– Давай дома потренируемся, – попросила она.

И они дома стояли друг перед другом, и он учил ее, как надо вытягивать руку.

– Ты, Лилька, не торопись отдавать честь солдатам. Они первые должны тебя приветствовать, ты офицер.

– Да ну их, мне их жалко. Они никогда не отдают мне честь. Не хотят унижаться перед девчонкой, одни переходят на другую сторону улицы, другие делают вид, что не заметили. А сами от страха дрожат, я же вижу. Ну, дети.

– И сержантов жалко?

– А я в лычках не разбираюсь. По мне все, кто не офицер, тот солдат. Так проще. А самый главный солдат всегда при мне.

В мае произошли кадровые изменения. Восемь девочек получили уведомление о досрочном окончании контракта. Зато остальных двенадцать назначили руководителями групп. Ребята были распределены по группам. Теперь у них вместо офицеров-товарищей появился офицер-начальник, которому нужно подчиняться по рабочим вопросам. Леша оказался под началом курносой Лены Карповой, маминой подружки. Мать перенести этого не могла:

– Отдай мне Лешу.

– Да ты что! Я его не обижу. Ты меня знаешь. У меня он будет как сыр в масле.

– Отдай Лешу!

– С чего я отдам тебе лучшего работника! С кем я останусь?

– Отдай Лешу.

И когда в очередной раз Лера не согласилась, мама предложила:

– Тогда продай.

Ленка обалдела.

– Ты с ума сошла!

– Продай.

Порешили на том, что Ленка пойдет в штаб и докажет, что по характеру работы ей Леша не нужен. За это мать поведет ее в кафе.

В штабе согласились не сразу. В своей лаборатории Леша имел хорошие результаты в новой и перспективной области, он изучал фосфорорганические соединения. Мама занималась чисто военной проблемой: смывание с грунта остатков отравляющих веществ. Однако начальство убедить удалось, и в день официального перевода Леши под начало мамы сделка была обмыта в кофе. Взяли с собой и предмет торга. Заказали бутылку красного вина. Пить Леше мама не разрешила, сама пила мало. Зато Ленка была хороша. Когда выходили, она выдала Леше:

– Я тебя вроде крепостного продала. Помнишь: продается коляска и две девки.

Мама молча злилась, но терпела. А Леша хохотал:

– С точки зрения марксизма я превратился в стоимость.

– Продала, но не жалею. Ты попал в хорошие руки.

И протянула губы, чтобы его поцеловать. Леша протянул тоже.

Вот этого мама вынести не могла. Она одернула Лешу:

– Тебе нельзя много пить.

А Ленка захохотала:

– Настрадаешься ты с ней. Лучше бы у меня остался.

В следующую неделю было совершено шесть подобного рода сделок, которые с маминой легкой руки обмывались в кафе. По этому случаю Гена Азов заметил:

– Такого количества сделок по продаже людей за одну неделю не наблюдалось в России со времен отмены крепостного права в 1861 году.

Мамин пример избавления Леши от строевой очень понравился ребятам. Они его усовершенствовали, и теперь как только ретивый сержант выводил рядового на плац, тут же появлялась девица в форме и требовала доложить ей, что за проступок совершил рядовой. Что бы ни докладывал сержант, реакция была одна:

– За подобное безобразие одного часа мало. Я лично займусь с ним строевой подготовкой в течение двух часов в дворике перед лабораторным корпусом.

А туда сержантам вход был запрещен. И если сержант выражал неудовольствие, она предлагала ему идти вместе с ней и обещала заняться строевой с ним тоже. После этого усердие у сержанта пропадало.

Не обошлось без курьезов.

Однажды тихой интеллигентной девочке Эле Павшиной сообщили, что входившего в ее группу Виталика Пискунова повели на плац, и она ринулась его спасать.

На вопрос, что за проступок совершил рядовой Пискунов, сержант нагло ответил:

– Оправлялся в неположенном месте.

Что такое «оправлялся», Эля не знала, но номер свой отработала отлично:

– За подобное безобразие один час строевой слишком мягкое наказание. Рядовой Пискунов, следуйте за мной. Я буду заниматься с вами строевой подготовкой в течение двух часов.

Сержант отпустил Виталика, и тот строевым шагом замаршировал в направлении лаборатории. Когда они вошли в лабораторный дворик и Виталик перешел на обычный шаг, Эля спросила, что такое «оправляться». Виталик, естественно, постеснялся раскрыть ей горькую правду и объяснил, что это – «поправить на себе одежду».

Когда они вошли в холл, где их ждала шумная компания, возмущенная Эля громогласно заявила:

– Эти сержанты окончательно озверели. Отправили Виталика на плац только за то, что он оправлялся в неположенном месте. Подумаешь, проступок. Я сама оправляюсь, где придется. Но ты, Виталик, знай, с кем имеешь дело! Хочешь оправиться, приходи в лабораторию, оправляйся, где хочешь.

И не обращая внимания на застывшее в изумлении общество, кокетливо добавила:

– Я лично люблю оправляться перед зеркалом, по крайней мере, видишь себя целиком.

После этого мужчины проявили себя настоящими мужчинами. Они мужественно сжали рты и сдавили улыбку. А девчонки, что с них взять, пулей выскочили в соседнюю комнату и продолжавшийся полчаса хохот временами переходил в истерику.

В середине июня стало известно, что новое пополнение, на этот раз выпускники военного училища, должно прибыть первого сентября, и поэтому ребят, которые ждали демобилизации первого августа, демобилизуют только в конце августа.

Зато девчонкам опять повезло. К их отпуску за этот год будет добавлен неотгуленный отпуск за прошлый, и в отпуск их отпустят в начале августа.

Им сказали, что после отпуска они будут работать в новой лаборатории в другом конце Москвы. Поэтому до отпуска должны закончить свою работу здесь и, следовательно, смогут пойти в отпуск только после того, как задание будет полностью выполнено.

И они начали стараться. Ребятам лезть из кожи вон никакого резону не было. Солдат спит – служба идет. И жаловались дамы друг другу:

– Я его, гада, весь год как щенка гулять выводила, а он теперь нос воротит, после обеда на работу хоть силком тащи.

Гаденькие девчонки, которые между собой называли ребят «братья наши меньшие», изменили лексикон, старались нормализовать отношения. Ревнивые ревновали. А подлые оставались подлыми.

Эля Пачкина, эстет, поклонница Ахматовой, дочь музыканта, сказала двум ребятам, которые с ней работали, указывая на Леву Ямщикова, тот тоже работал с ней в группе:

– Лева просто не хочет работать. У меня нет больше сил. Вы уж подействуйте на него. По-мужски. Только очень больно не бейте.

И томно улыбнулась.

Тем временем некоторые дамы начали входить во вкус. «Принеси, налей, помой». Конечно, это не принимало форму «Рядовой Петров, приказываю немедленно помыть содой все колбы», но по сути своей было именно так. Ребята начали огрызаться, их ставили на место. Появились первые особо ретивые командирши.

Наталья Каплина приказала трем ребятам, которые работали под ее началом, прийти после обеда. А сама, загуляв, явилась на час позже договоренного времени и солидно навеселе. Девица она была легкомысленная и, как говорят, «в привязанностях непостоянная». Явилась и увидела, что три ее парня спят за столом.

– Встать! Лентяи! Я вас научу работать.

Ребята вскочили и тупо уставились на нее:

– Ты чего орешь?

– Ах, вы еще недовольны! Я вас живо приведу в рабочее состояние. А ну-ка начали приседать. Живо. Раз-два.

Ребята начали неуклюже приседать. А она расхаживала вокруг и читала нотации:

– Я заставлю вас работать. Будете у меня приседать каждый день. Отжиматься от пола будете. Я отобью у вас охоту спать.

Ребята, с двумя из которых она в разное время «дружила», безропотно, но очень медленно приседали.

Кто-то из посторонних заглянул в лабораторию, и через пару минут туда влетела Инка Лапина, защитница всех угнетенных. Она, не говоря ни слова, встала рядом с ребятами и начала приседать вместе с ними.