– Понимаю. Ну, не думаю, что ты много потеряешь.
Я пошла в сторону двери.
– Эй, счастливого Рождества! – крикнула она.
– Счастливого Рождества, особенно детям, – ответила я.
Глава 14
В пятницу, 22 декабря, днем, раздался стук в дверь. Это был почтальон, и он принес посылку – довольно небольшая коробка, но в почтовый ящик не влезла бы. Я положила ее к остальным открыткам и письмам, но тут мне пришло в голову, что надо их открыть. Чего я ждала? Когда я последний раз решила подождать, прежде чем открыть конверт, это закончилось кучей проблем. Десять или двенадцать конвертов адресованы отцу – на некоторых даже стояли даты до его смерти – и несколько для меня.
3 декабря
Рождественские поздравления тебе и Салли, с любовью от Кристин и Дональда!
P. S. Надеюсь, мы не проведем еще один год, так и не увидевшись. Пожалуйста, приезжай к нам поскорее и привези Салли. Она, наверное, едва помнит меня, но я была бы очень рада снова увидеть ее. Она должна знать, что у нее есть еще семья.
Кристин была маминой гламурной сестрой, которая выглядела словно кинозвезда. Я помню, как мама ездила с ней в отпуск за границу и навещала ее в Дублине, и еще их долгие телефонные разговоры. В письме был указан номер телефона и адрес: Доннибрук[10], Дублин 4.
Дальше была еще одна открытка, уже для меня, но написанная тем же почерком:
16 декабря
Дорогая Салли!
Нам очень жаль слышать о кончине Тома. Я много раз пыталась позвонить тебе, но вы, наверное, сменили телефон. Последний раз мы видели тебя, когда ты была подростком, так что ты, наверное, не помнишь. Я сестра твоей матери. Мы с Джин были близки, но твой отец, видимо, решил закрыться от мира после смерти Джин, и, хоть я и пыталась оставаться на связи, он не проявлял желания поддерживать контакт.
Мы часто думали о вас обоих, но уважали право твоего отца на приватность. К сожалению, у Дональда не очень хорошо со здоровьем, так что мы не смогли присутствовать на похоронах, но он уже дома и выздоравливает. Мы были бы рады приехать проведать тебя и помочь, как сможем.
Из статей в прессе я поняла, что ты, должно быть, очень растерялась после смерти Тома. Мы связались с полицией, чтобы объяснить им твои обстоятельства, и вздохнули с облегчением, когда узнали, что ситуация уже под контролем. Я также поговорила с доктором Анджелой Кэффри, и очень рада, что рядом с тобой верный и преданный друг Джин, которому она доверила выступать от твоего имени. ПОЖАЛУЙСТА, позвони. Нам очень хотелось бы увидеть тебя как можно скорее. Может, ты захочешь присоединиться к нам на Рождество?
Она подписала его – «с любовью» – и оставила телефон.
Имелось еще одно письмо от руки, на странице, вырванной из блокнота. Написано оно было ужасно. Даже адрес указали неполный, но все-таки оно меня нашло.
Сали Даймонд
Ты – дьявольское отродье, и ты получеш наказание. Как ты магла сжечь такого хорошего человека, когда он взял тебя и спас из ада. В аду твое место. Молюсь Деве Марии, что ты туда скоро пападеш, сука. Поздно каятся. Яблочко от яблони недолеко падаит.
Никакой подписи, и бумага почти порвана в тех местах, где на ручку слишком сильно надавливали. Мы с отцом давно решили, что ада не существует, но автор, очевидно, меня ненавидел, и я занервничала. Но следующая открытка меня успокоила.
Дорогая Салли!
Может быть, ты меня не помнишь, но мы вместе ходили в школу в Роскоммоне с первого по шестой класс и часто сидели за одной партой (потому что больше никто не хотел с нами сидеть!).
Мне ужасно жаль слышать о том, что случилось с твоим папой. Я помню, какой ты была, так что прекрасно понимаю, каким образом ты совершила подобную ошибку, и я хочу, чтобы ты знала – любой отнесся бы к этому так же, если б знал тебя, как я.
