Мимо Кумарского плыли глубокой ночью, стараясь не плескать вёслами. Подлая луна светила изо всех сил, так что ждали за утесом, пока та не спустится пониже. Два дощаника медленно ползли вдоль дальнего от острога берега, стараясь, чтобы их не заметили.

Дурной не хотел афишировать своё путешествие.

С собой он взял 34 казака – пополам старых и новых. Зато все – лучшие бойцы, отлично снаряженные, все с кремневыми пищалями и солидным запасом порохового зелья. Медведь-Делгоро привел с собой около 20-ти батаров, тоже хорошо одоспешенных. Половина – с фитильными китайскими мушкетами. Отряд вышел маленький, но крепкий и огневой. В случае стычки с даурами – прикурить им даст.

После Кумарского распустили паруса да налегли на вёсла. Дощаники резко прибавили в скорости. Места теперь были незнакомые почти для всех. В знаменитом походе Хабарова участвовали разве что Тютя да еще два-три ватажника. Только они и помнили стоявшие на берегах Черной Реки опустевшие ныне городки. Помнили по именам разгромленных князей.

– О! Это Гуйгударов град!

– А вона Чурончин! Или Дасаулов?

– Там Атуя ставка была.

– А вон и Якса, – уверенно улыбнулся Тютя. – Тута мы Албазу и порубали.

– Где Якса? – тучный Делгоро встал из-за весла и подошел, походу распихав казаков.

– Ты… Бугай! – зароптали недовольные лоча, но чохарский «принц» их даже не слушал.

– Здэсь батка мой ратился, – произнес он, не отрывая глаза от голого берега. – Богдойца бил…

Все притихли. Дощаники сбавили скорость, но упорно ползли вверх по Амуру. Берега Черной Реки были безлюдны, не только городки, но и редкие улусы смотрелись совершенно заброшенными. Похоже, Пущин успел тут основательно нашуметь. А с ним-то и людей было – кот наплакал!

– Глянь-кося!

Дурной метнулся к правому борту. По жидкому перелеску, спускавшемуся к самой воде, мелькали тени. Какие-то люди, пригибаясь, скрытно, уходили прочь от берега.

– Руль вправо! – скомандовал атаман. – Осторожно идем.

Перелесок скрывал мелкую речушку, что впадала в Амур. А ее заросшем русле стадом тюленей сбились дощаники. Семь штук, причем, два таких огромных, что страшно представить, как такие через Тугирский волок тащили.

– Вот и сыскались «воры», – пробормотал Санька. – Делгоро, расставь дозоры вокруг! Тютя, собирай людишек для осмотра.

Все дощаники оказались негодными для плавания: где-то порублены, где-то пожжены. Естественно, никаких «воров» тут не было, равно, как и их вещей.

– Кажись, те бегунки суденышки-то и доламывали, – со знанием дела сделал вывод Митька Тютя.

– И обобрали всё они? – поинтересовался Дурной.

– Э, не, – улыбнулся дончак. – Я маю, хозяева сами всё сволокли. Вишь, с заботой всё было прибрано…

– Значит, живые они? – оживился Санька.

– Бог ведает, – пожал плечами Тютя. – Но тута их не порешили. Крови нет, мертвяков тож.

– За бегунками идти надо! – влез в разговор Нехорошко. – Тама и хозяев найдем – чую я!

– Не… – Санька сдержал бой заколотившегося сердца. – Больно темно уже. Вдруг долго идти? А нас уже увидели – на засаду напоремся.

Отряд из Темноводного вернулся на суда и отошел поближе к левому берегу Амура. Санька приказал на ночь с дощаников не сходить. С самого рассвета, оставив на бортах несколько человек, высадились на правый берег. Следы читались отлично: и вчерашние от «бегунков» и более старые.

– Много людей шло, – сообщали даурские следопыты. – И с боем шли. Кровь видно.

Ближе к обеду отряд даже вышел на какую-то дорогу, что петляла по голой низине меж заросших сопок. Неизвестный отряд с дощаников явно прошел по ней, подозревая, что все дороги куда-то да ведут.

«Куда вот только?» – задумался Дурной. И вселенная быстро дала ответ.

Полузаросшую дорожку перегородило войско. Более двухсот дауров – наполовину конные, наполовину пешие – явно ждали незваных гостей и изготовились к бою. А далеко за их спинами, где-то в полуверсте, возвышалась лысая горка со срезанным склоном. Макушку той горки оседлала небольшая деревенька. Под хлипким частоколом носились еще дауры – их число толком не определить.

