– Ну и гадость. – Голос осип, и Якоб закашлялся. – И куда мы отправимся дальше?

– Каждый своей дорогой.

Вальд ударил его так, что щека загорелась, а сам Якоб опрокинулся в сугроб. От неожиданности он не понял, что случилось, а когда захотел сесть, на грудь ему опустилась нога Вальда. Деревья шептали, полные злорадства, звезды равнодушно смотрели на него с холодного зимнего неба.

– Тсс. Полежи, юный княжич. Отдохни, соберись с мыслями. Посмотри вокруг и скажи мне, что ты видишь?

Якоба трясло от жара и гнева, он ощупал лицо и с ужасом понял, что по щекам текут слезы – не кровь. Неужели отец и Генрих тоже плакали перед смертью? Вряд ли. Они были воинами – настоящими мужчинами, достойными стали, и наверняка ушли в другой мир так же гордо, как держались при жизни. А он, Якоб, – слабый птенец, оставшийся без гнезда.

– Не хочешь говорить? Ну так я расскажу сам. – Вальд убрал ногу, наклонился и, сдавив лицо, заставил его смотреть в сторону Великаньих гор. Его пальцы пахли кровью – но не человеческой, а вороньей. Якоб ударил его по руке и получил еще одну пощечину. – Там – твои враги. Король Дамадар молод и горяч, но и он понимает, что против Мегрии и империи ему не выстоять. Да даже если бы он согласился пригреть тебя – горные племена сдерут с нас шкуры живьем еще по пути в Веребур. А их колдуны сделают из тебя чучело. – Видимо, Вальд увидел, что Якоб плачет, потому что голос его смягчился. – Куда ты пойдешь, мальчик? Одинокий и без магии.

– Ты принес клятву, – просипел Якоб. Ему казалось, что он еле шевелит опухшими губами. Тело горело, сознание готовилось соскользнуть во тьму. – Защищать меня и мой дом, пока ты жив.

Вместо ответа Вальд снова повернул его лицо, и на этот раз Якоб увидел зарево над черным замком. Колокола заголосили снова, только теперь язык их изменился – они говорили о победе.

– Твоего дома больше нет. Вальравны погибли. Можешь мне поверить, теперь вас будут преследовать везде – до самой Орракутты. Пойми, – Вальд пригладил его встопорщенные волосы отеческим жестом. – Если этого не сделаю я, смогут другие. Они надругаются над твоим телом, пока ты будешь еще жив. Генриху выкололи глаза, а сердце твоего отца вырвали, пока он дышал.

– Уж не ты ли это сделал? – Якоб вцепился ногтями в шероховатые пальцы Вальда. – Думаешь, они пощадят тебя?

– Я человек, – Вальд указал пальцем сначала на себя, а потом на него, – который принесет голову последнего наследника. Думаю, что к утру цена за тебя вырастет, но мне хватит помилования. Я буду защищать их, Якоб. – Вальд обвел руками поле, лес и даже уродливую громаду гор. – Я помогу им – всем, кто переживет эту ночь. Но для начала ты должен помочь мне. Пожертвуй собой – и ты спасешь тех, у кого еще есть надежда.

– Это кого? Тебя? Ты лгун, и ты знаешь, что бывает с теми, кто предает воронью кровь. – Якоб собрался и плюнул прямо в бледное лицо. – Ты будешь проклят навеки, Вальд Теодей.

Лицо Вальда потемнело, и его руки сдавили горло – сильнее и сильнее, и ночь сделалась еще чернее. Он пыхтел и все бормотал какие-то ненужные слова, в то время как мир Якоба вспыхивал, чтобы угаснуть навсегда. Якоб брыкался, но рубашка путалась и мешала ногам достать Вальда – да и какой вред мог причинить он, тщедушный ребенок, взрослому мужчине? Шершавые пальцы Вальда нащупали перо и сорвали его с груди. Якоб хотел закричать, но голос ему больше не принадлежал. Ногтями он вцепился в кожу Вальда, потом протянул руки к его лицу – белой точке, плавающей в темноте. Вальд громко всхлипнул – он что, решил рыдать? «Дохляк, – подумал Якоб с ненавистью. – Так долго возится. Лучше бы отрубил мне голову».

