Ломаю руку собственному сыну.

И если алкоголь не способен заглушить это, то, быть может, секс поможет.

Едва кончив и снова взглянув на лежащую возле меня Настю, я уже вскоре наблюдал, как она залезает на меня, предварительно засовывая мой вновь отвердевший член в себя.

Мы занимались любовью всю ночь, пока я, полностью не лишившись сил, под самое утро не заснул мертвецким сном.

Проснувшись, я первые несколько минут был в оцепенении и не мог понять, где нахожусь. Я смотрел на натяжной потолок в надежде, что на нём как на бумаге образуется ответ на вопрос о моём местонахождении. Я ощущал себя парализованным: не чувствовал тела, дышалось с трудом, и голова совершенно не слушалась.

Несколько минут спустя я ощутил чувство вины. Из моих внутренностей словно вырвали кусок и бросили как использованную тряпку. Но почему это происходило? Бардак в голове не давал покоя, пока я наконец не услышал, как неподалеку закипал чайник.

И тут все прояснилось. События прошлой ночи окатили меня ледяной струёй. Я вспомнил все до мельчайших подробностей: бар, встречу со старой одноклассницей, поездку в ресторан, затем в её дом, и…

– Господи, – сипло произнёс я и про себя произнёс ужасное: «Я изменил. Изменил своей жене. Изменил Лере».

Пустое и не заправленное место рядом на кровати лишь подтверждали это.

В голове сразу пронеслось сотни картин, похожих на фотографии. Вот я с Лерой знакомлюсь на улице, когда она играет на гитаре, ее голос и улыбка ошеломляют меня и я тут же в неё влюбляюсь. А вот впервые встречаемся после долгой разлуки и обнимаемся: она почти плачет, а я сдерживаюсь, хоть и хочется. Потом свадьба, рождение нашего сына, и…

Все эти воспоминания превратились в петлю, начавшую меня душить. Я попытался встать с постели, но вместо этого грохнулся прямо на пол, ударившись головой о прикроватную тумбочку. Но даже эта боль и наполовину не перекрыла ту, что разъедала меня изнутри.

Схватив в охапку свою одежду, я поспешил одеться, пока не почувствовал аромат кофе. В дверях с подносом в руках, на котором и был тот самый кофе с парочкой круассанов, стояла Настя. Её ночнушка была распахнута так, что половинки грудей выпирали наружу. Трусов на ней не было вовсе, гладковыбритый лобок так и дразнил коснуться его снова.

– Утро доброе! – явно в приподнятом настроении сказала она так, словно между ними вчера ничего не было. Она положила поднос с завтраком на кровать и села на корточки. – Садись, кушай.

Я недоумевающе смотрел на неё некоторое время, прежде чем сказать:

– Я пойду.

– Уже? – откусив круассан, произнесла она. – Да покушай хотя бы.

– Нет, я… – в комнату важной походкой зашёл кот. Он прилёг рядом с хозяйкой и уставил на меня свои большие жёлтые глаза. На мгновение это сбило меня с толку. – Я должен идти.

– Я закажу тебе такси.

– Нет, – отрезал я, а затем вежливо добавил:

– Спасибо, не надо.

На ходу надев джинсы с кофтой, я направился в прихожую. Настя, с чашкой кофе в руке последовала за мной.

– Артём, – сказала она, наблюдая, как я надевал кроссовки, совершенно не вписывающиеся в стоящие около дорогие туфли и сапоги.

Я сделал вид, что не услышал её. Больше всего мне хотелось как можно скорее покинуть эту квартиру.

Настя подошла ко мне и коснулась моего подбородка, обратив на себя внимание.

– Тебе незачем волноваться, – прошептала она, точно уловив моё состояние. – Мы с тобой взрослые люди. Никаких обязательств. Просто отдохнули от уже опостылевшей друг другу рутины, вот и всё.

Я ничего ей не ответил, хоть её слова и кольнули меня, особенно про рутину. Она действительно мне опостылела, но тот способ, которым я решил с этой рутиной бороться…

Ещё вчера ночью, занимаясь с Настей любовью, я думал, что это исцелит меня. Не знаю, как и каким образом, но обязательно поможет выпустить всю ту накопившуюся за последние годы мерзость. Но, как оказалось, все стало только хуже.

