Нужно будет узнать об этом в Ангоре.
Спускаясь на Ангорскую равнину, я наслаждаюсь роскошью непрерывного ровного склона, протянувшегося почти на милю, по дороге, которая просто идеально подходит для этого случая, после чего наступают менее желательные участки, где необходимо перепахивать рыхлый песок и гравий. За этим печальным занятием, я догнал zaptieh, следующего также по дороге в Ангору, который позволяет своей лошади ползти неторопливо, в то время как он сконцентрировал свои силы на арбузе, по-видимому, добыче недавнего посещения бахчи где-то недалеко отсюда. Он вручает мне часть добычи, а затем просит меня bin , и продолжает просить меня делать bin через каждые три минуты в течение следующего получаса. По истечении этого времени рассыпчатый гравий заканчивается, и я оказываюсь на ровной и достаточно гладкой грунтовой дороге, которая срезает участок пути по равнине до Ангоры, по сравнению с chemin de fer. Zaptieh, конечно, рад видеть меня «на коне», и не сомневаясь, что я буду ценить его компанию, дает мне понять, что он будет ехать рядом до Ангоры. На протяжении почти двух миль этот спокойный, но ничего не подозревающий приспешник турецкого правительства подгоняет своего благородного коня рядом с велосипедом, несмотря на то, что я решительно кручу педали, чтобы стряхнуть его. Но дорога улучшается. Быстрее раскручиваются колеса и zaptieh начинает немного отставать, хотя все еще побуждает своего тяжело дышащего коня к тому, чтобы держаться достаточно близко ко мне. Теперь на дороге происходит поворот, и промежуточный холм скрывает нас друг от друга. Я набираю больше пара, и в то же время zaptieh, очевидно, бросает это дело и возвращается в свой нормальный ползущий темп, потому что, когда через три мили или около того, на открытой дуге, я оглядываюсь назад и вижу, как он неспешно вздымается из-за холма.
На полпути через равнину я прихожу к фонтану и немного останавливаюсь, потому что день неприятно жаркий, а грунтовая дорога покрыта пылью. Правительственная postaya araba также останавливается здесь, чтобы отдохнуть и освежить лошадей. Я не премину заметить склонность азиатов основывать свои выводы исключительно на одежде и общем внешнем виде человека, потому что кажущаяся несостоятельность моего шлема «Ингилис» и черкесских мокасин не раз озадачивала их. И теперь один умник из этой команды у придорожного фонтана упорно утверждал, что я не могу быть англичанином из-за моих усов, которые я ношу без бакенбардов, что дает основание к его уверенному убеждению в том, что я скорее «австриец», причем австриец больше, чем француз или житель, что интересно, луны (?). Я удивляюсь, но удивляюсь не без тщеславия.
В пять часов вечера, 16 августа 1885 года, я нахожусь на грубой каменной плите, одной из тех древних надгробий, чьи зазубренные ряды составляют пригородную местность Ангоры, с досадой очищая грязь с себя и своей грязной одежды - результаты небольшого просчета в моей способности прыгать через оросительные канавы на велосипеде. Пока я занимаюсь этим увлекательным занятием, откуда-то таинственным образом собираются несколько любознательных, как они неизменно делают каждый раз, когда мне приходится останавливаться на минуту, и, следуя инструкциям из письма Аяша, я спрашиваю путь к «Ingilisin Adam» (человеку англичанину). Они проводят меня через несколько узких, плохо вымощенных улиц, ведущих вверх по холму, который занимает Ангора, - расположение, которое придает столице античной Галатии поразительный вид издали — затем, в помещение армянина, который считается способным разобраться в английском, если ему позволят несколько минут вспоминать каждое слово - джентльмен медлителен, и не совсем уверен в себе. От него я узнаю, что мистер Биннс и его семья проживают в летние месяцы на винограднике в пяти милях отсюда, и что мистера Биннса не будет в городе до завтрашнего утра, и что «Добро пожаловать в скромное гостеприимство нашей бедной семьи». Это последнее сказанное им - откровение для меня. Его тяжелое и резкое произношение вместе с общим отношением моего добровольного хозяина не менее поразительно. Если кротость, скромность и почтительность, пронизывающие каждый взгляд, слово и действие человека, представляют собой достоинство, тогда наш армянский друг, без сомнения, самый достойный из