Когда хозяин уснул, Ванрав познакомил Брониславу и Вильгельма еще раз, потому что прежнее знакомство получилось куцым.
– Мой братишка Велимир едет к невестке, – гордо произнес Ванрав, а Вильгельм поперхнулся пивом. – Да, вот настолько счастлив, что забыл, как говорить! Даже юродивым иногда получается найти себе подругу.
– Будь славен ваш союз, Велимир! Вы от этого и бледны, что волнуетесь? – прошептала светловолосая Бронислава и впилась в Вильгельма взглядом серых глаз.
Вильгельм испуганно взглянул на Ванрава, но тот лишь гаденько усмехнулся. Тогда Эльгендорфу, когда-то остроумному, пришлось выкручиваться.
– Ой, да, знаете, я настолько волнуюсь, что даже забыл, зачем еду! – воскликнул Вильгельм, но женщина, кажется, не услышала насмешки и продолжила расспрашивать про невесту. Ей было интересно все, вопросы сыпались, а Ванрав, сидевший напротив, изо всех сил старался не рассмеяться.
– Ну, кхм, – замешкался Вильгельм и отхлебнул еще пива, да так много, что поперхнулся. Затем вытер с губ пивную пенку и начал вешать лапшу на уши. – Ее зовут Златовласка и живет она в Праге, недалеко от рыночной площади, где ее отец работает. Он ловит рыбу в Влтаве, разделывает, продает. Мать ее рукодельничает, пять детей кормит и одевает. Четверо умерли, но ничего, она ждет еще одного.
Он замолчал, чтобы перевести дух. Отхлебнул еще пива, пока жидкость двигалась по пищеводу, вспоминал, что еще можно сказать о людях, и продолжил врать.
– Познакомились мы с моей невестушкой в Вене. Ей было десять. Она с отцом торговать приехала, издалека хотела на Хофбург 4поглядеть еще. А мне как раз надо было прикупить заморских желудей на корм своей вороне. Она мне сначала хотела полотенце втюхать, но я сказал, что моя ворона такое не носит, и купил три горсти орехов и желудей, а потом…
– Ручная ворона? – вдохновленно воскликнула Бронислава, ничего не слыхавшая дальше новостей своей деревни и верившая во всю чепуху. Затем смахнула выступившую слезу платочком. – Счастья вам! Детишек побольше и хозяйства побогаче! А вы купец? Как брат?
– Купец? – громко удивился Вильгельм и начал судорожно шевелить мозгами. – Ой, кхм, извините. Я исследователь. Состою при дворе одного вельможи далеко отсюда, провожу замеры земель, высаживаю растения, слежу за экзотическими животными…
– Так вы садовник при вельможе?! – воскликнула она, а Вильгельм, осознав, что сболтнул лишнего, хотел было исправить ситуацию, но это оказалось лишним. Быть садовником при вельможе было честью.
Ванрав отвернулся к окну, из последних сил сдерживая хохот. Остаток вечера Вильгельм ничего не говорил, а Брониславе, кажется, хватило и того рассказа. Ее занимал Ванрав, знавший о происшествиях в округе намного больше, чем ничего.
Когда Эльгендорф вышел на улицу, была уже глубокая ночь. Воздух был вязкий и тяжелый, а россыпь звезд на небе светила так ярко, что слепила глаза. Тучи исчезли, но Луна так и не появилась.
Вильгельм не пошел в комнату – спать ему не хотелось. Он, прежде проверив землю и обнюхав округу, улегся за домом, подложил руки под голову и начал всматриваться в небо. Созвездия, выстроенные Ульманом по его просьбе, сияли и будто подавали знаки, но Почитатель не мог их разобрать.
Вильгельм никогда не скучал по Академии и не хотел туда возвращаться. Но на Земле ему было тоскливо и одиноко. Всю поездку он только и наблюдал смерть. Выжженные поля и горы трупов в крупных городах, чумные столбы и крестьян с лицами, изуродованными номой. Реальность его угнетала.
Вот уже давно он жил в центре небольшого городка на севере и прикрывался богатым вельможей, которого загипнотизировал и выпускал в город на промыслы. Там почти не бывало эпидемий, бедствий. Жизнь была размеренной. И каждый раз, когда Вильгельм покидал стены убежища, на него будто выливали ведро ледяной воды, от которой он долго отогревался.
– Лежишь? Ты ж не пьяный вроде, а такую чепуху сморозил! – хихикнул Ванрав, который через какое-то время навис над Вильгельмом. Почитатель так и лежал под звездным небом. – Ручная ворона! А чего невесту назвал как свою лошадь?
