— Говорят, в столице множество сторожевых собак, чуть не в каждом доме, так что такая дорога — трудное дело. Да к тому же если твой отец, господин лис-посланец, или его супруга узнают об этом, так уж, конечно, решат, что это я тебя подговорила на такое дело. Перестань и думать об этом!

Девушка выслушала.

— Сколько бы ты меня ни убеждала, что я должна прекратить, я уже всё обдумала и решила! Сколько бы мне ни говорила прекратить, я всё равно не перестану! — сказала она, обернулась красавицей и ушла.

И вот господин Тюдзё заметил девушку, он смотрел на неё, не понимая: во сне это или наяву? Её красоту невозможно описать, поистине, она была как Ян Гуйфэй при императоре Сюань-цзуне, а если были бы времена ханьского императора У-ди, можно было бы подумать, что это госпожа Ли, а при нашем дворе её можно сравнить с дочерью Оно-но Ёсидзанэ Оно-но Комати^[575], и красотой она ей не уступит. Кто бы она ни была, подумал господин Тюдзё, её появление — добрый знак. Он обратился к женщине, которая, казалось, была кормилицей этой девушки.

— Скажите, откуда эта дама и куда она направляется?

Кормилица радостно, с готовностью, ответила:

— Это дочь одного господина, мачеха оговорила её, а отец несправедливо выгнал из дома. Что ж, это путь к будущему блаженству, вот она и хочет затвориться в горном храме. Мы с ней впервые покинули дом, вот и заблудились, и забрели сюда. Мы, конечно, стесним вас, и всё же, не позволите ли одну ночь переночевать здесь, прошу вас.

Господин Тюдзё радостно подумал: «Если в этом году и месяце мне предстоит любовь, хорошо, что я повстречался с такой красавицей! Кто бы она ни была, наверняка это связь из прошлых рождений».

— Сюда, прошу вас, — сказал господин Тюдзё.

Он проводил их в свой дворец, кормилицу поручил служанке Касуге, а сам стал угощать девушку, повторяя, что готов ей служить. Потом, когда все улеглись, господин Тюдзё ещё сильнее, чем прежде, почувствовал влечение. Он приблизился к изголовью девушки.

— Связь супругов — не просто на две жизни, её причина в прежних рождениях, подумай. Мои чувства к тебе так глубоки, что всю их глубину невозможно высказать, — говорил господин Тюдзё, не жалея слов.

Радости девушки не было предела, ведь она этого и сама хотела, но притворилась смущённой и не подавала вида, что согласна. Когда пришла ночь и постепенно стемнело, они за перегородкой затеяли игру мандаринских уток^[576]. Оба они стремились к близости, будто прожили всю жизнь и состарились супругами. Наступила вторая половина ночи, вскоре и птицы запели, и храмовые колокола отзвонили рассвет. Господин Тюдзё с сожалением сочинил:

Любовные речи

Ещё не иссякли у нас.

Зачем же вам славить

Рассвет, утра раннего птицы?

Как быстро проходят мгновенья!

Девушка ответила:

Поверить не в силах,

Что первою ночью пути

Тебя повстречала.

Вздыхаю: приходит рассвет.

О, птицы, прошу, замолчите.

Они посмотрели друг на друга.

Ночи проходили, полудни сменяли сумерки, рассветы сменялись закатами, шли месяцы и дни, стражи следовали одна за другой. Примерно в шестую луну Годзэн почувствовала себя плохо. Господин Тюдзё посмотрел и подумал: «Бедняжка, что же это такое?» Он беспрестанно возносил молитвы.

Когда женщина потаённо вздыхает, это значит, что она в интересном положении. И господин Тюдзё, и кормилица обрадовались. Этот год кончился, прошла вторая луна нового года, в третью луну родился прелестный мальчик. Господин Тюдзё смотрел на него и нарадоваться не мог. Нянек за ребёнком ходило множество, и всем хватало дела.

Так шли дни, они по-прежнему любили друг друга и жили в согласии. Господин дайнагон с супругой сначала не придавали значения тому, что за женщина появилась у господина Тюдзё, да и сам господин Тюдзё отчего-то будто скрывал её, но когда она родила столь прелестного младенца, они решили, что не следует относиться ко всему этому столь беспечно, что нужно с ней встретиться. Они решили идти вместе, подробно расспросили обо всём господина Тюдзё и очень обрадовались:

— Мы и раньше хотели познакомиться, но стеснялись.

Когда их слова передали Годзэн, она сказала:

— Какое может быть стеснение!

В благоприятный день они облачились в парадные одежды и встретились. Дайнагон с супругой смотрели на Годзэн: откуда такая красавица взялась на свете! Даже дочь императрицы вряд ли может быть прекраснее. Они решили, что именно в этом причина любви господина Тюдзё.

В спокойствии прошли месяцы и дни. Когда мальчику исполнилось три года, домашние устроили в его честь всякие празднества и развлечения. Кормилица господина Тюдзё по совету своей знакомой Накадзукаса преподнесла мальчику превосходную, не имеющую равных в мире, красивейшую собаку. Когда Сёнагон услышала об этом, у неё даже волосы на теле встали дыбом, и она побежала скорее сообщить об этом Кисию Годзэн.

— Случилось ужасное! Эта собака, она будет здесь жить! Ничего не может быть хуже этого! — Сёнагон говорила, заливаясь слезами.

Годзэн выслушала и сказала:

— И впрямь, это конец. Пока ничего не случилось, нужно уйти из этого дома. Но как я расстанусь с господином Тюдзё и мальчиком! — она не могла сдержать слёз.

Немного погодя Годзэн сказала:

— Пусть пройдёт даже тысяча лет, или десять тысяч лет, желаний своих до конца не исчерпаешь. Время прошло, в этом путь к будущему блаженству. В этом мире убежать от опасности — очень легко, но как сделать, чтобы не страдал господин Тюдзё! И как жаль оставить мальчика! Но ведь ничего не поделаешь! — она заливалась слезами.

Между тем господин Тюдзё получил приглашение в императорский дворец, поскольку был седьмой день^[577] — исполнение музыки гагаку. Он сказал Кисию Годзэн:

— Мне нужно пойти во дворец. Пока меня не будет, хорошенько развлекай нашего мальчика.

Он ушёл. Годзэн посмотрела ему вслед: «Это конец!» Она украдкой следила за ним взглядом, но ничего не сказала. Видно, пришло время расстаться.

Годзэн подошла к Сёнагон.

— Сейчас как раз удачное время, уйдём, — сказала она.

Сёнагон собрала одежду и посмотрела на Годзэн, та сквозь слёзы прочла:

Когда повстречались,

В реке было мало воды.

Теперь я наполню

Все реки своими слезами.

В пучине тону! О, разлука!

Так она сложила и вместе с Сёнагон покинула столицу.

— О пресветлое божество Инари! Помоги нам благополучно вернуться в родную деревню! Защити! — со слезами молились они, в их сердцах была тоска.

Они прошли Фукакусу и обернулись посмотреть на столицу. Пока они стояли, на листья мисканта выпала роса, и они стали мокрыми, словно в глубокой грусти.

И вот ухожу я,

В Фукакусе листья мисканта

Покрылись росою.

И будто мискант — рукава

Промокли совсем от росы.

Так сложила Кисию Годзэн. Они шли медленно и вот достигли Фуруцуки.

— Изволила вернуться Кисию Годзэн! — закричала лиса-служанка.

Отец и мать услышали, воскликнули: «Ну и ну!» — и выбежали навстречу.