Таким образом, наслаждаясь приятным часом в саду, где-то поблизости я услышал ряд громких ударов, и, осматривая несколько кустов, я наблюдаю пару с палками, причиняющих боль преступнику. Видя, что меня больше интересует этот новый метод отправления правосудия, чем взгляд на малышей, пытающихся взобраться по веревке, губернатор идет туда. Мужчина, по-видимому, крестьянин, лежит на спине, его ноги связаны друг с другом и стопы подняты вверх с помощью горизонтального шеста, в то время как по ним ударяют палками из ивы. Подошвы ног бедолаги твердые и толстые, почти как у носорога, от почти постоянной ходьбы босиком, и в этих условиях его наказание, очевидно, совсем не сурово.
Бичевание идет весело и непрерывно, пока пятьдесят палок длиной около пяти футов и толще большого пальца человека не получены его ногами, это не вызывает каких-либо страданий у толстокожего человека, кроме редкого печального стона «A-l-l-ah». Затем он освобождается и мучительно хромает, но в конце концов, это выглядит как лицемерная хромота. Кстати, пятьдесят палок - это сравнительно легкое наказание, за один раз можно получить и несколько сотен ударов. После моего отъезда губернатор любезно поручает паре солдат, показать мне лучший караван-сарай и остаться и защищать меня от беспокойства и раздражения толпы до моего отъезда из города. Прибыв в караван-сарай, мои доблестные защитники обязуются не дать вездесущей толпе войти во двор; толпа отказывается понимать справедливость этого, и в воротах начинается битва. Караван-сарай защищают солдаты, они энергично лупят по спинам толстыми палками, и, наконец, отправляют толпу в бегство. Затем они закрывают ворота караван-сарая, пока волнение не утихнет.
Хой - город с населением около пятидесяти тысяч человек, и среди них нет ни одного человека, способного говорить по-английски. Созерцая нарастающую массу персов с широкого bala-khana (балкон; наше слово взято из персидского), из караван-сарая и не слыша ничего, кроме непонятного языка, я обнаруживаю, что подсознательно вспоминаю строки: «О, как же было жалко... И в целом городе полно ...» (Строки из стихотворения Томаса Гуда) Это первый крупный город, в котором я побывал, но не нашел никого, способного говорить хотя бы несколько слов на моем родном языке.
Запирая велосипед, я отправляюсь на базар, мои внимательные и рьяные охранники, выбивают пыль с плеч каждого несчастного, чья нетерпеливая любознательность и желание поближе рассмотреть своими глазами привела их в пределы досягаемости удобных солдатских палок.
Мы сопровождаемся огромными толпами. Ferenghi, являющийся rara avis в Хое и слава замечательного asp-i-awhan (железного коня) распространилась как пожар по всему городу. На базаре я получаю российские серебряные деньги, которые являются главной валютой страны восточнее Зенджана.
Частично, чтобы убежать от волнующейся толпы, а частично, чтобы посмотреть выезд на следующее утро, так как я намерен стартовать рано утром, я прошу солдат вывести меня за пределы городской стены и показать мне дорогу на Тебриз.
Новый караван-сарай находится в процессе строительства недалеко от ворот на Тебриз, и я становлюсь заинтересованным зрителем персидского способа возведения стен дома. В этом новом караван-сарае они имеют толщину почти четыре фута. Строятся параллельные стены из глиняных кирпичей, с промежутком в два фута или около того. Промежуток заполняется жесткой, хорошо обработанной глиной, которая выбрасывается ведрами и постоянно утаптывается босыми рабочими. Твердые кирпичи используются для дверных проемов и окон. Каменщик использует глину вместо раствора, а руки вместо шпателя. Он работает без уровня или отвеса, и с утра до ночи исполняет грустное, меланхоличное пение. Раствор передается ему помощником из рук в руки. Каждый рабочий измазан глиной с головы до ног, как будто прославляет себя, покрывая себя эмблемой своего призвания.
Прогуливаясь около занятых строителей, мы встречаем человека, «водоноса артели» - несущего трехгалонный кувшин воды из источника, находящегося в полумиле отсюда.
Солдаты хотят напиться и кричат, чтобы он принес кувшин.
Едва ли можно предположить, что эти скромные замараные работяги будут настолько жалкими ханжами, если я напьюсь из кувшина. Но бедный водонос испытывает такое отвращение, что тут же выливает остатки воды и поспешно бежит к источнику за свежей порцией. Он, несомненно, разбил бы сосуд, если бы тот был меньше и имел меньшую ценность. Естественно, я чувствую угрызения совести из-за того, что причинил ему столько неприятностей, потому что он довольно пожилой человек, но солдаты не проявляют к нему симпатии, как бы то ни было, по-видимому, рассматривая скромного водоноса как человека низкого происхождения, и они от души смеются, увидев, как он быстро бежит назад на полмили в поисках нового груза. Если бы он выпил воду после того, как к ней прикоснулся Ференги, или бы позволил своим коллегам по работе невольно отведать то же самое, то, вероятно, плохо бы пришлось старому парнем, если бы они узнали об этом потом.
