– Да, – ответила я.

– Понятно, Алекс будет у вас завтра утром около десяти часов.

Алекс приехал вовремя, вставил окно и ушел меньше чем через час. Он почти со мной не разговаривал, а я сидела на кухне. Я отсчитала наличные, и он сказал – вернее, пробормотал:

– Сочувствую по поводу вашего отца.

– Мне не стоило пытаться его сжечь. Это недоразумение.

Больше он ничего не сказал, сел в свой грузовик и уехал.

В четверг, 19-го числа, проходила поминальная служба. Я сама доехала до церкви, несмотря на предложение Анджелы. Она сказала, что обычно туда ездят на кортеже за катафалком, но я не видела в этом смысла. У ворот стояли двое охранников и не пускали фотографов. Вопреки предположению Анджелы, моя история еще не была вчерашним днем. Я заметила людей, направивших на меня свои мобильные телефоны, как только я подъехала к церкви. Наверное, деревня в этот момент пустовала, потому что все собрались здесь. Большинство имен я не знала, но почти все лица были мне знакомы.

Я надела черное пальто, которое надевала на похороны мама. Под ним на мне было зеленое платье (тоже мамино), потому что в черном ее похоронили. Еще я надела свои черные ботинки и красный берет с блестками: отец говорил, он для особых случаев. Я надевала его всего один раз, когда мы ездили в парк дикой природы Фота Айленд, когда мама была еще жива. То были хорошие выходные. Но сейчас тоже особый случай.

Люди, чьи лица были мне знакомы, хотели подойти, взять меня за руку и пожать ее. Я каждый раз ее отдергивала, но потом ко мне подошла Анджела.

– Они хотят пожать тебе руку, чтобы выразить сочувствие. Постарайся потерпеть и не отказывать. Красивая шляпа, кстати. Твой отец одобрил бы.

Я видела похороны по телевизору. Я знала, что от меня ожидают рукопожатий, слез и всхлипываний. Я попросила Анджелу дать мне одну из ее таблеток.

Я позволила пожать себе руку уже сорока людям. В какой-то момент Анджела зашипела на меня:

– Ты тоже должна жать им руки!

Мне все это не нравилось. Мне не нравилось, что здесь все эти люди. Я уверена, многие из них едва знали отца, но у каждого находилось что про него сказать.

– Он был очень добр к нам, когда у мамы случился приступ, царствие ей небесное.

– Он всегда тратил деньги с умом.

– Если б не твой отец, мне была бы крышка, – сказал какой-то старик со слезящимися глазами. Я знала, отец изредка навещал больных матери, когда она очень сильно его просила.

Надин отвела меня под локоть в сторону. Я не возражала, если меня брали под локоть.

– Там пришли твои друзья, – объяснила она. Я не поняла, о ком она говорит, но тут, посреди толпы местных, я заметила Мадуку, Абеби, их мать и, вероятно, отца.

Не обращая внимания на остальных скорбящих, я пошла прямо к ним. Мистер Адебайо произнес:

– Меня зовут Удо, и вы уже знакомы с моей женой, Мартой. Я бы хотел принести свои соболезнования и извиниться за вторжение моих детей в субботу. По пути сюда Мадука признался, что один из его друзей разбил вам окно. Пожалуйста, позвольте нам возместить все расходы. – Он говорил очень быстро. Похоже, с нигерийским акцентом. Значит, дети не приемные, как я. У Мадуки было заплаканное лицо.

Потом заговорила Марта:

– Мы велели им больше вас не беспокоить.

– Не нужно платить за окно. Все уже отремонтировано и оплачено. Стекольщик меня испугался. Наверное, мальчики боялись, что я сожгу Абеби в печи. Это не их вина.

И вот, я снова ляпнула лишнее. А потом сделала еще кое-что необычное. Я вытянула руку и погладила Мадуку по лицу.

– Они хорошие дети. Но их друзья мне такими не кажутся. Шон и Фергюс. – У меня великолепная память.

– Мне больше не разрешают с ними играть, – сказал Мадука. Марта пробормотала что-то про дурное влияние.

– Я подумала, они должны по крайней мере прийти сюда и сказать, как им стыдно, – заявила Марта. Абеби выпустила руку матери и посмотрела прямо на меня.

