Необходимо установить надзор за поведением ст. л-та т. Сталина и исключить возможность попыток к полетам вне программы его подготовки».
Как мы только что убедились, у Василия очень быстро развился алкоголизм. Этому способствовала служба в авиации. Летчики каждый день подвергаются смертельному риску в полете. Для разрядки используются дружеские застолья, устраиваемые чуть ли не каждый день, — благо казенный спирт всегда под рукой. Регулярные пьянки, а не внепрограммные полеты очень скоро привели к «непоправимым последствиям в здоровье… т. Сталина». Впрочем, не его одного. Спиртным злоупотребляли многие известные летчики, взять хотя бы легендарного Валерия Чкалова.
Если бы Василий Сталин родился и жил в наше время, думаю, он бы запросто мог оказаться среди байкеров. Может быть, придумал бы еще какое-нибудь новое движение «аэробайкеров», соединив вместе столь любимые им самолет и мотоцикл. И байкерский хит «Я люблю кататься» Василию наверняка бы понравился. Он действительно любил кататься — на лошади, велосипеде, мотоцикле, аэроплане… Движение для сына Сталина было все, сама жизнь — ничто. Оттого и почти полное пренебрежение материальными благами, удобствами, бытовой устроенностью. Гонки, полеты, лихачество в воздухе и на земле, дружеские застолья, мимолетные романы — этим исчерпывался для сына вождя смысл существования. Иосифу Виссарионовичу это не нравилось. Вполне возможно, что он смотрел на Василия как на будущего наследника (с Яковом у отца отношения давно расстроились), но где-то в глубине души чувствовал, что на роль правителя великой империи сын не слишком годится.
Вот и двоюродный брат младшего сына Сталина Владимир Аллилуев утверждает: «Больше всего любил Василий быструю езду и компании. Ездить он обожал на всем — от лошадей до самолетов. Техникой владел безупречно, хорошо ездил на мотоцикле, прекрасно водил автомобиль любой марки, классно летал. Я предпочитал с ним ездить на машине, которая в его руках была легка и покорна, как живое существо. На мотоцикле тоже с ним катался, но страшновато было, уж больно лих был на виражах.
Его всегда окружала куча друзей. Он с ними гонял в футбол, ездил на рыбалку, парился в бане. Ребята эти были веселые, бескорыстные. Но, взрослея, эти компании все больше притягивали к себе людей, которым что-то надо было от сынка. Кстати, отец этого терпеть не мог и всегда внушал Василию и Светлане, чтобы они были поразборчивее со своими друзьями и не привечали тех, которые не прочь использовать их в своих корыстных интересах. К сожалению, эти увещевания помогали мало…»
Василий-то, безусловно, как был бессребреник, так и остался им до конца своей короткой и не очень задавшейся жизни. Но многие высокопоставленные авиационные начальники (да и не только авиационные) искали его дружбы, рассчитывая на карьерный рост. Оттого и смотрели сквозь пальцы на его проказы, порой весьма рискованные, и тем самым еще больше развращали сына вождя.
Не остепенила Василия и женитьба. Зимой 1940/41 годов он познакомился с Галиной Бурдонской. Фамилия у девушки была редкая. Много лет спустя сын Василия и Галины Александр Бурдонский вспоминал:
«Мама, Галина Александровна Бурдонская, училась в Полиграфическом институте. Фамилия ее идет от прадеда — француза Бурдоне. Пришел он в Россию вместе с армией Наполеона, был ранен. В Волоколамске женился на русской. С Василием Иосифовичем Сталиным они поженились в 1940 году Я родился в сорок первом, а через полтора года (в 43-м. — Б. С.) появилась на свет сестра Надежда… Мама была жизнерадостным человеком. Она любила красный цвет. Свадебное платье, неизвестно почему, сшила себе красное. Оказалось, это дурная примета…»
Но тогда, в 41-м, об этом не думали. Галина еще не могла знать, что жизнь с Василием у них не заладится. Она так вспоминала их первую встречу:
«Познакомилась я с Василием на катке. Он подъехал ко мне, как-то отчаянно, весело познакомился, дурачился на льду, картинно падал, поднимался и снова падал. Проводил домой…
Василий по натуре был человеком шальной смелости. Ухаживая за мной, он не раз пролетал над станцией метро «Кировская» на небольшом самолете. За такие вольности его наказывали. Но наказывали робко и Сталину Иосифу Виссарионовичу не докладывали».