людей. Находясь под впечатлением, что он «Ingilisin Adam» мистера Биннса, я без колебаний принимаю предложенное им гостеприимство на ночь. И, убирая велосипед, я продолжаю чувствовать себя как дома, в той простой манере, которая свойственна человеку, привыкшему к постоянным переездам. Позже вечером, представьте мое удивление, когда я узнал, что я таким образом небрежно расквартировался, так сказать, не у человека мистера Биннса, а у армянского пастора, который приобрел свое небольшое знакомство с моим собственным языком от связи с американской миссией, имеющей штаб-квартиру в Кайсарии. Весь вечер шумная толпа осаждала пасторат, беспокоя моего бедного человека из-за меня. Еще более раздражающим и печальным было то, что я узнал впоследствии, что его жена совсем недавно ушла из этой жизни, и скорбящий пастор все еще в трауре из-за этого - я испытываю желание поскорее выпинать себя из его дома. Следуя азиатскому обычаю приветствовать незнакомца, и в силу стремления удовлетворить своё всепоглащающее любопытство, на следующее утро люди снова собираются стаями в пасторате, переполняя дом и территорию вокруг, пытаясь узнать все обо мне и моем неслыханном способе путешествия, задавая вопросы бедному пастору почти до умопомрочения. Кажется, мысли этого превосходного человека целиком и полностью связаны с миссионерами и миссионерскими предприятиями. Настолько сильно, что некоторые мои негативные утверждения не могут полностью развеять его мысль о том, что я каким-то образом связан с работой по распространению Евангелия в Малой Азии. И, войдя в комнату, где я занят интересным занятием возвращения саламов и любопытными взглядами пятидесяти церемониальных посетителей, медленными, размеренными словами он спрашивает: «Есть ли у вас какие-нибудь слова для этих людей?» как будто совершенно ожидая увидеть, как я встану и торжественно призову собравшихся мусульман, греков и армян отказаться от религии лжепророка в одном случае и исправить ошибки их путей в другом. Однако я достаточно хорошо знаю, чего они все хотят, и вполне удовлетворительно их всех отправил восвояси, пообещав им, что у них у всех будет возможность увидеть езду на велосипеде до того, как я уеду из Ангоры.
Около десяти часов прибывает мистер Биннс, и он очень удивлен нелепой ошибке, которая привела меня к армянскому пастору, а не к его человеку, которому он оставил инструкции относительно меня, если я приеду после его отъезда вечером на виноградник. Взамен у него есть забавная история, рассказывающая о людях, которые подстерегают его по пути в его офис, рассказывая ему, что англичанин прибыл с замечательной арбой, которую он немедленно запер в темной комнате и которую никому не показывают. Они умоляют его спросить меня, могут ли они прийти и посмотреть. Остаток дня мы проводим, осматривая город и базар. Мистер Биннс любезно объявляет, что он на службе у меня на сегодняшний день и, похоже, склоняется к тому, чтобы показать мне все самое интересное. Одна из самых любопытных достопримечательностей, которая присуща Ангоре из-за ее положения на холме, где почти нет воды, - это сбивающий с толку рой su-katirs (водных ослов), занятых перевозкой воды вверх в город из ручья, который течет у основания холма. Эти несчастные животные не делают ничего на всем протяжении своей трудовой жизни, кроме тяжелого труда, с почти автоматической регулярностью и беспрецедентностью подъема вверх по извилистым, каменистым улицам с дюжиной больших глиняных сосудов с водой и снова вниз с пустыми емкостями. Осел зажат между двумя длинными деревянными желобами, подвешенными к грубому вьючному седлу, и в каждом желобе помещается шесть сосудов, в каждом из которых содержится около двух галлонов воды. Легко представить себе рой этих непривычных и примитивных средств передвижения, необходимых для снабжения населения в тридцать пять тысяч человек. Расспрашивая, что они делают в случае пожара, я узнаю, что они даже не думают бороться с огнем с помощью его естественного врага, но, собираясь на смежных крышах, они душат пламя, забивая горящее здание мягкими, рассыпчатыми кирпичами, из которых в основном построена Ангора. Дом в огне, с полуголыми местными жителями на соседних крышах домов, бомбардирующих прыгающее пламя кирпичами, несомненно, был бы интересным зрелищем.