Возвращаясь к городу, мы встречаем нашего друга, moonshi bashi ищет меня. Его сопровождают дюжины персов из высшего класса, общество состоит из его друзей и знакомых, которых он собирал днем, главным образом, чтобы показать им мою карту Персии. Механическую красоту велосипеда и кажущуюся победу над законами равновесия при езде на нем, по мнению ученого moonshi bashi, весьма затмевает карта, на которой изображены Тегеран и Хой, и не показаны Стамбул и которая показывает целое широкое пространство Персии и только небольшие части других стран. Этот последний факт, кажется, произвел очень глубокое впечатление на ум moonshi bashi. Кажется, он наполнил его неизменным убеждением, что все остальные страны ничтожны по сравнению с Персией. В своем собственном сознании этот патриот всегда верил, что это так, и он очень рад, что его вера подтверждается - как он доверчиво представляет - картой Ференги.
Возвращаясь к караван-сараю, мы обнаруживаем, что внутренний двор переполнен людьми, привлеченными славой велосипеда.
Moonshi bashi сразу поднимается на bala-khana, нежно раскрывает мою карту и показывает ее возбужденной толпе внизу. Пока пятьсот пар глаз удивленно смотрят на него, не имея ни малейшего представления о том, на что они смотрят, он гордо обводит пальцем очертания Персии.
Это одна из самых забавных сцен, которые можно себе представить. Moonshi bashi и я, окруженные его небольшой компанией друзей, занимаем bala-khana, гордо демонстрируя смешанной толпе из пятисот человек копеечную карту, как предмет, который вызывает удивление и восхищение.
После отъезда moonshi bashi и его друзей по приглашению я совершаю визит любопытства в компанию дервишей (они сами называют себя «darwish»), занимающих одну из комнат караван-сарая.
В одной маленькой комнате валяются восемь человек, их внешность отвратительна и все же интересна. Они почти голые в знак уважения к жаркой погоде и для того, чтобы получить небольшое облегчение от беспокойных насекомых - арендаторов их одежд.
Из их скарба выделяются шкуры пантеры или леопарда, которые они используют в качестве плащей, маленькие стальные боевые топорики и огромные шипастые булавы. Весь их внешний вид является невероятно ярким и необычным. Их длинные черные волосы болтаются на обнаженных плечах, у них дикие, изможденные лица людей, чья жизнь прожигается в разврате и излишествах; тем не менее, большинство из них имеют явно интеллектуальное выражение. Персидские дервиши - странные и интересные люди. Они проводят всю свою жизнь в странствиях из одного конца страны в другой, выживая исключительно нищенством. Но, вместо того, чтобы просить милостыню, как нищие, они выкрикивают- «хук, хук» (мое право, мое право), и одеваются в самые дикие, живописные и эксцентричные костюмы, часто одеты только в белые хлопчатобумажные подштаники и шкуру леопарда или пантеры, небрежно брошенную им на плечи, кроме того, они несут огромную шипованую булаву или стальной боевой топор и копилку для милостыни. Последняя обычно изготавливается из овальной тыквы, полируется и подвешивается на небольших медных цепях. Иногда они носят вышитую коническую шляпу, украшенную стихами из Корана, но часто они не носят головные уборы, за исключением покрытия, предоставленного природой. Персы из высшего класса мало уважают этих странствующих факиров; но их дикий, эксцентричный облик производит глубокое впечатление на селян, а дервиши, остроумие которых обостряется в постоянной болтовне, живут, главным образом, полагаясь на их добрую натуру и доверчивость. Несколько этих достойных людей, приходя в маленькую деревню, обладая самым диким и самым гротескным обликом, продолжают идти с величественным видом, величественными шагами по улицам, грациозно размахивая своими дубинками или боевыми топорами, взирая безучастным взглядом и вслух произнося Коран со своеобразной и впечатляющей интонацией. Затем они идут по деревне, протягивая копилку для милостыни и выкрикивая: «Ху, хах, хук! хук, йах хук». Половина боится навлечь на себя немилость, лишь немногие жители деревни отказываются бросить медяк или принести продуктовые припасы. Большинство дервишей пристрастны к чрезмерному употреблению опия, бханга (препарата из индийской конопли), арака и других вредных интоксикантов, обычно потворствуя своим пагубным привычкам всякий раз, когда собирают достаточно денег. Им также приписывают все виды разврата, именно это объясняет их бледный, изможденный вид. Следующая цитата из произведения «На земле Льва и Солнца», которая переведена с персидского, красноречиво описывает общий вид дервиша:
