– Великий бог, я знаю, что не достоин даже твоего взгляда, но раз ты так любезен, скажи мне, как твое имя и чем я могу отблагодарить тебя за заботу? – Вопрошает трагил Эльяр.

Долго нет ответа и самого инака не видно, только тени так искажены на потолке, словно рыдают навзрыд. Впрочем, то лишь кажется. Вскоре бог с головой черной собаки возвращается с корзиной фруктов и кувшином вина. Его движения изящны и на Гвале он мог бы стать первым слугой карнавала.

– У меня нет имени, смертный. Зачем оно мне? Я здесь совсем один, кто бы стал называть меня по имени? И не надо благодарить того, у кого нет имени.

– А сколько времени ты находишься в мирах Дальней волны творения?

– Не помню, слишком давно, чтобы иметь к чему-либо интерес. Выпей вина, оно согреет твое тело.

Эльяр делает глоток и голова его кружится. Он замечает, что на самом деле не инак наливает вино в бокал и не он кладет фрукты на блюдо. Это делают тени, которые отклеиваются от стен и потолка пирамиды, чтобы прислуживать своему богу.

– У меня так много вопросов к тебе, великое древнее существо, но я не знаю, вправе ли я задавать их тебе?

– Конечно, ты заслужил знать все, на что хватит твоей смелости.

Господин пирамид наклоняется к магистру и легко проводит по мокрым от снега волосам. Эльяр забывает обо всем на свете, вопросам больше нет места в голове. Он погружается в сладкие грезы и сон одолевает магистра, тело расслабляется и сам не замечает, как коварный Гипноз убаюкал его в мягкой кровати из волшебных снов. Как только гость засыпает, движение теней становится интенсивным, они мечутся по комнате, гасят масляные факелы и разбрасывают то, что осталось от трапезы гуманоида. Инак смеется, сначала тихонько, сдерживаясь, чтобы не потревожить сон гостя, потом сильнее и наконец во всю мощь легких, так, что стены содрогаются.

Тени собираются вокруг его головы и шепчут:

– Что это за вино, господин?

– Вино? Здесь, на Летаргии? – Удивлен господин. – Вы видели где-нибудь виноград, из которого можно изготовить вино? Или там, на дне пропасти, есть винный заводик, который производит напиток для одурманивания гуманоидов?

– Нет, господин…

– Нет, господин…

– Нет, господин…

– Это моя кровь. Я же должен быть приветлив к гостю!

И снова смеется. А стол, за которым ел гость, становится алтарем. Он исписан иероглифами, которые не известны никому в Дальней волне творения. Но если присмотреться, то узор на теле инака и иероглифы похожи. Кувшин с темным напитком падает и красная кровь растекается по алтарю. Фрукты превращается в пепел, а смоляные факелы стекают жидким сном по стенам пирамиды. Если бы видел Эльяр все это, то отдал бы правую руку, чтобы убраться прочь из пирамиды инака, но он безмятежно спит на кровавом алтаре, вольно раскинув руки, и снится ему как древний бог делиться с магистром трагила-сай секретами мироздания.

– Великолепное тело, – шепчет инак, поглаживая трепетной дланью обнаженные ноги Эльяра, – не первой свежести, но тело магистра, а не простого гуманоида! Дух его велик, намерения чисты, а преданность Трагу могла бы войти в легенды. Смотрите, жалкие тени, перед вами совершенство! Никто из вас не был так велик и не потратил столько усилий, чтобы приблизиться ко мне! Никто не был так целеустремленен, чтобы добраться до Летаргии самостоятельно! Никто не успел отведать вина из моей крови!

– Так что же, господин, он будет на особом положении? – Шепчет тень изумрудной ящерицы, что больше пирамиды в три раза.

– Не знаю, как он, а я точно буду!

