– Ладно… я тогда сама… я пойду, – и, повернувшись, действительно побрела в глубоком снегу в ту сторону, где терялась в темноте голова колонны. Мне стало обидно за нее. И правда ведь, это лучше, чем бесплодно ждать. Впереди могут знать больше. Да и равнодушие мужиков разозлило. Я нагнал ее:

– Давайте я с Вами.

Она удивленно повернулась ко мне, в тревожных глазах засветилась благодарность:

– Спасибо…

Мы брели в снегу, близко прижавшись к машинам с подветренной стороны. Где кончалась дорога и начиналась степь, в которой снегу было, наверное, уже по пояс – было неясно. Сильный ледяной ветер дул сбоку, с востока. Он нес с собой бесконечные потоки белых хлопьев, бил ими в борта и стёкла машин, создавал причудливой формы сугробы, а всем, что уносилось далее, засеивал степь.

Пройдя, наверное, метров около ста, мы увидели истинную причину такого большого затора. Здоровенный длинный автобус развернуло на трассе, и он съехал носом в кювет. Бампер и передние колёса полностью погрузились в глубокий снег, середина и задняя часть машины перегородили трассу. С наветренной стороны у автобуса скопился уже немалый сугроб, доходивший чуть не до окон. Свет в автобусе не горел, но мы догадались, что причина не в отсутствии пассажиров. Просто экономят топливо.

Это сильно усложняло дело. Расчистить дорогу – это одно. А вытащить такую махину из кювета – совсем другое. Я обернулся, хотел спросить, что будем делать дальше. Но промолчал – взгляд уткнулся в искаженное отчаянием лицо женщины. Увидев, что я смотрю на нее, она тут же попыталась принять привычный деловой вид, но получилось это неважно. Я в первый раз только тогда подумал, что у нее, верно, стряслось что-то серьезное.

– Давайте всё же спросим кого-нибудь, – сказала она, и я еле услышал ее сквозь вой ветра. Мы подошли к первой после развернутого автобуса машине. Ей оказалась новенькая маршрутка, мест на двадцать пять. В ней было так же темно, будто она стояла пустая. Женщина постучала в окно со стороны водителя. Никто не открыл. Она забарабанила сильнее. Наконец, дверь отворилась, и оттуда высунулся шофер с помятым заспанным лицом.

– Что? – он хмурился, морщил лицо от холодного ветра и залетавшего в салон снега.

– Слушайте, вы не в курсе, когда восстановится движение… – неуверенно начала женщина.

– Чего? Вы что, ослепли? Какое движение! Да тут трактор нужен. Ложитесь спать! – мужик был явно недоволен, что его разбудили и заставляют отвечать на глупые, по его мнению, вопросы.

– Ну, а трактор, его вызвали? В смысле, службы же уже едут, или нужно самой позвонить, или…

– Женщина, вы что, не понимаете? Какие службы? Вы тут что, начальник автоколонны? – мужик явно перебарщивал с норовом. Я хотел уже вмешаться, но она сама оборвала разговор.

– Ясно! – надрывно крикнула она ему в лицо и захлопнула дверь. За секунду я вновь увидел резкую смену чувств на ее лице. Поджатые губы, раздутые ноздри, затем лицо исказилось отчаянием, потом снова поджатые, почти белые губы.

– Пойдемте, бесполезно, – бросила она обреченно и, не дожидаясь ответа, побрела обратно. Я поплелся за ней.

Меня заразило ее угнетенное состояние. Всё порывался спросить, что у нее за срочное дело, но почему-то не спрашивал. Не без труда мы отыскали свой автобус, но не торопились заходить в него, встали, укрывшись от ветра. Молча стояли. Женщина глубоко задумалась о чем-то, а мне было неловко нарушать ее думы. Вокруг было всё так же не так чтобы темно, а как-то серо. Ветер так же выл и гнал по степи снег.

– Ну… пойдемте в салон? – предложил наконец я, порядком озябнув.

– Да… сейчас, – она ответила, не выныривая из своих мыслей. Брови нахмурены, лицо строго. Капюшон дубленки весь густо усеян белыми хлопьями.

Я постучал в дверь. Тишина. Видно, наш водитель тоже уснул. Постучал еще. Дверь отворилась, я подался вперед, схватился за перила, но оглянулся на мою спутницу. Она стояла на том же месте, словно и не собиралась заходить.

– Вы идете?

– Да, да, заходите, я сейчас. Вы не ждите меня.

Я зашел в салон. Внутри было уже не так тепло, как прежде, ощущалось, что водитель действительно экономит топливо. Пассажиры сидели, натянув на головы шапки, укутавшись в куртки. Почти все дремали.

