Я прижался к стене и через приоткрытую дверь увидел, как Лера сидела возле кроватки малыша и неотрывно смотрела за тем, как он тихонечко дышит во сне. Рядом с ним лежал плюшевый заяц с красным бантом, одна из первых купленных ему игрушек.

– Лера.

Я вошёл в комнату, но она не обернулась, продолжая наблюдать за Родионом. Я сел возле неё и посмотрел в её заплаканные глаза, уставленные в одну точку. От нее пахло духами с ароматом сирени. Этот запах теперь всегда напоминал мне о ней.

– Послушай, – продолжил я, так и не дождавшись реакции, – но они же не знают. Вот и говорят… Не со зла же, в конце концов. Все так говорили бы, ну.

Я все дожидался, когда она хотя бы повернется ко мне, хоть словечко скажет.

– Лер, ну поговори ты со мной. – Я коснулся её плеча. – Ну, муж я тебе или кто?

– Ты можешь оставить меня?

От её слов у меня побежали мурашки по спине.

– Слушай, – выдавил я из себя с трудом, – нам нужно поговорить. Так дело не пойдёт…

– В другой раз, – отрезала она. – А сейчас я тебя очень прошу – оставь меня.

Я сдался, посидел ещё с минуту в надежде, что все же она передумает и поговорит со мной, но, так и не дождавшись, тихо пошел к остальным.

Когда пробили куранты, Лера так и не вышла из комнаты.

Лера бросила работу и отныне всё свободное время отдавала малышу. За прошедшие месяцы с его дня рождения я не припоминал и дня, в котором не видел её рядом с сыном.

Как-то раз я предложил нам пройтись до ресторанчика, немного расслабиться, а Родю оставить под присмотром дочери нашей соседки, с которой мы уже давно успели подружиться. Её звали Машей, миленькая и воспитанная девочка. Каждый раз, пересекаясь с ней в лифте или на лестничной площадке, она вежливо здоровалась со мной и желала всего доброго. Уже потом я узнал, что она учится на филологическом. Ведь какая прелесть, подумал я тогда, оставить Родю со студенткой филфака! Но Лера посмотрела на меня как на безумного.

– Ни за что я не отдам Родю в руки какой-то девки! – возразила она тогда.

– Да ты чего, Лер! Милая девчонка, заработает заодно, да и ты от Роди отдохнёшь уже…

– Отдохну от собственного сына? Ты вообще себя слышишь?

Её было не переубедить.

Каждый день, возвращаясь с работы, я наблюдал одну картину: Лера открывает мне дверь с ребенком на руках и уходит с ним в спальню смотреть телевизор, пока я разогреваю ужин. После мы перекидываемся парой дежурных фраз о том, как прошел день, а затем она уходит в спальню, где укладывает его в колыбельную и засыпает.

Порой я чувствовал себя персонажем Билла Мюррея из «Дня Сурка», попавшего во временную петлю. Не менялось ничего, за исключением самого Роди, у которого выросли светлые волосы. А еще он научился ходить и смешно падать на мягкий ковер. Правда смешным это казалось только мне, для Леры это было соизмеримо с тяжелым ранением, полученным в бою, и она быстро бросала все и прижимала совершенно спокойное чадо к груди, сюсюкаясь с ним.

Со временем я стал немного ревновать жену к собственному сыну. Даже и подумать не мог, что в мире вообще возможно подобное! Но судя по статьям в интернете, такой феномен действительно существовал. Мне не хватало Леры, её заботы и ласки, не хватало секса в конце концов, которым мы не занимались со времен родов. Кроме того, прежде и довольно худая, теперь она походила на ходячий скелет – ничего не ела, кроме проклятых таблеток. Я был подавлен, но не сдавался, желая все это исправить.

Спустя год после рождения Родиона я вручил Лере конверт. Чтобы получить его, мне пришлось незаметно откладывать с получки некоторую сумму в течение полугода. Я был уверен, что на этот раз содержимое конверта сработает как ацетон, способный наконец отклеить мою жену от сына.

– Что это? – спросила она, взяв подарок одной рукой, а другой придерживая Родю. Ручки его сразу потянулись к бумаге.

– А ты открой, – сказал я с интригой в голосе.

Лера положила в кроватку малыша, словно хрупкую китайскую вазу, и открыла конверт. Я с волнением наблюдал за ее лицом, ожидая наконец заметить на нем улыбку, ту самую, которой она одаривала меня каждый день до рождения Родиона.