Хотел бы я знать, с какой стати Настя поступила так со своим мужем? Неужели дело в рутине? В любом случае это не имеет значения, сделанного не воротишь.

– Прощай, – сказал я ей.

– Береги себя, – ответила она мне и поцеловала в щёку. Почему-то от этого поцелуя мне не было не по себе, а даже совсем наоборот. Я почувствовал исходящую от нее искренность. Она действительно желала мне всего самого лучшего.

Я кивнул ей в знак благодарности и вышел в прихожую. Зайдя в лифт, у меня в голове начали появляться навязчивые идеи. Одна из них, например, заключалась в том, что в кабине лифта наверняка установлена камера, где мы были запечатлены с Настей вдвоём. Еще одна касалась консьержа, пожелавшего мне доброго утра внизу – он наверняка запомнил меня, незнакомца, идущего под ручку с жительницей этого роскошного жилого комплекса.

Таких мыслей в голове у меня родилось ещё с десяток, пока я ехал на такси к тому злополучному бару (ведь бармен тоже меня видел с ней!), забрал свою Хонду и поехал домой.

А еще я все думал о том, как бы отреагировала Лера, узнав о моей измене. Лишь только представив это, меня тошнило.

Господи, как же я ненавидел себя.

Я долго стоял возле двери, не решаясь достать из кармана ключей от квартиры. Я так и представлял, что пытаюсь открыть дверь, а он не подходит. Лера наверняка успела за ночь сменить замки. Или вызвала моих коллег, если я решусь заявиться домой. А может, предупредила всех соседей, чтобы те, в случае как заметят меня, поспешили за неё вступиться. Возможно, она и вовсе уехала к матери с отцом в Воронеж. Одним словом, могло произойти что угодно.

Но не только это удерживало меня в подъезде. Я крепко размышлял о том, что мне сказать Лере, если я все же застану её дома. Как мне смотреть ей в глаза после содеянного? Достоин ли я теперь стоять возле неё, и хотя бы пытаться оправдываться перед ней?

Мне хотелось ударить кулаком о стену и бить до тех пор, пока кожу не сотру, пока не почувствую хоть малейшее облегчение. О как же я себя ненавидел! Как же хотел я хотя бы болью заглушить тот ужасный стыд, окутавший меня с головы до пят.

Я постарался собраться с силами и дотянулся до кармана джинсов, где зазвенела связка ключей. Чтобы сейчас не произошло – будь что будет! Как бы я ни боролся с самим собой, прошедшая ночь останется со мной навсегда, и ничего с этим не поделаешь.

Тихо я вставил ключ в замочную скважину. После поворота раздался тихий щелчок, затем ещё раз, пока дверь не открылась. Прежний замок оставался на месте.

«Значит, она точно уехала к матери», – предположил я.

Но всё же решил проверить.

Оказаться в прихожей своей каморки после роскошных апартаментов на Пресне было странно. И всё же этот дешёвый шкаф-купе из ДСП, потёртый коврик и простенькое зеркальце, на которое, как я часто вспоминал, Лера заставляла меня посмотреть ещё раз, если я возвращался домой, забыв какую-нибудь мелочь, стали вдруг для меня самыми бесценными на свете. Чувство вины усилилось троекратно.

На пластиковой этажерке я заметил её единственную пару кроссовок. Ими Лера пользовалась редко, поскольку почти никогда не выходила на улицу. Стало быть, она была дома.

Всё также тихо сняв обувь и скинув в шкаф куртку я направился в комнату. Едва коснувшись двери, я услышал тихое пение. Подглядев в щёлку, я заметил, как Лера, сидя на табурете возле детской кроватки, напевала под нос колыбельную Роде:

Спи, дитя моё, спи, усни! спи, усни!

Сладкий сон к себе мани:

В няньки я тебе взяла

Ветер, солнце и орла.

Улетел орёл домой;

Солнце скрылось под водой;

Ветер, после трёх ночей,

Мчится к матери своей.

Спи, дитя моё, спи, усни! спи, усни!

Сладкий сон к себе мани:

В няньки я тебе взяла

Ветер, солнце и орла.

Она вдруг перестала петь и развернулась в мою сторону. Она вскочила с места и прижалась спиной к кроватке, загораживая меня от ребенка. Наблюдать за этим было невыносимо. В её глазах я был зверь, животное, навредившее нашему сыну. Единственному сыну.