— Еще вчера — ее Мери за хобот вытянула.

— А почему «ее»?

— Потому что это мамонтиха — девочка. А когда за ней мама придет?

— Не придет, — вздохнул Семен. — Вон ее мама — в горшке булькает.

— Ты что?!

— А вот то... Какие-то люди подранили мамашу. В таком виде она долго шла куда-то с детенышем. Наверное, здесь по привычке хотела перейти реку. Не смогла и стала бродить по берегу. Ну, а когда совсем ослабла, ее саблезубы загрызли.

— Что ты такое говоришь, Семхон?! Как же Люди могли напасть на здоровую мамонтиху с детенышем?! Да еще осенью?

— Не знаю, Веточка... Наверное, это были ДРУГИЕ люди.

— Разве такие бывают?

— Еще как! Ты когда-нибудь видела такое? — Семен извлек из кармана наконечник.

— Нет, — испуганно прошептала Ветка.

В течение дня Семен несколько раз пытался приблизиться к пасущейся мамонтихе. Успехом увенчалась лишь четвертая попытка.

— Ну, и как же нам вас звать, леди?

— Варм... — издала невнятный звук мамонтиха.

— Ладно, — согласился Семен. — Будешь Варварой, точнее Варей. Правда, говорят, что животным нельзя давать человеческие имена, но я уже запутался, кто в этом мире человек, а кто нет.

Старейшины сидели на бревнах у Костра Совета. Они кутались в шкуры и беседовали о «возвышенном» — обсуждали достоинства и недостатки различных способов соития с женщинами.

Их дискуссию прервал свист — мальчишка-дозорный на площадке требовал внимания. Старейшины задрали головы и стали всматриваться в стремительную пантомиму языка жестов. Потом переглянулись:

— Ты что-нибудь понял? — поинтересовался Медведь.

— Чего тут понимать? — пожал плечами Кижуч. — С востока к лагерю идут...

— Ясно, что идут. Или идет. Может, мальчишке какие демоны привиделись? Может, он заснул там и сон увидел? Ну, я ему устрою! — начал беспокоиться Медведь. Кижуч же свистнул и сделал отмашку дозорному, требуя повторить сообщение. Приказ был выполнен немедленно.

— Итак, что мы имеем? Во-первых, идут.

— Идут, — согласился Медведь.

— Один лоурин — он представился жестом. Другой просто человек. И три не человека.

— Но не хьюгги.

— Так разве бывает?

— Ну, не знаю... И мамонт.

— А еще — волокуша. Это что же, они мамонта на волокуше тащат?!

— Да уж, наверное, не наоборот.

— Как это «не наоборот»?! Мамонт на волокуше уже не мамонт, а добыча, мясо то есть. Это совсем по-другому обозначается.

— По-другому... Но тогда опять ничего не понятно. Если идет лоурин, то почему не может объяснить сразу: как зовут, откуда идет, с кем и с чем?

— А вот это ты правильно заметил! — обрадовался Кижуч. — В этом-то все и дело!

— В чем?

— Вот скажи мне: сколько ты знаешь взрослых людей, которые не умеют объясняться на языке жестов? Которые, так сказать, двух слов связать не могут?

— Не может быть! — догадался Медведь. — Неужели вернулся?!

— Чего ж гадать-то? Пойдем посмотрим!

На стоянке после переправы компания Семена оставалась довольно долго. Сначала он не мог придумать, как же им все-таки двигаться. Потом пришла мысль попытаться запрячь Варю в волокушу, а для этого, естественно, понадобилась упряжь, да и сама волокуша. Опыт, в конце концов, получился, но пришлось потратить не один день. Мамонтиха была значительно умнее домашней лошади, но управлять ею с волокуши оказалось невозможно — у нее, наверное, был детский инстинкт идти за кем-то. Кто будет этим «кем-то», сомнений у Семена не вызывало. Пришлось делать снегоступы, хотя снега еще и не было.

Наконец они тронулись. Сначала Семен взял курс на северо-запад, чтобы отойти подальше от реки — миновать устья бесчисленных притоков ему казалось очень сложной задачей. Наверное, это было ошибкой: на третий день пути ударил такой мороз, что всей компании (кроме Вари, конечно) пришлось, стуча зубами, отсиживаться в вигваме. Потом резко потеплело, но замерзшие ручьи и болота уже не оттаяли — даже если мамонтиха и проваливалась, груз и волокуша оставались сухими.

Когда выпал снег, тащить волокушу Варе стало гораздо легче, но возникла проблема с ее питанием. Бивни у нее были короткие, и разгребать ими снег неудобно. Поэтому приходилось делать долгие остановки возле зарослей кустов по руслам ручьев и отпускать ее пастись, а потом запрягать снова. Питекантропы тоже пытались обгрызать кору и жевать молодые побеги. Они готовы были заниматься этим целыми днями — им остро не хватало растительной пищи. Семен, впрочем, полагал, что это в значительной мере дело привычки — на холоде нужно питаться мясом.

Проблема мяса, конечно, возникла уже в начале пути — попробуй-ка прокормить такую ораву! К тому же Семен не решился сделать запас мамонтятины из тигриной добычи — ему «выше крыши» хватило объяснений с котом по поводу куска мамонтовой шкуры, необходимого для изготовления волокуши и упряжи. Животные — бизоны, олени, лошади — встречались довольно часто, но близко к себе, конечно, не подпускали. Семен долго мучился, пытаясь что-то придумать, а потом решился на подлость. Распряженную мамонтиху он заставил почти вплотную приблизиться к стаду копытящих снег бизонов. К тому времени, когда бычок почуял, что мамонт не один, что за ним кто-то прячется, было уже поздно — с такого расстояния Семен обычно не промахивался.

Если не считать нескольких оттепелей, большую часть времени температура держалась в пределах нескольких градусов ниже нуля, и можно было не опасаться, что мясо испортится. Зато обработать шкуру на холоде оказалось почти невозможно. Впрочем, некое подобие накидки-пончо для Хью Ветка изобразить все-таки сумела. Основное же цельное «полотно» шкуры отдали питекантропам. Завернувшись в него, они спали, а когда поднимался ветер, то и шли в таком виде — обнявшись и накрывшись лохматой шкурой. Попытка приучить их к обуви успехом не увенчалась — они в ней явно не нуждались, хотя готовы были подражать людям во всем.

Семен сильно беспокоился, что, увидев или учуяв поблизости мамонтов, Варя просто сбежит к ним — да еще и вместе с волокушей! При первой встрече — вдали паслась группа из пяти особей разного размера — юная мамонтиха действительно забеспокоилась. Правда, она не кинулась бежать, сломя голову, а, подняв хобот, несколько раз жалобно протрубила. Ей ответили и пошли на сближение. Семен впал в отчаяние, но ничего страшного не случилось: на некотором расстоянии мамонты остановились, потоптались на месте... развернулись и ушли. «Не признали, — подумал Семен. — Наверное, ее шерсть слишком сильно пропахла дымом». Варя плакала почти как человек... Потом успокоилась и больше звать «своих» не пыталась. Она очень любила, когда ей расчесывают пальцами шерсть и могла подвергаться этой процедуре часами. А еще она боялась далеко отходить от лагеря в одиночестве, и ее. действительно приходилось в каком-то смысле пасти.