Из конверта она вытащила сертификат, огранённый красной рамкой. В центре наверху был изображен микрофон в зажатой руке, шнур от которого тянулся вниз, образовывая написанное:

ВОКАЛЬНАЯ СТУДИЯ «ГАРМОНИЯ»

ПОДАРОЧНЫЙ СЕРТИФИКАТ НА 30 СТУДИЙНЫХ ЗАПИСЕЙ

СТАНЬ ЗВЕЗДОЙ УЖЕ СЕГОДНЯ!

ПОДАРОЧНЫЙ СЕРТИФИКАТ ВЫДАН:

Ф. И. О.: СОКОЛОВОЙ ВАЛЕРИИ БОРИСОВНЕ

Выражение лица приобрело оттенок хмурости и даже злобы. Она медленно подняла глаза и выжидающе посмотрела на меня.

– Ты же всегда хотела стать певицей. Вот и решил немного подкопить, и…

– Сколько? – голос ее был холоден и тверд как булыжник.

– Лер, какая разница?

– Сколько?! – ещё твёрже произнесла она, почти крикнув.

– Да немного, около пятидесяти…

– Пяти… – она опешила, села на кресло и с тем же осуждением произнесла. – И это, по-твоему, немного?

– Лера, не беспокойся о деньгах. У нас…

– Держи. – Она протянула мне сертификат. – Пусть вернуть деньги.

Я тяжело выдохнул, уже ожидая ее дальнейшей реакции.

– Они не возвращают деньги.

– Что? – Мышцы на её лице судорожно дёргались.

– Они не возвращают деньги, – повторил я. – И перепродать я его не смогу, потому что он записан на твоё имя.

Она схватилась за волосы и спрятала лицо в руках.

– Идиот… Какой же ты идиот…

Сказанное ей вонзилось мне ножом в сердце. Никогда прежде она не оскорбляла меня. Услышать это было для меня такой неожиданностью, что я попросту встал как вкопанный не в состоянии вымолвить и словечка.

– Нет бы, ребёнку смесь купить или ползунков новых. Или коляску получше… а он… тратиться на всякую херню.

Тут-то моё терпение лопнуло. Я знал, рано или поздно это произойдёт и всячески пытался оттягивать этот момент или хотя бы предотвратить его, но в этот раз все зашло слишком далеко.

– Хватит уже думать только о ребенке! – крикнул я. – Подумай уже наконец о себе! Ты только и делаешь, что целыми днями сидишь с ним, как полоумная наседка. Вот когда ты последний раз выбиралась на улицу без него, а?

– Перестань орать, ты его пугаешь! – громко прошептала она, но было уже поздно. Родя закричал и заплакал, наблюдая за назревающей ссорой родителей и попутно произнося какие-то звуки, отдалённо напоминающие слова. Лера взяла его на руки и принялась убаюкивать.

– Лера, – я попытался успокоиться. Да и вид плачущего сына заставил остыть. – Мы должны с тобой серьезно поговорить. Меня не устраивает…

– Нам не о чем разговаривать, – отрезала она.

– Ты слишком привязана к ребёнку, – сказал я и решил произнести вслух то, о чём неизменно думал вот уже последние несколько месяцев:

– На нём свет клином не сошёлся. Ты не сможешь быть с ним постоянно рядом и оберегать его от каждого дуновения ветра!

– Как ты можешь говорить такое! Он твой сын! – крикнула она.

Родя снова заплакал, но Лера стала укачивать его бойче обычного.

– Да, он мой сын! А ты – моя жена! И мне нужна моя жена, а не поехавшая на ребенке дура!

Едва сказав эти слова, я понял, как сильно погорячился. Ну не было у меня больше сил терпеть, и на время накопленная злость приняли эстафету у здравого смысла.

Красные и водянистые от слёз глаза смотрели на меня как на прокаженного. Она сделала шаг назад, крепче прижав ребенка к себе, и сказала:

– Уйди, не хочу тебя видеть.

Чтобы не сделать хуже ни себя, ни ей, я молча вышел на улицу, прихватив пачку сигарет.

Я сел за руль и поехал, куда глаза глядят. Я был переполнен ненавистью к Лере, к черствости и полного безразличии ко мне. А при мысли о сыне я чувствовал необъяснимую раздражительность, от которого было стыдно, но и избавиться от этого чувства я был не в силах.