Несмотря на осень, ночь была теплая, безветренная, какие выпадают в Ташкенте нередко. Сырой духовитый воздух, тихое небо, золотые бусы лампочек на улицах, теплый свет многочисленных окон, смех и говор горожан…

Убийство произошло часов в девять вечера на узкой и темной улице, хотя и заасфальтированной, но в выбоинах. Мужчина лежал вниз лицом посредине улицы, уткнувшись головой в яму, из спины его торчала рукоятка ножа, в сторонке валялась слетевшая с головы шляпа.

Убитого осветили фарами. Довольно большой участок улицы горожане вечером полили, земля еще не просохла, и на асфальте вблизи тротуара отчетливо были видны следы. Но при осмотре, к удивлению присутствующих, были обнаружены на дороге только следы потерпевшего и участкового Трусова.

- Финка брошена с тротуара,- сказал Михаил.

- Кто бы это мог сделать?- Акрамов спросил скорее себя, чем коллег. Он попытался вспомнить такого «специалиста», но память ничего не подсказывала.

По тротуару проходило много людей, а финка, протертая керосином, оказалась плохой наводкой, и собака, беспомощно покрутившись на тротуаре, села у ног проводника.

Перевернули труп. Бледное лицо с розовым подбородком.

- Так,- неопределенно произнес Михаил, сразу узнав старшего Окорокова.

Акрамов отошел в сторонку, чтобы не мешать экспертам, и закурил. События складывались пренеприятно: еще не найдены преступники, ограбившие артельный склад, а один из работников артели уже убит. Что эти два преступления между собой связаны - сомнении не было, и именно поэтому капитан предвидел неприятный разговор в городском управлении.

Чуть погодя на место происшествия приехали работники уголовного розыска во главе с подполковником Урмановым.

Отправив труп на вскрытие, все офицеры поехали в отделение. Совещание было коротким. Собравшиеся начисто отмели версию убийства из-за ограбления. Это либо месть, либо попытка шайки преступников запутать следствие. Урманов позвонил комиссару и двум старейшим работникам уголовного розыска. Они смогли вспомнить только одного «артиста», умеющего искусно метать ножи, но, по имевшимся сведениям, бандит находился далеко на севере.

Решено было сделать запрос: не бежал ли он из места заключения. Михаил рассказал об отце и сыне Окороковых, и ему было приказано разыскать Пашку.

Гром и молния -в прямом смысле. Подобные явления у нас - редкость, и поэтому я открыл окно и вдыхаю сырой ароматный воздух. Дождь сплошными потоками обрушивается на асфальт приплясывает, машины мелькают туманной вязи серыми тенями. Дождь льет час, другой. Я сижу и клюю носом. Надя только что уснула. Всю ночь она металась в жару, и я не сомкнул глаз. Она уговаривала меня лечь спать, а я не мог заснуть. Она ведь терпеливая, пожалеет меня, а сама будет мучиться, и если захочет воды, не разбудит и не попросит.

Не мог заснуть я и по другой причине. После совещания в отделении конец ночи и весь день я искал Пашку Окорокова и нашел поздно вечером, а допросить не успел. Неужели мальчишка убил своего отца? Если это так, то и моя есть вина в случившемся -упустил мальца .

… Надя лежит розовая с капельками пота на висках. А рука, подложенная под щеку, бледная и худая. Почему же я раньше не замечал эти худые и бледные руки? Невнимательность. Тысячи мелочей -очень важных ускользают от нас. И только когда Надя окончательно расхворалась, я заметил «мелочь».

Почему так? Замотался на работе? Или из-за плохого воспитания? Когда-нибудь люди будут очень предупредительны, непременно будут. А пока …

Я примчался домой по звонку Нади и сразу же хотел вызвать «Скорую помощь», но она запретила. Сумасбродство какое-то. И ничего ей не докажешь. Ладно, утром вызову врача.

Подумать только! Каких-нибудь два дня назад мы гуляли в парке. Хорошо в осеннем парке: тянет на размышления, на сердце грусть и тишина. Под ногами шелестят вороха листьев, желтых и сухих. Озеро, застывшее, ледяное, а воздух теплый и пахнет птичьим пухом.

И птицы рады хорошей погоде, мне казалось, они шушукаются в полете. И люди улыбаются и знакомым, и незнакомым.

Мы гуляли по берегу озера, сидели на скамейке, смотрели на стеклянную воду, пламенеющие деревья. Наблюдали за купающимися в ледяной воде ребятишками. Они прыгали вниз головой с крутого берега, чуть проплывали, а потом пробками выскакивали на берег, посиневшие, но несказанно довольные. И вот -надо же!-Надя принялась стаскивать с себя платье и, не слушая моих увещевании, со смехом побежала к воде, с разбега плюхнулась и поплыла, озорно крича ребятишкам: «Эй, эй!» А те обрадовались, замахали руками, что-то закричали, запрыгали от восторга. Я рассердился, тоже разделся. Я плыл за Надей, боясь, что в холодной воде ей сделается плохо. Откровенно говоря, я здорово разозлился. Вот тебе и тихая! Плохо знаю я свою жену, плохо.

На берег мы вылезли почти одновременно, редкие посетители парка поглядывали на нас с опаской - не сумасшедшие ли! Не дав Наде передохнуть, я заставил ее бежать к тому месту, где мы оставили одежду. И все же ледяная вода сделала свое дело. Надюша заболела -это плата за баловство.

Хотя было прохладно, Пашка лежал прямо на траве, за кустарником, в парке. Смеркалось. Пашка был сыт, перед обедом выпил две кружки пива, и хорошее настроение выражалось у него в беспричинной улыбке. Лежал он вверх лицом и пускал колечками дым. Отдыхающих в парке было немного; сумерки сгущались медленно, и тени под деревьями казались Пашке таинственными. Он представил себя в непролазных джунглях, затем очутился в звездолете, в космосе …

К кустарнику подошли парень с девушкой и сели на скамейку. Сели они тихо и долго молчали. Наконец девушка сказала:

- А ты, Костя, знаешь частушку: «Он молчит и я молчу…»?

- Шути, шути. Издевайся. Я смирный … - отозвался баском паренек. Пашка прислушался.

- Смирненький, слабенький … - продолжала протяжно и тоненько девушка.- Одним словом, паи-мальчик, образцово-показательный …

- Вера! Ты сегодня грызешь меня с самого утра. Неужели не надоело? Если бы я смогла, я бы тебя грызла целые сутки напролет.

А ты не подумала о том, что я могу рассердиться?

Я только этого и хочу. Ты сердитый, знаешь, какой интересный?

Лицо пышет жаром, глаза - электрические лампы, брови торчком. Того и гляди, вспыхнешь и сгоришь.

Пашка приподнялся на локте, чтобы лучше слышать разговор.

- Верунька, да хватит же тебе … - взмолился Костя.- Ну, не могу я на тебя сердиться, понимаешь? Давай лучше стихи читать.

- Давай,- неожиданно согласилась Вера. И Костя начал:

Стихи Костя прочитал тихо и задушевно. Пашка не знал, что это стихи Сергея Есенина. Но они затревожили и его, Пашкину, «обнищалую душу»

А девушка начала читать насмешливо и звонко: