Впоследствии, накопив жизненный опыт и присмотревшись к той или другой отрасли работы, ты, если надоест журналистика, сможешь легко «осесть» на одном месте и детально вникнуть, заняться одной специальностью. Но это впоследствии, когда узнаешь как следует жизнь. Подумай как следует и напиши твое решение. Ждать дальше уже нельзя. Время бежит быстро, и надо становиться на определенную дорогу. Если согласна со мной, то после твоего письма (из которого я пойму, что ты согласна) помогу тебе советами, с чего начинать».
У Василия были достаточно наивные представления о профессии журналиста. Будущее дочери он проецировал на свою собственную судьбу и надеялся, что в журналистике она обретет ту волю, к которой он сам всегда стремился. Сын Сталина не знал, сколь жесткий контроль со стороны цензуры и редакторов-начальников испытывает журналист в Советской стране. Главное же, думал Василий Иосифович, лица свободных профессий имеют то огромное преимущество перед генералами, что у них нет в подчинении ни одного человека и потому за грехи подлецов-подчиненных никакой ответственности не несут. Он явно намекал дочери, что находится в тюрьме только по милости финансистов и тыловиков столичных ВВС. Они, мол, наворовали, а ему отдуваться. Хотя генерал-лейтенант прекрасно понимал, что сидит в тюрьме исключительно по милости товарищей из Президиума ЦК.
В письме к дочери Василий коснулся и своих отношений с Капитолиной:
«Этот вопрос, дорогая моя, очень сложный. Запомни только одно: я очень к ней хорошо отношусь, люблю ее. Все остальное будет зависеть только от нее, когда я вернусь. А пока надо сделать так, как я ей сказал. Поддерживай ее, береги. Переписываться я буду с тобой, но часть любви, которую я буду вкладывать в письма к тебе, — ее. Большего я сейчас объяснить не могу.
Всегда тебя любящий и желающий тебе и мамуське только счастья, отец Василь».
Беда в том, что к тому времени Капитолина Василия уже не любила. Происшедший между ними разрыв так и не был преодолен. Потому и попросила, чтобы больше не писал ей писем.
Не дождавшись реакции на апрельское письмо Хрущеву, заключенный Василий Сталин, несколько запоздало, решил привлечь внимание Никиты Сергеевича со товарищи своими возможностями по разоблачению «антипартийной группы» Маленкова, Кагановича, Молотова, Булганина и «примкнувшего к ним» Шепилова. 19 января 1959 года в связи с началом работы XXI съезда он писал Центральному Комитету партии:
«С Молотовым и Кагановичем мне не приходилось работать, а эпизодические встречи не могут служить мерилом знания мною этих людей, Шепилова я вообще не знал.
Полностью присоединяюсь к выводам ЦК о этих людях, ибо ЦК лучше меня их знает. Другое дело Маленков и Булганин. С тем и другим мне приходилось ветречаться по служебным вопросам и наблюдать их деятельность.