– Я импровизировал, – проговорил Вильгельм, не отрываясь от созерцания «Большого Дрозда», – а Златовласка, чтоб ты знал, – моя любимая сказка. И отойди, ты мне обзор загораживаешь.
– Не знал, что ты являешься почитателем фольклора. – Улыбнулся Ванрав и улегся рядом с Эльгендорфом.
– Бывают и у людей просветления, – проговорил Вильгельм и потянулся, выгнув спину. – Да и вообще, я же их создал. Должно же в них быть хоть что-то хорошее.
Ванрав хмыкнул, но ничего не ответил. Он тоже поглядел в небо и улыбнулся.
– Там, наверное, где-то сейчас летает корабль надзора. Может, они нас видят.
– Да, и они ухахатываются от одного моего вида, – пробурчал Вильгельм и потянул за пояс, в котором хранил свои лекарства от земных болезней. – Надеюсь, завтра мы двинемся дальше?
Он посмотрел на Ванрава, который мечтательно вертел в руках стебелек ромашки. Ванрав повернулся и будто просканировал его глазами.
– Признайся, ты ведь не в Прагу торопишься, что-то другое гонит тебя.
Вильгельм сглотнул и отвернулся. Не очень-то хочется видеть страдания людей, дышать гнилью разлагавшихся трупов, перепрыгивать через вонючие ручейки и наблюдать за смертью своей работы. Но объяснять это совершенно не желал.
– Я не хочу подхватить заразу, – сказал он, собравшись с силами. – Здесь каждый второй чумной или сифилитик, а я не знаю, как поведет себя тело, когда напрямую встретиться с этими болезнями. Я же не такой здоровый, как ты, например.
Через мгновение Вильгельм поднялся, бросив прощальный взгляд на Венеру и пошлепал босыми ногами к дому, держа ботинки в руках. Ванрав проводил его взглядом и тяжело вздохнул. Он-то знал, что все слова Вильгельма были отговорками. Они не могли заболеть человеческими болезнями, даже ослабленный иммунитет Вильгельма не пропустил бы земную хворь.
Но Ванрав мудро промолчал.
До города они добрались быстро. Через два с половиной дня пути, который прерывался лишь недолгими остановками для перекуса, увидели оплоты цивилизации.
На подъезде к Праге они вновь остановились в корчме, потому что лошади изнывали от усталости, да и наездники порядком отсидели некоторые части тела. Попутчики расположились на улице и пили мед из больших кружек, а вдали горели огни Пражского Града. Здесь было холоднее, деревья трепыхались вокруг корчмы, а внизу, где шумела река, ехали навьюченные лошади и тащили повозки с всякими товарами. Люди, собирающиеся в группки для путешествий, располагались внутри корчмы и отдыхали перед финальным недолгим походом. Они были рады, что по дороге не стали жертвами разбойников. Разговор же «пришельцев» не клеился с отъезда, а Вильгельм с каждым днем становился все мрачнее. Ванрав не желал его веселить.
Эльгендорф думал о том, что ждало их в Праге. Его позвали на собрание Аспирантов, которое должно было проходить в одном из домов «района», раскинувшегося аккурат под Пражским Градом5. Он бывал там лишь однажды, когда и замка-то толком не было. Место выбрано странное, но Вильгельм ничего не мог изменить – его ставили перед фактом.
– Пора ехать, друг мой, – нарушил тишину Ванрав, а Вильгельм, залпом допив мед и громко стукнув кружкой по столу, поднялся и молча пошел отвязывать недовольных лошадей.
Ночью в Праге опаснее, но куда меньше вероятность того, что глаза инопланетного человека увидят что-то непотребное. Хотя, он забыл, что прекрасно видел в темноте.
Темная Прага пахла неприятно, в некоторых окнах горел тусклый свет, но он рассеивался в разводах окон и мраке улиц. Факелов не зажигали, ночью разбойники могли прятаться от блюстителей порядка легко – все-таки никому не хотелось висеть голым на виселице или умереть от другой пытки. В Пражском Граде дремал правитель – посаженный Аспирант Академиии, который смылся отсюда через две недели, оставив свою копию. Домишки в Праге неплохие, недалеко от рыночной площади даже красивые, но много где облупленные, а в бедных кварталах смрад стоял такой, что даже невидимые маски не помогали справиться с удушающим запахом. Ноги бы где-то утонули в экскрементах и мусоре, если бы не специальные подошвы, делавшие хозяев невесомыми. Город уже спал за закрытыми воротами, но все равно давил присутствием и неприглядным обличием, скрыть которого не могла даже темнота. За городскими воротами ругались купцы, опоздавшие до закрытия, и бедняки. Пришельцы с Академии легко обошли ворота – стали невидимыми и проплыли насквозь.