– Ох, чую, у том острожке наши браты незнаемые с дощаников сидять, – вздохнул кто-то из казаков.

– Запоминайте, – пустил приказ по рядам Дурной. – Если бой начнется, то первый залп в пехоту.

– Да с чего? – удивился Турнос. – У их в конях вся сила.

– Да. Но мы стреляем – и бегом в лес. Конница в лес не сунется. Я их породу уже знаю, с коня ни одному всаднику слезать не хочется. Так ведь, Делгоро? Пока они додумаются, мы за деревьями перезарядимся и уже по коннице бахнем. Ясно?

– Да, чево ты изволновался! – улыбнулся Тютя. – Их тута тьфу да маленько! Порубаем в пень!

Санька покачал головой. Конечно, две сотни – не так и много. Только отряд его не для боя в открытом поле снаряжён. Более сорока пищалей – это круто. Но у стрелков защиты почти нет. Копий у бойцов совсем мало, всё больше топоры да сабли. Такой силой пехоту трудно остановить, а конницу… конница их сметет. Такому отряду идеально с дощаника бой вести – тут они и тыщу врагов положили бы… Наверное.

– Ты вдаль смотри, Тютя, – повернулся он к дончаку. – Во всех смыслах. Ну, этих мы перебьем. Только там вон еще воинов немеряно. А у нас уже стволы забьются. Чем остальных бить будем? Одними сабельками?

Санька оглядел казаков.

– Не. И так врагов многовато. Нечего новых плодить.

Дурной срезал две большие зеленые ветви, поднял их над головой и медленно пошел вперед. Когда почти дошел до границы прицельного выстрела из лука, начал призывно махать руками. Дауры долгое время хмуро смотрели на эти однозначные призывы, но, в конце концов, четыре всадника отделились и пошли на разговор.

– Меня зовут Сашко Дурной, и я пришел говорить с вами о мире и дружбе, – заговорил атаман на почти чистом даурском.

Парламентеры, пришедшие явно с самыми мрачными намерениями, на миг смешались.

– Хорошо говоришь, лоча, – хмыкнул крайний левый.

– Только нас не интересуют разговоры о мире и дружбе с вашим родом, – оборвал того явно главный в четверке.

– Не спеши, почтенный, – возразил Санька. – Назови свое имя, и я обещаю тебе, что мы найдем предмет для разговора.

– Не для твоих поганых ушей мое имя, – еще более надменно ответил главарь дауров.

– Но подожди! Хотя бы, выслушайте меня!..

– Лоча так настойчиво просит, – сухо прокряхтел самый старший из переговорщиков. – Значит, нож за его спиной уже просит крови…

– Иди к своим, демон, и приготовься к смерти, – добавил главный.

– Если мы вынем сабли, смерть придет ко многим! И вы нас не переживете! Я же хочу сохранить нам всем жизнь…

– И как такие трусы раньше одолевали нас в бою? – старший даур уже обращался к своим товарищам, считая разговор с лоча законченным.

Санька нервно сжимал кулаки, не зная, как заинтересовать их. И тут тяжелая ладонь легла на его плечо.

– Погоди, Сашика, – на шаг вперед Дурнова вышел Делгоро, полностью заслонив своей тушей от переговорщиков.

– Смотрите, у лоча есть свой ручной даур! – демонстративно рассмеялся самый правый из противников, что старательно горячил свою вороно-чалую лошадь.

Делгоро, словно, не слышал нахала, и повернулся к левому всаднику.

– Пусть дни твои будут долгими, князь Лобошоди! – степенно поклонился он. – Я издали узнал бунчуки рода мэрдэн, и рад видеть тебя в добром здравии!

– Я тебя знаю? – уже во второй раз удивился левый даур.

– Я видел тебя, будучи совсем юным, князь, так что ты можешь не узнать во мне того тихого мальчика…

– Мальчика на побегушках у лоча! – правый даур аж на стременах привстал, стараясь уязвить парламентера, но Лобошоди резко вскинул руку, и Правый замолчал.

– Как звать тебя?

– Мое имя Делгоро из рода Чохар. Я сын Галинги.

Словно ветерок прошелся по четверке всадников. Они враз переменились в лице, и на какое-то время смолкли.