Инак достает из стены длинный изогнутый кинжал. Тени замирают, – момент, который они ждут иногда тысячу циклов, наступает. Они трепещут, как рваные флаги на ветру. Каждая тень вспоминает свою жизнь, каждая сожалеет о том, чего нельзя вернуть назад. Воздух отравлен их мыслями о смерти, но это не мешает начаться церемонии. Бог, похожий на возбужденное животное, вонзает в свою широкую грудь кинжал, на котором рубиновое капли, не то вина, не то крови. Его морда искажена от страсти и ужаса. Он умирает, теряя себя. Его дух перетекает в кинжал и кинжал заполняется сияющей силой, он и есть дух существа, что не желает иметь имени. Лишь миг он медлит и потом мертвые пальцы разжимаются и кинжал мягко входит в грудь Эльяра, чтобы вдохнуть в него новую жизнь. Тени закрывают тело своего нового бога, потому что никто не должен видеть, как происходит трансформация. Первыми удлиняются уши…

Три божественных зерна упали в почву, третье упало в тело гуманоида, чтобы навсегда стать его хозяином…

Миры дальней волны творения, планета Траг

Только здесь на Траге тридцать три реки пересекаются в одном месте. Как это может быть, никто не знает, но для магистров, живущих в шестнадцати измерениях, в этом нет противоречия. Маги этой планеты используют всё, что есть в их мире, чтобы очищать и совершенствовать свой дух, ибо каждый из них мечтает об одном – перейти в своем физическом теле в Средние миры.

Вот и сейчас, в месте, где пересекаются тридцать три реки, высокий и худой человек с седыми волосами качается на ветру, впуская духов в свой безмятежный разум. Он легок, как перышко и грация его тела достойна похвал. Только он один на Траге может управлять стихией тридцати трех рек, поместив в них длинный прут. Он привязан к пруту, чтобы сильный ветер не унес его, парящего над водопадом шириной в тридцать три реки, что срывается в пропасть, у которой нет дна. Это лучшее место для медитации верховного магистра трагила-сай, самого старого существа на планете. Пятьсот пятьдесят пятый раз он встречает весну на Траге. Зовут его Тран Сид Силити, его родина Траг, хотя, если смотреть долго в глаза магистра-ящерицы, можно принять его за выходца с Рангзаса, мертвого мира, о котором никто не смеет упомянуть при верховном магистре.

Духи сегодня сильны, их всего два, но в них вся демоническая сторона Трана Сида Силити. Один – как ночной ветер, как последний вздох умирающих сумерек, почти невиден, но жалит больно, и слепит так, что магистр готов развязать узел и, поддавшись порыву ветра, улететь в мягкие небеса. Второй имеет череп гуманоида и скелет животного, сидит все время неподвижно возле мага и задает едва слышно свои вопросы. Он совершенно невыносим. Имени у него нет, но от того дух еще настойчивее, еще больнее ранит; бессистемен, как сам хаос, видит насквозь и безжалостен, как сын Некроникуса.

…уверен… уверен ли ты, магистр, что кровь твоя чиста? – Доносит ветер вопросы духа и игнорировать их невозможно.

– Не уверен. Но я гуманоид и этого достаточно.

… не правда. Я вижу тень в твоих мыслях. Ты запретил негуманоидным расам поступать в ученики к магистрам. Почему?

– Это оправданная мера. Негуманоиды непредсказуемы, мы не умеем работать с их энергетической структурой, мы …

… ты не знаешь, на что они способны и это пугает тебя.

– Может быть и да. Я никогда не буду учить магии трагила-сай трактоида или кибероида. Это поставит под угрозу выживание всей расы гуманоидов.

… разве тебе… тебе решать?

Магистр молчит. Тьма входит в его сердце и холодная мокрая ночь становится беспощадным ливнем. Тран Сид Силити смеется. Искушения духа пока просты, но видимо он только разминается. И он видит магистра насквозь, словно октрыто читает кнгиу чужой души.

… тогда убей их всех!

– Кого?

… у кого четыре руки, у кого клыки зверя, а не зубы гуманоида. Убей сейчас, потому что потом их станет еще больше. И тех, у кого хвосты и кто выше тебя ростом или содержит ген мутации. Убей трактоидов, пока они не так сильны, как в следующем эоне…

– О чем ты там говоришь?

…я знаю будущее, богиня Микротена делится со мной. Раса трактоидов захватит Траг и сотрет его из истории космоса. Тела магистров будут пищей ящероидам, и не найдется никого, кто защитит Траг. Нападение будет неожиданным, сначала они взорвут Окутану 2, а потом вгрызутся в твое тело…