Булганин. Должен признаться, что до разоблачения на суде постыдной роли Булганина в мой адрес, — я был самого высокого мнения об этом человеке (как знать, не предавались ли Василий Иосифович и Николай Александрович совместным возлияниям в честь Бахуса? — Б. С.). Теперь я понял, что Булганин то же, что и Маленков, — карьерист фарисей (Василий не поставил между этими словами никаких знаков препинания, и остается только гадать, что он имел в виду — «карьерист-фарисей» или просто перечислял булганинские пороки — «карьерист, фарисей». — Б. С.), только в 10 раз хитрее и скрытнее…
Маленков. Об этом человеке стоит поговорить подробнее. С Маленковым, которому были поручены дела ВВС, мне пришлось сталкиваться часто: в 1941–1942—1943 и в 1945 г., когда ЦК отстранил его от шефства над ВВС и должности секретаря ЦК за обман ЦК (в действительности Маленков был снят с поста секретаря ЦК не в 45-м, а в 46-м году в связи с «авиационным делом», по которому осудили Новикова, Шахурина и др. 4 мая 1946 года Политбюро приняло постановление о выводе Георгия Максимилиановича из Секретариата ЦК, поскольку он «морально отвечает за те безобразия», что были вскрыты в работе авиапромышленности и Главного командования ВВС, — выпуск и приемку недоброкачественных самолетов, и, «зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них ЦК ВКП(б)». — Б. С.). Мне доподлинно известно, что в так называемом Ленинградском деле Маленков видел возможность своего возвращения на пост секретаря ЦК и с этой целью создал дело, извратил действительность (речь идет об аресте и осуждении 1 октября 1950 года к высшей мере наказания по ложному обвинению в заговоре группы высших руководителей, связанных с Ленинградом, — члена Политбюро и заместителя председателя Совмина Н. А. Вознесенского, члена Оргбюро и секретаря ЦК А. А. Кузнецова, первого секретаря Ленинградского обкома партии П. С. Попкова и др. — Б. С.). Прямо говоря, на костях ленинградцев при помощи (очень активной) со стороны Берия — опять занял пост секретаря ЦК. Вообще, если проследить за ходом карьеры Маленкова и Берия, то легко заметить, как они друг друга тянули и выручали. Вот довольно характерный факт их взаимного сотрудничества на заре их обоюдной карьеры еще до войны. Речь идет о С. Ф. Реденсе, одном из старейших чекистов-дзержинцев. Я его хорошо знал, ибо он являлся мужем сестры моей матери А. С. Аллилуевой. Когда Берия назначили в НКВД, Реденс был для него помехой на должности Нач. упр. НКВД Москвы, ибо Реденс знал Берия по работе в Закавказье с отрицательной стороны и был вхож к т. Сталину в любое время. Берия решил убрать Реденса с дороги. Когда Берия заговорил с т. Сталиным о необходимости ареста Реденса (я случайно был при этом разговоре), т. Сталин резко возразил Берия, и казалось, что вопрос этот больше не поднимется. Но, как было ни странно для меня, — Берия был поддержан Маленковым, Маленков сказал, что знает Реденса по работе в Москве и поддерживает мнение Берия об аресте. Сейчас я не помню, кем работал в то время Маленков, но, кажется, он имел отношение к кадрам партии (в 38-м Маленков был завотделом руководящих парторганов ЦК. — Б. С.), ибо хорошо помню слова т. Сталина: «Разберитесь тщательно в кадрах с товарищами в ЦК, — я не верю, что Реденс — враг». Как провел в ЦК этот разбор Маленков, я не знаю, но факт, что Реденса арестовали. После ареста Реденса по наушничеству Берия, вход в наш дом Анне Сергеевне был закрыт, но по ее просьбе я просил т. Сталина принять ее. Мне за это посредничество попало и было сказано: «Я не поверил Берия, что Реденс враг, но работники ЦК то же самое говорят. Принимать Анну Сергеевну я не буду, ибо ошибался в Реденсе. Больше не проси…»
Вот как Маленков и Берия обманывали т. Сталина и убирали с дороги честных людей… Вся система Берия и Маленкова была построена на принципе — не наш человек к т. Сталину не должен быть вхож. Создавалась некая изоляция, дабы любая информация к т. Сталину могла поступать только через них или контролироваться ими же.
Из-за молчания и нежелания портить взаимоотношения с Маленковым и Берия (многие члены Президиума ЦК того времени, конечно, могли разоблачить эту пару) чаще всего этот обман сходил с рук. Кто же пытался возражать Берия и Маленкову, убирался, дискредитировался или арестовывался.
Вот другой факт взаимной выручки, в 1945 г., когда на фактах ВВС было доказано, что Маленков лжец, доверие к нему было поколеблено, и он был освобожден от должности секретаря ЦК. Но из-за заступничества Берия — окончательное разоблачение Маленкова не удалось. Я ни в коей мере не сторонник умалять вину Шахурина и Новикова, этих холуев Маленкова, но их арест выручил Маленкова. Этим арестом Маленков как бы отошел на задний план и вывернулся, свалив все на этих людей, отведя вину от себя. В 1953 году, реабилитируя Шахурина и Новикова, Маленков полностью предал это дело забвению — извратив суть дела и выставив всю эту группу (и самого себя) как невинно пострадавших. Это гнусная ложь! Маленков был наказан верно, но недостаточно.