Видимо, такая же мысль посетила и Вальда, потому что он внезапно сполз, не говоря ни слова. Его пальцы больше не давили на горло, и все же Якобу казалось, что они навсегда остались висеть на его шее. Попытался втянуть воздух и захрипел.

И тут Вальд закричал – пронзительно, истошно, коротко. Что-то хрустнуло и забренчало, а потом так же внезапно затихло. Голова кружилась, и мир носился вокруг Якоба, слепившись в одно размытое пятно.

– Что… ты… что ты там… – с трудом выдавил Якоб. Задышал носом часто и глубоко и с удивлением различил запах мокрой шерсти. Что-то влажное уткнулось ему в лицо, обдав жарким дыханием.

«Волки, – подумал Якоб. – Или медведь – их много развелось здесь за последние годы».

– Ко мне, Туша, бегом!

Голос был глухой и говорил странно – понадобилось время, чтобы он узнал гортанный язык горцев. Снег захрустел под ногами незнакомца, и Якоб попытался отползти прочь. Сейчас смерть от руки Вальда казалась благословением.

– Куда ты торопишься, птенчик? – Огонь обжег его лицо, и Якоб с трудом разглядел темную грузную фигуру и меха, волочившиеся по снегу. И торопливо зажмурился. – Мы с тобой еще не познакомились.

В следующий раз, когда Якоб открыл глаза, на него пристально смотрел каменный наконечник стрелы.

Глава 2

Большая цена за малую кровь

лач ребенка сбросил оцепенение с Тита, и он удивленно посмотрел на сверток в своих руках. Посмотрел – и тут же зажмурился. Все плыло перед глазами. Сколько он простоял вот так, под замковой стеной, судорожно сжимая хрупкое тело, Тит сказать не мог. Не помнил, как добрел сюда через двор и почему его никто не тронул. Возможно, к тому времени все были мертвы. Тит оглядел двор – изгаженную мертвую утробу Горта. Кишки серыми змеями расползлись по красному от крови снегу, повсюду разбросало деревянные обломки и каменную крошку. Люди и вороны. Слишком много людей и воронов. На Тита с недоумением уставился Генрих: одной рукой княжич держал меч, другой тянулся к перерезанному горлу.

Так, оцепенев и глядя в темные провалы на месте вороньих глаз, Тит простоял до очередного боя колоколов.

Они сообщали о победе. Тит поднял голову – над двором, приветствуя мертвецов, взвился стяг Мегрии: рысь оскалилась на него с синего поля. Чуть помедлив, к нему присоединилось знамя императора Небры. Стены Горта высоки – отсюда Тит видел только мелкие темные фигуры, суетливо носящиеся взад-вперед. А они, без сомнений, видели его.

Девочка продолжала кричать, и Тит наконец решился взглянуть на нее. На черной ткани крови не было видно, зато она окрасила светлую рубашку дитя и крошечное лицо. Кровь уже запеклась, но вся правая сторона превратилась в один сплошной ожог. Из уцелевшего глаза текли слезы. Тит облизал горькие засохшие губы и помолился всем богам, которых знал. Его знобило.

«Надо найти лекаря», – подумал Тит, но заставить себя сдвинуться с места не смог. Отсюда был виден труп вороньего замка: обугленный, обглоданный, он походил на дикого зверя, загнанного в ловушку и скорчившегося в предсмертной агонии. Вороны были мертвы, и Горт сдался.

Темные окна выжидающе смотрели на Тита: «Ты тоже нарушишь свою клятву?» Титу нечего было ответить – ему, в отличие от Горта, теперь было ради чего жить.

– Моя Рунд… – Его пальцы оставили темную дорожку на влажной от слез и крови детской щеке. – Мое дорогое дитя. Прости меня, Рунд.

Едва ли девочка его слышала – один ее вопль тут же перерастал в другой, еще сильнее и громче. Она торопилась выдать их, и Тит уже сам хотел, чтобы его схватили.

В дыму сновали тени. Их осталось мало – Тит насчитал не больше двух десятков. Те, кого смерть пропустила в эту ночь, покидали Горт. Желание жить выталкивало их за распахнутые ворота, где они ныряли в предрассветный сумрак – и он не мог их винить. Нужно уметь проигрывать. Тит хотел последовать за ними, но Рунд требовался лекарь. Наклонившись, Тит подобрал шестопер.