Галина Александровна умалчивает, что познакомил их с Василием хоккеист Владимир Меньшиков, ее тогдашний жених. Но Василий быстро отбил у друга невесту. Их роман развивался стремительно. Расписались Василий и Галина 30 декабря, в самый канун Нового, 41-го года. Отца Василий известил постфактум, уже из Липецка. Может быть, боялся, что тому не понравятся родители Галины, отец — всего-навсего инженер кремлевского гаража. Сталин ответил правительственной телеграммой: «Что ты спрашиваешь у меня разрешения? Женился — черт с тобой! Жалею ее, что вышла замуж за такого дурака». По отношению к дочери Светлане Иосиф Виссарионович не был столь демократичен. Когда она полюбила киносценариста Александра Яковлевича Каплера, вождь быстренько сплавил несостоявшегося жениха в ГУЛАГ. Трудно сказать, почему не понравился Сталину Каплер — из-за профессии, национальности или потому, что был вдвое старше юной Светланы. Василию же с Галиной он выделил комнату в кремлевской квартире и на свои деньги приобрел им роскошный спальный гарнитур темно-бежевого бархата и бархатные шторы.
Да, сын Сталина был веселым человеком. Удалым, храбрым, грешным и добрым. Любил летать, любил выпить, любил женщин. И редко хранил верность тем, с кем в данный момент состоял в браке.
Начало войны принципиальных перемен в образ жизни Василия Сталина не внесло. 22 июня 41-го года застало его в командировке в Таллине. Затем Василий обретался в запасных авиационных частях. На фронт он выехал 21 августа 1941 года. По этому поводу сохранился любопытный документ. Пять дней спустя начальник секретариата Разведывательного управления Красной армии батальонный комиссар Панов, в ответ на запрос заведующего отделом кадров ЦК ВКП(б) Силина, имеется ли согласие отца на отъезд Василия в действующую армию, сообщал, со слов заместителя начальника штаба Главного управления ВВС полковника Беляева, что «согласие отца имеется, о чем ему (Беляеву. — Б. С.) якобы сказал сам т. Иванов (так шифровали фамилию и отца, и сына Сталиных. — Б. С.), и это ему подтвердил тов. Жигарев (тогдашний командующий ВВС. — Б. С.)». Многоопытный товарищ Силин не рискнул спросить самого Иосифа Виссарионовича, позволил ли ой сыну отправиться на фронт. Поэтому пришлось выяснять истину окольными путями. К тому времени старший брат Василия артиллерист Яков уже томился в немецком плену. Несанкционированное появление старшего лейтенанта Василия Сталина на фронте могло иметь печальные последствия для авиационных и партийных начальников различных уровней. Вот и подстраховывались.
Судьба старшего брата непосредственно отразилась на судьбе Василия: в бой его старались не пускать. Яков-то отправился на войну еще в первый день, 22 июня, когда Иосиф Виссарионович надеялся на скорую победу и даже в страшном сне не мог представить, что дивизия, в которой служил старший сын, будет разбита и старший лейтенант Яков Джугашвили окажется в плену.
В суровую военную пору Василий своим привычкам не изменял. Вот, например, донесение, поступившее 9 сентября 1941 года в Управление особых отделов Наркомата обороны (будущее Смерш): «8 сентября 1941 года т. Василий (смахивает на партийную кличку, вроде «товарища Артема» у отца его сводного брата — Артема Федоровича Сергеева. — Б. С.) в 15.00 прилетел с завода № 301 с механиком т. Тарановым и приказал подготовить самолет через 30 минут, в 18.00 подъезжает на автомашине с двумя девушками, авиатехник т. Ефимов запускает мотор и выруливает на старт. Дает приказание т. Таранову сесть в автомашину и привезти девушек, чтобы видеть, как он будет летать. Во время полета он делал резкие виражи и проходил на большой скорости бреющим полетом, делая затем горки. После полета самолет поставил в ангар и уехал. В ночь с 8 на 9 сентября 1941 года, во время воздушной тревоги т. Василий приехал на аэродром, вместе с ним приехала молодая девушка, он въехал на своей автомашине в ангар. Приказал автомеханику т. Таранову запустить мотор и стал требовать, чтобы его выпустили в воздух. Время было 0.15, причем он был в нетрезвом состоянии. Когда его убедили, что вылет невозможен, он согласился и сказал: «Я пойду лягу спать, а когда будут бомбить, то вы меня разбудите».