Я прошел до середины салона, обернулся, но женщины всё не было. «Куда она пропала?» – подумал. Мне стало тревожно за нее. Что она еще затеяла?.. Бегом вернулся к голове автобуса, снова толкнул водителя:

– Слушай, открой.

– Эй, что не сидится! Только тепло выпускаете…

– Там женщина, надо вернуть ее.

Он нажал кнопку, дверь отворилась. Бросил мне в спину:

– Потом по степи вас искать не будем!

Я снова оказался на холоде. Никого рядом с автобусом не было. У меня возникла догадка, я поглядел вперед, и она подтвердилась. Знакомая дубленка мелькала на фоне снега – женщина снова шла к голове колонны, ступая по уже почти заметенным нашим следам.

«Опять пошла разбираться. Точно сейчас драку устроит», – подумал я и стал догонять.

К тому месту, где стояла маршрутка с грубым шофером, я почти нагнал ее. Но, на удивление, дама прошла мимо. Я закричал ей, но ветер унес слова в степь, она и не слышала их. Побежал снова догонять, ступая след в след.

Женщина брела уже в целинном снегу, ссутулившись под жестоким холодным ветром. Она обогнула развернутый на трассе автобус и пошла дальше. Я никак не мог понять, что она удумала? Идти навстречу МЧС?

Наконец я догнал ее, метрах в двадцати впереди злополучного автобуса. Запыхавшийся, схватил сзади за плечо:

– Вы куда?

Видно было, что ей было нелегко идти, но она посмотрела на меня, как ни странно, уверенно. Молчала, тяжело дыша.

– Ну? – допытывался я.

– Я пойду пешком, – коротко сказала она и снова побрела вперед.

Я оторопел. Поплелся сзади.

– Как пешком, куда пешком? Вы с ума сошли?

– Всё в порядке. Мне идти не больше семи километров. За три часа дойду. Спасибо, возвращайтесь. Обо мне не волнуйтесь.

– Да откуда Вы знаете? Мы же в степи, вы замерзнете!

– Перед тем как встать, мы проехали поворот на Антиповку. От нее километрах в десяти два поселка, Белогорки и Вихлянцево, рядом. Мне как раз во второй и надо. Ничего, я дойду.

Я смотрел на ее уверенное лицо и никак не мог поверить, что она говорит всерьез. Да как она дойдет, одна, в такую метель, по глубокому снегу?

– Вы с ума сошли, по пояс скоро заметет! Давайте обратно к автобусу, давайте, давайте, – я взял ее под руку, немного повлек за собой. Она вырвала руку, сказала уже грубее:

– Молодой человек, оставьте меня в покое. Вы прекрасно знаете, что скоро это не рассосется. Может, и сутки простоим. Я прекрасно осознаю риск. Я тут выросла, в этих местах. Дойду, ждать мне нельзя, время! Идите! – и снова побрела в снегу.

Ее упрямство распалило меня, и я крикнул ей вслед раздраженно.

– Что ж Вы за человек такой!? Что у Вас там, помирает что ли кто-то?

Женщина вдруг резко остановилась. Обернулась: брови строго нахмурены, ноздри гневно раздулись, в широко распахнутых глазах блестят горячие слёзы.

– Да! Мать умирает, ясно?! – некоторое время она с вызовом смотрела мне в лицо, затем повернулась и снова пошла.

Не ожидая такого ответа, я на некоторое время остолбенел. Вот как, оказывается. Да, это причина… Вдруг я почувствовал дикую злобу на всю эту проклятую ситуацию: на ветер, снег, равнодушную степь…

– Да что б это всё! – выругался я и сплюнул в снег. Но что было делать… Побрел по следам назад, возвращаться. Периодически поворачивался, смотрел, как женщина брела в снегу, удаляясь всё сильнее. Сердце было не на месте.

В очередной раз я приостановился и посмотрел ей вслед. Ее фигура уже терялась в сером мареве ночной метели. Вдруг она совсем пропала из виду, будто провалилась сквозь землю. Сердце у меня ушло в пятки. «Упала!» – подумал я, и эта мысль больно хлестнула меня изнутри. Несколько мгновений я стоял, мучительно вглядываясь в трепещущую серость впереди. Наконец женщина поднялась, видно, просто ноги запутались в глубоком снегу. Внутри меня всё отлегло. Но это падение стало последней каплей. С трудом вытягивая ботинки из глубокого снега, я побежал за ней следом. На душе стало как-то сразу спокойно, оттого что решение было, наконец, принято.