала Лешу. Тот вышел последним. Она подлетела к нему, схватила за плечи и весело прокричала:

– Все, больше не буду тебя бить. Не имею права. Но зато…

– Не торопись.

Она осеклась:

– Почему, «не торопись»?

– Сегодня одно, завтра другое. Скоро вы все войдете во вкус. Быть начальником очень удобно. Скоро ты почувствуешь, что ты не Лиля, а Быстрова Лилия Михайловна, а я – Сапунов Алексей. И что младший лейтенант Быстрова Лилия Михайловна должна воспитывать рядового Сапунова Алексея.

– Я тебя воспитывать? Чепуха какая-то. Не буду!

– Ты многого в жизни достигла, у тебя высшее образование, ты на целых шесть воинских званий старше меня.

Мама аж онемела, потом еле из себя выдавила:

– Ты что, серьезно?

– Каждый офицер для меня теперь воспитатель и наставник. Будет твоя подружка, Максутова, в очередной раз нести ахинею про потусторонние миры, а я начну ей доказывать, что земля круглая и вращается вокруг солнца, она мне: «Встать. Смирно!» И я буду стоять и слушать ее с солдатским восторгом на лице.

– Ты с ума сошел! Никогда она этого не сделает. Я ее знаю. Она добрая.

– Или подойду я к Болдиной и скажу: «Здравствуй, ты хорошо выглядишь». Правильно я поступлю?

– Если хорошо выглядит, то правильно.

– Неправильно. Это панибратские отношения, недопустимые между солдатом и офицером. Я должен сказать: «Здравия желаю. Разрешите обратиться». Ибо солдат должен желать офицеру не здоровья, а здравия. Поэтому за одно только «здравствуй» она должна лишить меня послеобеденного отдыха и отправить на плац заниматься строевой подготовкой.

– Пусть попробует, я так врежу, у нее до конца жизни со здравием проблемы будут.

– Неправильно сделаешь. Надо воспитывать во мне чувство уважения к старшему. Я это принимаю, как должное, однако хочу надеяться на твое снисхождение ко мне в экстремальных случаях. Я трус. Гауптвахты боюсь. Поэтому случись неприятность, и я начну тебя упрашивать: «Лилия Михайловна, не посылайте меня на гауптвахту», ты проявишь ко мне милосердие.

– Глупый ты, глупый. Сам для себя сначала тюрьму придумал, теперь еще похуже. Посмотри мне в глаза. Разве я могу сделать тебе что-нибудь плохое? Сама пальцем не трону и другим не дам. А что касается милосердия. Как обстоят дела с твоим милосердием по отношению ко мне? Ты даже не замечаешь, что я еле стою на ногах, у меня очень болит нога. Тебе все равно. Ты думаешь только о себе. Стоишь и несешь чепуху, причем сам знаешь, что чепуху.

Леша оживился:

– Что у тебя с ногой?

– Натерла. Смотри.

Они подошли к скамейке, мама сняла туфлю, спустила чулок и перед Лешиными глазами возник волдырь. Он аж присвистнул:

– Ничего себе! У меня такие были. Когда первый год не умел портянки наматывать.

– А ты до сих пор в портянках ходишь! – ужаснулась мать.