Мы никогда особо не разговаривали в школе, но тогда я вообще старалась ни с кем не разговаривать из-за заикания. Но с тех пор мне стало намного лучше. Сразу после того, как я окончила колледж, умерла моя бабушка, мама унаследовала кое-какие деньги и потратила небольшое состояние на частные занятия со специалистами по языковым и речевым нарушениям. Я никогда не стану выступать публично, но теперь могу поддерживать разговор, не застревая намертво посередине, и, мне кажется, с возрастом и появлением у меня любящего мужа и двоих прекрасных детей я стала гораздо увереннее.
Я часто думала о тебе в течение этих лет и была удивлена, что ты не стала дальше заниматься музыкой. Ты была просто невероятной пианисткой. Иногда я сидела рядом с кабинетом музыки и слушала, как ты играешь, и я была не единственная. Но это, так думаю, из-за того, что ты побоялась расставаться с родителями? Или, может, тревожность не дала тебе уехать из дома? Я не виню тебя. Уезжать было ужасно страшно, но все стало гораздо лучше, чем в школе. Там нас обеих просто травили.
В колледже я впервые нашла по-настоящему понимающих друзей. Я вступила в несколько сообществ по поддержке социально незащищенных групп и сейчас работаю в благотворительном фонде для бездомных. Приходится тяжко, но мы постоянно устраиваем кампании и сборы.
Я не хочу расстраивать тебя упоминанием о твоем раннем детстве. Я и понятия не имела, что до нашего знакомства в школе с тобой происходил такой кошмар. Неудивительно, что ты такая, но я никогда не видела в тебе опасности или какой-то злобы – ты была просто немного необычная, вот и все. Если хочешь со мной связаться, мои контакты внизу. На самом деле я просто хотела, чтобы ты знала: вокруг очень много людей, которые восхищаются тобой так же, как я. Во-первых, ты смогла выжить в столь чудовищных обстоятельствах в детстве, а во-вторых, ты живешь по своим правилам. Я ходила на похороны твоего отца и думаю, красная шляпа – это очень модный штрих; немного необычно для похорон, но это же ты! Я достаточно хорошо тебя помню, так что не стала пытаться подойти и пожать руку. Ты все время смотрела себе под ноги, как в школе. В общем, просто хочу, чтобы ты знала – я там была.
Всего тебе хорошего, старый друг! (Ничего, что я так говорю? Мне кажется, в те времена мы были вроде как друзья.)
С наилучшими пожеланиями,
Стелла Кофлан
Я отлично помнила Стеллу Кофлан. Заикалась она ужасно. Она вспыхивала каждый раз, когда кто-то пытался с ней заговорить, а если ей задавал вопрос учитель, я чувствовала запах пота, собравшегося у нее под мышками. Иногда она делилась со мной шоколадкой, не произнося ни слова. Стелла не была злой. И да, травили ее нещадно. Ей приходилось хуже, чем мне, потому что я едва ли реагировала. Меня этому научила мама. А Стелла часто тихо плакала рядом со мной. Я видела, как у нее вздрагивали плечи, но не знала, что сказать. Позвоню ли я ей когда-нибудь? Может быть.
Было еще одно неприятное письмо с обвинениями в отцеубийстве, но его автор предлагал помолиться за мою душу, идеально знал грамматику и подписался. Остальные открытки в основном оказались набором из соболезнований и поздравлений от людей, которых я почти не знала или имен которых не слышала от отца. Осталось еще два письма и посылка. Оба письма от журналистов, которые просили меня рассказать свою «историю» и сыпали намеками о моем трагическом детстве. «Нация заслуживает ответов», – написал один. Другой предложил 5000 фунтов за «эксклюзив».
Что со мной случилось, прежде чем отец и мама удочерили меня? И почему «нация» уже обо всем знает, а я – нет? У меня возникло искушение позвонить Анджеле, хоть она может и разозлиться. Должно быть, это было что-то плохое. И раз я этого не вспоминала, это не так важно. Я никогда даже не пыталась. Но теперь я припомнила, насколько необычным полицейским показалось то, что мое первое воспоминание – это празднование седьмого дня рождения. У других людей бывают более ранние воспоминания? У меня превосходная память. У меня как-то странно загудела голова. И затряслись руки. Я решила, это нервы. Я немного поиграла на пианино, пока не почувствовала себя лучше.