– У нас будет рождественская постановка в четверг. Я играю Деву Марию. Вы придете посмотреть на нас?

Я раздумывала над ее предложением, когда меня отвлекло прибытие катафалка.

Я попыталась представить, какое безобразие сейчас лежит в гробу. Бедный отец. Нужно было тогда позвонить Анджеле. Но ему стоило написать на конверте: «Открыть в день моей смерти». Большими буквами. И подчеркнуть.

Толпа перед церковью затихла, и Анджела отвела меня за катафалк, где гроб отца выгружали на сложную складную каталку. Мы встали за гробовщиками и проследовали за ними в маленькую, милую церквушку. Надин сказала мне, что она заказала цветы. Мне кажется, это пустая трата денег – покупать цветы мертвецу, но еще я знала, что мне не всегда стоит озвучивать свои мысли. Краснощекий викарий подошел пожать мне руку. Я убрала руки в карманы.

Он попросил посетить его накануне вечером, но я ответила ему по телефону, что не люблю встречаться с незнакомыми людьми. Он напомнил мне, что видел меня несколько раз, когда я была маленькой девочкой и ходила в церковь вместе с мамой. Я объяснила, что он по-прежнему квалифицируется как незнакомец, так что викарий согласился обсудить все приготовления по телефону. Он задал мне пару вопросов об отце, и я ему на все ответила.

– Наши ряды редеют с каждым годом. Полагаю, вы вряд ли захотите посещать нас, даже на нерегулярной основе?

– Нет, – отрезала я, – это очень скучно.

В церкви было ужасно душно. Не думаю, что она когда-нибудь принимала столько католиков сразу. Технически она являлась англиканской, но несколько лет назад мы с отцом сошлись на том, что мы – атеисты.

Мы заняли места в первом ряду. Надин и Анджела сели по обе стороны от меня. Миссис Салливан, сотрудница почты, и Морин Кенни со своим мужем-мясником встали позади нас. Гер Маккарти встал в противоположном ряду. Я никогда раньше не видела его в костюме. А еще он был гладко выбрит. Я попыталась найти Мадуку и Абеби, но они, видимо, остались позади.

Это была обычная скучная церемония, не считая того, что гроб стоял прямо перед нами. Викарий произнес проповедь о том, какое важное место занимал отец в жизни общины, что было удивительно, потому что отец избегал ее членов примерно так же, как и я. Анджела произнесла речь, в которой вспомнила мою мать и заявила, что, какие бы ошибки ни произошли непосредственно после смерти моего отца, она уверена, сейчас он гордится мной. После этого прозвучали вялые аплодисменты, но я знала, Анджела права: отец часто говорил, как мною гордится. Я улыбнулась ей.

После церемонии мы пошли на кладбище, где раньше устраивали пикник, и там уже была вырыта яма для гроба отца. К этому времени половина народа уже ушла. Гер Маккарти пожал мне руку и сказал, что сочувствует моему горю. Довольно много людей произнесли те же самые слова, прежде чем исчезнуть. Но я заметила семью Адебайо и была рада, что они остались. Начался сильный дождь, как обычно бывает во время похорон по телевизору. Гроб погрузили в яму, и мы наконец смогли уйти.

Анджела говорила, что присутствующие на похоронах могут ожидать приглашения в дом. Некоторые соседи передали через нее еду, сэндвичи, пироги и торты. Очевидно, так было принято. Но я их не знала. Почему я должна приглашать их к себе домой? Мне сказали, что деревенские отправились в паб. Надин и Анджела пригласили меня к себе, но я слишком устала и хотела домой и спать.

Когда я подошла к машине, ко мне подбежала Абеби:

– Мне жаль по поводу вашего папы и мне жаль, что мы к вам залезли.

За ней подошла и ее семья. Удо произнес:

– Если вам нужно сделать что-то по дому, я уверен, Мадука будет рад помочь, или, если для него будет слишком тяжело, могу помочь я.

– Только… пожалуйста… – начала Марта, – не говорите им не ходить в школу. Им там нравится.

Какое-то время я молчала, но потом спросила:

– Можно им как-нибудь после школы прийти ко мне на чай?