И про Ваню Поля когда-нибудь вот так же забудет. То, что не будет у них с Ванькой ничего серьёзного, Полина уже сама для себя решила. Десять лет слишком большая разница. Стало грустно. Что-то часто ей последнее время грустно становится. Непорядок.

– Ты тут, Сём, сотруднице нашей понравился очень. Хочешь познакомлю? Лена-Лен!!! – коварная Полинка с детства хохмы любила, а грустить ей не нравилось.

И ничего в нём особенного, но, обнимая Ваньку, Полина слегка ущипнула того за задницу. Да, вот так! Посреди белого дня, на остановке, где полно бестолкового народа. Ущипнула! Вроде бы ничего такого, только с её старомодным воспитанием этот неуместно кокетливый жест всё равно, что обществу вызов. И пускай смотрит на неё обалдевший Ванька удивлёнными серыми глазами и не понимает, что сказать хотела. Поля и сама толком не объяснит. Может, чтоб больно нехорошему, хотевшему с ней расстаться любовнику стало? Может, чтоб приятно? Просто нравится ей жопа эта до чёртиков. Вот и всё.

– Привет.

– Привет.

И к нему идут. Он говорит ей что-то, а она поддакивает. Хохочут. Уже минут через пять не вспомнит Полина, о чём говорили. Всё она уже почувствовала и даже разозлилась. Не просто так Ванька ей две недели не звонил! Расстаться хочет. Сильно хочет, сволочь белобрысая, но не может пока. Вот и не верь той же Дашке и свекрови бывшей, что есть в ней, в Полине, что-то не от мира сего. Когда надо, она ЧУВСТВУЕТ. Хоть верь, хоть не верь. А с мужиками это ещё и неприятно. Полина-то точно расставаться не хочет. Нет, серьёзного романа ей не надо, но расставаться-то зачем? Неужели всё УЖЕ слишком серьёзно? Когда влюбиться-то успел? Пару месяцев всего-то и куролесили. В то, что Ваня влюбился, верилось с трудом. Но и в то, что Полина надоела, верилось ещё меньше. Женское сердце чувствовало, что тянет его к ней, но неженатые мужики – народ непоследовательный. Скорее, привыкать начал, а значит временной лимит на случайную бабу исчерпан. Не смогут они время от времени встречаться, не тот между ними настрой.

В Ванькиной однокомнатной квартире было неуютно и пыльно, как будто там давно никто не жил. В холодильнике мышь сдохла. Кроме бутылки вискаря нет ничего. Не подготовился совсем.

– Я, тут, пиццу заказал. Минут пять подождём? – извиняется. Раньше-то собственноручно столы накрывал, а теперь что? Покончено с радушным хозяином?

– К маме переехал?

– Ну, а что? Деньги-то нужны. Буду эту квартиру сдавать, – не подвело Полину чутьё, значит. Вот и ответ – встречаться здесь нельзя, а к себе она его тем более не поведёт. Зачем Дашку травмировать? Не тот случай. Выходит, расставание логично. Ну, в добрый путь.

– Вань, а почему ты не женишься?

– А зачем?

– А в чём прикол с мамой жить? В тридцать-то лет, – Полина почувствовала, что разочарована. Высокий и широкоплечий, похожий на викинга Ванька – маменькин сынок. Обычный, ничем не примечательный маменькин сыночек. А какая разница, как маменькин сынок целуется? Да нет никакой. С такими мужиками Поле не по пути. Даже в любовники брать стыдно.

– А почему нет? – Поле отчаянно захотелось домой. Залезть под тёплое одеяло и прижаться лицом к пушистому чёрному Тишке. Возможно, даже всплакнуть. Долгожданная субботняя встреча явно не задалась. Но тут в дверь позвонили. Приехала пицца. Огромная. Горячая. Ароматная. С креветками. Рыдать перехотелось.

– Вкусно? – два внимательных серых глаза так близко и так далеко. И грусть в этих глазах вселенская. Тёплые крепкие губы аккуратно поцеловали Полину в уголок рта, в кончик носа, в губы. Ещё и ещё. Ой, да ну их, эти неуместные о жизни рассуждения? Тридцать, сорок лет, маменькин или папенькин сынок? Не всё ли ей равно? Лишь бы целовал и прикасался! Она тоже не святая, не образец и не подарок. По телу разлилось желанное тепло. Горячие мужские объятия становились всё настойчивее.

– Подожди-подожди, сейчас столик опрокинем! – приглушённо захихикала Полина, чувствуя, что голова сладко закружилась.

– Да ну его этот столик. Я так соскучился!

