Медовая тропка шла не от улья. Она тянулась изо рта человека, лежавшего на животе и подпершего подбородок кулаками. Рот у человека был открыт, а язык высунут, и длиной этот язык был фута в три, и от него исходил сладчайший аромат.

Что ж — еда есть еда. Муравей направился к человеку. По всей вероятности, тот решил использовать свой язык как приманку для муравьев. Его замысел удался.

Человек изумился не меньше муравья, но плотоядно осклабился. Его блестящий липкий язык взметнулся вверх и нацелился на муравья.

Муравей отпрыгнул в сторону, и язык шлепнулся на землю, но тут же поднялся, и стало видно, что снизу к нему прилипли мелкие камешки. Муравей догадался, что и сам он мог бы так же крепко прилипнуть к языку, представил, как беспомощно болтал бы лапками в воздухе, как потом его ударило бы о камень… Но он опять ускользнул от языка и перед тем, как тот снова взметнулся вверх, сам бросился в контратаку. Пожиратель муравьев испугался, перевернулся на бок, замахнулся кулаком, но громадное насекомое вспрыгнуло ему на руку и проворно добралось до плеча, вспомнив, как разделалось с одноногим. Все люди были устроены, в конце концов, одинаково, и у всех них рядом с плечом находилась шея.

В сложившихся обстоятельствах, пожалуй, не стоило слишком сильно винить муравья за то, что он сожрал пожирателя муравьев.

Путники продвигались на север. С каждым днем земля становилась все более суровой. Травянистые степи сменились каменистыми пустошами, заросли деревьев — колючими кустарниками. Правда, кое-где все же попадались невысокие корявые сосны, но чаще всего они были погибшие, сухие. И вот наконец, когда истекла неделя после ухода из яблоневой долины, трое странников одолели подъем и увидели простершуюся перед ними холмистую пустынную равнину, где ничего не росло и ничего не двигалось, кроме небольших песчаных «колдунчиков».

Балкис широко раскрыла глаза:

— Как красиво — и как страшно! Что это за место, Паньят?

— Его называют Песчаным Морем, Балкис, и это вправду море — только без воды.

— Сухое море? — спросил Антоний, который прежде ни разу не видел водоема больше пруда. — Как же это возможно?

— Сейчас оно кажется спокойным, — сказал Паньят, — но вот встанете вы завтра на этом же самом месте и увидите, что все будет по-другому. Все барханы переместятся футов на десять, а то и больше. Некоторые изменят очертания, а другие совсем исчезнут. Песок все время движется, хотя и медленнее, чем вода. Он как и вода, образует волны и никогда не пребывает в покое — вечно течет, вечно перестраивается, перемещается с места на место. Все как на море — так мне говорили торговцы.

Он смущенно улыбнулся.

— Очень красиво, — зачарованно произнес Антоний, не отрывая глаз от моря песка. — Но все же жутковато… Такое огромное пространство — и совсем нет влаги! Как же мы пересечем эту пустыню? Ведь с каждым шагом наши ноги будут утопать в песке!

— В этом нам поможет вон то дерево, — ответил Паньят и указал на стоявшую неподалеку сухую сосну. — Нужно будет нарезать древесины, настрогать из нее щепок и привязать их к подошвам.

— Конечно! — обрадованно вскричал Антоний. — Если песок похож на воду, еще больше он похож на снег! Нужно изготовить что-то вроде песчаных лыж!

— Назовем это так, — кивнул Паньят и нахмурился. — А что такое «снег»?

Антоний и Балкис, перебивая друг друга, принялись рассказывать о чудесном белом порошке, который сыплется с неба, ложится сугробами и порой под собственным весом превращается в лед. Потом им пришлось растолковать Паньяту, что такое лед, и объяснять, что, когда приходит весна, лед тает и становится водой.

— Воистину ваши горы — страна чудес! — воскликнул пита-ниец.

Антоний рассмеялся.

— А мне, дружище Паньят, столь же чудесными показались и ваша яблоневая долина, и ваш народ. Как это было бы дивно — пережить долгую суровую зиму, питаясь одним лишь ароматом еды!

Когда они смастерили лыжи, Антоний и Балкис приготовили похлебку из сушеной свинины, закусили сухарями, а на десерт съели по паре яблок. Они взяли с собой намного больше яблок, чем Паньят, а он удовольствовался ароматом одного из тех плодов, что захватил с собой.

— Удивительно, как долго не иссякают наши дорожные припасы, — заметил Антоний.

Балкис кивнула:

— Нам везло — и дичь попадалась, и орехи, и ягоды.

— И люди по пути нас встречали гостеприимно, — добавил Антоний. — И все же еды у нас осталось не так много.

Балкис пожала плечами:

— Чего же удивляться? Ведь мы в дороге уже почти два месяца. Но, думаю, той еды, что у нас имеется, должно хватить, чтобы мы смогли пересечь эту пустыню.

До позднего вечера все трое спали в тени у большого валуна, а ночью отправились в путь по песчаному морю. Антоний и Балкис почти сразу растерялись. Девушка остановилась и спросила:

— Как же нам узнать дорогу? Все дюны так похожи одна на другую, когда мы посреди них!

Паньят указал на небо.

— В пустыне всегда видны звезды. Они движутся по небу подобно колесу, а ось этого колеса — одна звезда, которая почти совсем не перемещается. Эта звезда — на севере, и покуда мы будем стремиться к ней, дорога поведет нас к царству пресвитера Иоанна.

— Так вот что имеют в виду караванщики, когда говорят, что идут за Северной Звездой! — воскликнул Антоний.

— Ты ее видел раньше? — спросил Паньят.

Антоний кивнул:

— Зимой в горах мало что можно увидеть, но в морозные ночи небо чистое, а звезды яркие. По их положению мы определяем время.

Паньят усмехнулся.

— Ну, тогда ты не заблудишься, если будешь помнить, где середина твоих часов.

Песок негромко шуршал под «лыжами». Идти было нелегко, и потому большую часть времени спутники молчали. В полночь, однако, они остановились и устроили привал. Балкис спросила:

— А где же мы скоротаем день?

— В одном оазисе, который мне известен, — ответил Паньят. — В год, отведенный мне для странствий, я пересек эту пустыню вместе с торговцами от начала до конца. Караванщики знают пути от оазиса к оазису, и не бывает так, чтобы они оставались без воды долее трех ночей.