— Что ж тут понимать-то, Семхон? Странный ты человек... — покачал головой шаман. — Неужели ты не заметил, что такое разбирательство и было предложено вождям и старейшинам? Неужели ты не заметил, что они НЕ ЗАХОТЕЛИ этим заниматься?

— Ну... Заметил, конечно. Но можно же что-то сделать! Вот я возьму и откажусь: упрусь, так сказать, рогом! Не превращался я в тигра, и все! Ошибочка вышла! Мало ли кто что видел и что говорит — не было никакого саблезуба! Головастик сам пришел в поселок! И, кроме того...

Хоть и слабенький, но какой-то «ментальный» контакт с собеседниками у Семена все-таки был. Его хватало для того, чтобы понять или почувствовать, что говорит он не то или не так — в общем, несет чушь. Он замолчал и, как оказалось, поступил правильно.

— Давай все сначала, Семхон, — устало вздохнул вождь. — Допустим, в Тигра ты не воплощался — почудилось нам. Значит, обряд перерождения Головастика не состоялся. Соответственно, парень должен быть все-таки казнен, но на этом Совет, наверное, настаивать не будет. Каждый из вождей заинтересован в том, чтобы парень стал членом одного из родов его племени. Значит, начнется распря: «Чьего именно?» В любом случае все это будет означать, что лоурины утратили дар и должны покинуть поселок у пещеры.

— Неужели это так ужасно? Ведь на служении людей это не скажется — не одни, так другие, какая, в конце концов, разница?

— Нижнему миру, конечно, все равно, кто будет заполнять его пустоту, а людям? Давай, ты выйдешь и скажешь лучшим охотникам, лучшим воинам пяти племен, что лоурины отныне утратили дар. Потом, конечно, объяснишь, если будет кому, что на самом-то деле не утратили, но так получилось из-за того, что ты хочешь жить именно вот с этой женщиной... Продолжать?

— Я сам попробую, — уныло сказал Семен, — а ты поправишь, если что не так. Все привыкли к сложившейся ситуации: одни ее менять не хотят, другие хотят, но не могут. Для последних такая возможность как бы теперь появилась. Был бы здесь Художник, он, наверное, сказал бы, что это сопротивляются силы тьмы и хаоса, вползая в души людей. Наверное, дьявол сидит и во мне, но... Я все понимаю! И все равно готов сражаться за эту женщину! Или вообще уйти из племени...

— В тебе говорит воин, — поморщился старик. — А Смотрящего На Облака я не слышу. С кем ты собираешься сражаться? Против кого и чего? И куда пойдешь? Думай, Семхон, думай...

— Как же я могу думать, если мне даже зацепиться мозгами не за что?! Думать — это значит перебирать, выбирать какие-то варианты действий, а я вообще не вижу никаких вариантов! Вы что, тоже считаете, что, приняв повязку Тигра, я утратил право на эту женщину?

Вождь и шаман переглянулись. Первый слегка пожал плечами, второй опустил глаза и довольно долго молчал. Потом сказал:

— Дело тут тонкое, Семхон... С одной стороны, утратил безусловно — тут и говорить не о чем. Но с другой стороны... Человек действительно не может быть сразу и Волком, и Тигром. Если же он таковым все-таки является... Это значит, что на самом деле он ни тот ни другой, а то первоначальное неразделенное существо. Вот только какое? Как глубоко во времена творения уходит твоя сущность? Может быть, тогда и иные животные еще не были отделены друг от друга? Ведь ты, кажется, можешь говорить со всеми. Мы помним твой рассказ о большерогом олене, бизоне, мамонте... Ты не пробовал воплотиться в оленя или в овцебыка?

— Ну, знаешь ли! Тогда я вообще стану всеобщим родственником!

— Или ничьим. И сможешь выбирать любую женщину.

— Та-ак, уже легче. С новыми воплощениями дело, конечно, дохлое — куда уж мне. Но почему же ты не высказал эти мысли вождям? Почему вы не стали доказывать, убеждать их, что Семхон на самом деле олицетворяет изначального тигроволка?

— Что толку произносить слова, которые никто не захочет услышать?

— Ага, понял: это не та аргументация... Ну, в общем, такие рассуждения и предположения никого ни в чем не убедят, потому что вожди этого и не хотят, да? Вот если бы они захотели... Но как это сделать? Что должно для этого произойти? Лучше всего, если бы они вдруг утратили интерес к Сухой Ветке, точнее, к «магиям», которыми она владеет, да? Но... Просто ума не приложу!

— Думай, Семхон. Ведь эти магии ты сам принес нам из будущего.

— Ох-хо-хо-о-о... И сколько же можно думать? Когда все опять соберутся?

— Когда захочет каждый. Может быть, завтра, может быть, через много дней. Думай, Семхон.

«Веточка ты моя, Веточка... — думал Семен, бредя в сторону своего жилища. — Ведь никто же мне здесь больше по-настоящему и не нужен. Как там в „Юноне и Авось"?

...Мне сорок лет —

Нет бухты кораблю.

Позвольте ваш цветок

Слезами окроплю...

Ну, допустим, мне-то сорок, наверное, еще не исполнилось. Цветы же Ветка воспринимает как еду или приправу — любоваться ими здесь еще не придумали. А уж если бы я вздумал что-то окроплять слезами, меня бы просто не поняли. Допустим, себе-то я диагноз поставил, но с чего я взял, что Ветка больна тем же?! Ну-ка, ну-ка...»

Он резко сменил курс и, обходя чужие жилища, направился к окраине поселка, — эту мысль нужно додумать!

«Девочка по имени Сухая Ветка считалась (и сама себя считала) дурнушкой, и никто из мужиков на нее не зарился. И тут появился я — весь такой необычный, весь не от мира сего. И, конечно же, случилось то, что и должно было случиться. Но теперь-то ситуация изменилась! И сильно: племена (!) чуть ли не воевать из-за нее готовы. У нее теперь такой выбор, о котором ни одна женщина и не мечтала! А я... Нет, я, конечно, и красавец, и человек авторитетный, только... Только не охотник-добытчик (пустячок, правда?) и к тому же выделяюсь среди окружающих, из-за чего (а из-за чего же?!) все время оказываюсь на пороге смерти. Нужен ли ТАКОЙ женщине ТАКОЙ мужчина? В общем, сам себе выкопал яму...»

Семен вдруг обнаружил, что домой идти не хочет. Можно даже сказать: боится! Да-да, вот смерти не боится, а идти домой — боится. Потому что не знает, как держать себя теперь с Веткой, что говорить, о чем спрашивать... И как понимать, какие смыслы искать в том, что она скажет? «Эх, напиться бы, да нечем...»

Семен сидел на мерзлой кочке, подстелив под зад подол меховой рубахи, и думал свои невеселые мысли. Сумерки между тем уже сгустились, и сквозь них с большим трудом можно было рассмотреть расположение жилищ — в обитаемых вигвамах щели в покрышках подсвечивались огнем очагов. Семен смотрел на все это довольно долго, а потом до него дошло, что собственный вигвам он разглядеть не может, хотя точно знает, что расположен он где-то вот там.