Он соскучился! Соскучился! Соскучился! Послышался лёгкий хлопок. Это недоеденный кусок пиццы неуклюже шмякнулся на давно немытый пол.

Полина уже минут десять стояла под горячими струями воды и никак не могла успокоиться. Только бы всё понимающий Ванька не догадался. Зарёванная, с красными глазами и опухшим носом она явно произведёт фурор. А нужно ли это? Расчувствовалась. Вот, глупая! Он всего лишь сказал, что соскучился, а она разревелась, как влюблённая девчонка. Да что же это такое? Совсем тётке плохо.

– Поля, у тебя всё нормально?

– Нормально, только мыло в глаза попало! Щиплет. Сейчас выйду.

– Да, мыло это больно. Холодной водой глаза сполосни.

Отмазалась. Подумаешь, глаза зарёванные. Мыло.

– У тебя телефон звонит!

Дашка. Надо дочери сообщить, что ночевать не придёт. Или всё-таки домой вернуться? Что делать-то? Что, блин, делать-то теперь? Поля выключила воду и растерянно всплеснула руками. Выпить надо. Вот, что делать! От вискаря голова отупеет, и тяжёлые мысли мучить перестанут. Тоже мне, трагедия! Подумаешь – расстанутся. Они толком и не встречались. Жила же она как-то до Вани? А после него тем более не пропадёт!

– Болят глазки? – и полотенце на пол. И ну его, полотенце это, и вискарь отупляющий, и неуютную серую пыль на подоконнике. Лишь горячие руки, и вкусные губы, и тело его жаркое, желанное, нужное…

Она не помнила, как уснула, изнурённая нежными поцелуями и тягостными мыслями. Проснулась, словно от толчка под рёбра. Обнажённый, горячий, будто в лихорадке, Ванька сладко сопел, уткнувшись ей в шею носом. Как не жарко ему только? Полина уже вся от пота мокрая. Или климакс? Прекращать надо встречи с молодыми мужиками. Все мысли лишь о возрасте. А в сорок лет забеременеть, между прочим, вполне возможно. Не хотелось бы. Тем более, что последние несколько раз всё спонтанно, а потому без предохранения. Контрацептивы пить из-за трёх раз в месяц глупо. А Ванька… неаккуратный Ванька. Ему-то что? Уйдёт по утру в густой, как молочный кисель, предрассветный туман, только и его видели. Жизнь несправедлива. Женщина за опрометчивый мужской поступок здоровьем расплачивается, а мужику хоть бы хны.

Так Дашке и не позвонила. Ехидна, а не мать! Надо хотя бы написать. Начало первого. Самое время.

Дождь идёт, нет? Звуки подозрительные. Это она таблетки на ночь не выпила и с собой не взяла. Ну, что за чёрт? Из-за занавески выглянула полная луна. Полнолуние? Занятно. Нет дождя никакого. Не удивительно, что всё сегодня через пень-колоду. И на сердце как-то тревожно. И одиноко. Наверное, последняя у них с Ваней ночь. Последняя.

Так всю жизнь и слоняется Полина от одного к другому. Кто мил, тот о ней не заботится. А к кому прохладна – с ума от любви сходит. Толку ни от одного, ни от другого. Потому и осталась она в свои ядрёные сорок в тревожном одиночестве. И Дашка в этом году уедет, в ВУЗ, в другой город поступать. Жутко Полине одной в квартире оставаться. Но девчонке надо свою жизнь жить, а не за мамашей, больной и шальной, приглядывать. Это правильно.

Эх, Коля-Коля, как же виновата перед тобой недобрая на язык Полина! Неудивительно, что Бог её, злую и стервозную, наказывает. Это же она, ведьма, прокляла его тогда. За что? Был мужик, работящий и покладистый, а теперь? Не пойми что. Ванька. Захочет – позвонит. Не захочет – забудет. А помощь-то где? Слово в поддержку. Что с ней, как она, может померла уже? Пофиг. Соскучился? Просто две недели не звонил и никак не интересовался, а теперь лапшу вешает. Соскучился. Ага. А завтра-то что? Точнее, уже сегодня. Опять НИЧЕГО?

Полина как могла аккуратно от Ваньки отодвинулась, испытывая противоречивые болезненные чувства. Любовник спит чутко. Чуть движение – хватает целовать, прижимается. Ласковый, как кот. Сколько таких, как она, у него было? А, может, и сейчас есть? Не будет здоровый молодой мужик две недели терпеть. Наверняка с кем-то время проводил. Может быть, как раз в этой постели. Где ещё-то? Противно.