Итак, девушка должна быть домоседкой, скромной, тихой, нетребовательной, уметь соглашаться во всем со своим мужчиной. Он хотел бы, чтобы ее представление о нем не отталкивалось от его внешности или возможностей, но от ее собственного желания любить и принадлежать ему.
Лиза пока еще плохо связывала в смысл эти слова, но внутри ее, ниже живота, странное дело, они находили отзыв. «Принадлежать ему»… Лиза откинулась на спину и закрыла глаза. Как это? Принадлежать… она еще никогда и никому не принадлежала. Наверное, это больше, чем просто постель, подумала она. Наверное, это…как венчаться…
Память с готовностью воспроизвела картинку с обложки дамского романа, из тех, имеющихся в наличии в их доме, где персонажи, он и она, взявшись за руки, шли по парку в сторону прекрасного будущего.
Мама уже давно не покупала модные журналы, а присела на это чтиво, пользующееся успехом у женщин ее заводской бригады. Книженции стоили недорого, и у девушек, работающих на заводе, на них всегда находились деньги, а обменный пункт, своего рода библиотека в раздевалке, обеспечивала читательниц нескончаемым потоком свежих историй о любви.
Лизе приходилось пробегать глазами по некоторым историям в силу нахождения книжечек в том самом месте, в котором сосредоточился интеллектуальный центр их семьи, где читать сам бог велел, и где маме читалось лучше.
Итак, Он заботится о ней, Она преданна ему, сюси-пуси, в итоге у них – все пучком.
3
Жизнь заставляла казаться своей же противоположностью, поэтому Лиза научилась казаться скромной и нетребовательной девушкой. Вне дома никто не смог бы упрекнуть ее вызывающим поведением или назвать ее наглой.
А вот дома приходилось показывать зубки, отстаивая свою независимость, потому что зависеть от постоянно выпившего отца-неудачника и бесхребетной матери, коими они оказались, было просто унизительно.
Как было унизительно работать за гроши в колл-центре. Но она никому не показывала свое недовольство, уяснив для себя, что претензии на лучшую жизнь должны быть подкреплены истинными возможностями, а не фантазией. Низкого положения же своего в обществе она стеснялась, и у нее хватало ума не создавать фальшивую видимость, чтобы, в случае чего, снова не позориться падением с пьедестала, к тому же, вымышленного. Лучше сразу вести себя тихо, как нежелающая большего. Устраивает ее нынешняя жизнь, понятно?
Поступать учиться она и не собиралась. И родителей мало интересовало ее обучение – сколько ни учись, все напрасно – вон отцу и два высших образования не помогли.
Ей нравилось проводить время в одиночестве. Она им не тяготилась. Но это так последние года два. А до этого у нее, как у всех подростков, была своя компания. Правда, не та, что в школьные годы, состоящая из таких, как она, крутых парней и девчонок. А из таких себе, всяких разных – кто дома не держался, как она. А потом, после определенного события, с ребятами пришлось распрощаться.
Теперь Лиза смотрит сериалы, играет в телефонные игры и иногда выходит гулять с Мариной – то в кино, то в кафе, но ничего больше. Парней Лиза избегала.
Желание уехать казалось сильным, но, видимо, все-таки недостаточным, судя по тому, что она ничего, практически, для этого не делала. А ведь могла бы! До сегодняшнего дня ей просто хотелось уехать, а вот с этого момента, с момента получения письма, надо начинать что-то делать! Действовать! Не упустить свой шанс!
По большому счету, ее ничто здесь не держало. Жизнь была давно, до разорения, из-за которого безвозвратно был потерян не только дом, потерян весь уклад их семьи. До того, как эти посмели выбросить книги и пианино. До того, как отец научился ныть, а мать стала жить только для него.
От воспоминаний Лиза готова была заплакать. «Прочь дурные мысли!» – приказала. «Письмо! – напомнила себе. Что там по требованиям к невесте?» – она еще раз пробежалась по переводу. Да о чем, собственно, речь? Она ему определенно подходит! Широким взмахом пера, решительно, Лизка перечеркнула лист с текстом, выведя огромный знак восклицания: вердикт вынесен! она ему подходит!
Письмо пришло очень кстати. Несмотря на проблемы в семье, которые являлись сильной мотивацией к замужеству любой ценой, буквально вчера открылась еще одна причина, из-за которой стоило убраться с этой страны подальше и навсегда, как еще раньше она покинула свою компанию.
Она столкнулась нос к носу с Туриком, бывшим «знакомым», по вине которого она была изнасилована. Встреча повергла ее в отчаяние. То, что случилось пару лет назад, являлось недопустимым воспоминанием. Недопустимым до такой степени, что сам мозг на долгие месяцы купировал воспоминания того злополучного события. До вчерашнего дня.
Она спокойно проходила мимо остановки троллейбуса, как неожиданно столкнулась с бывшим другом лицом к лицу. Узнал ли он ее? Судя по отсутствию реакции, он даже не обратил на нее внимания. Но главным было не это, а то, что она узнала его!
Вся ее жизнь была таковой, как будто не было, не случилось, не произошло того страшного вечера. Вечера, когда она была предана другом и изнасилована. Но этого оказалось мало. По понятным причинам, Лиза вернулась домой на два часа позже обещанного. Родители даже не поинтересовались у нее, почему она выглядела, как снятая с креста, нет! Им было не до созерцания прелестей дочери! Их «родительский» инстинкт требовал возмездия!
В итоге, для полного комплекта, Лиза была еще и избита, и морально растоптана родителями, которые, как верные заговорщики, наперегонки наказывали дочь, отвешивая той, по чем попадало, подбадривая при этом друг друга обвинениями и оскорблениями в адрес непутевой дочери.
После того, как дружественной ничьей закончился междусобойчик «кто виноват, что дочь – наркоманка и шлюха» (читай: кто виноват в том, что мы просрали нашу жизнь), и она смогла покинуть импровизированный ринг, на котором послушно выполняла роль боксерской груши, Лиза, отпросившись по нужде, вошла в туалет и повесилась.
На пояске от плаща, привязанном кое-как к дверной ручке. Узел не выдержал, растянулся, да и рост Лизы не позволил бы затянуть его потуже. Так и сидела она – подвязанная к ручке двери туалета, со сбившимися волосами и одеждой, с красным от пощечин лицом, с расставленными ногами, между которыми доминировал унитаз с откинутой крышкой, как приговор ее растоптанной девственности, и беззвучно выла, потеряв все мыслимые и немыслимые слова и чувства.
Родители, испугавшись ее долгого отсутствия, всполошились и попытались открыть дверь в туалет, но бесформенная туша молчаливо воющего ребенка не позволяла им этого сделать…
На долгое время память наотрез отказалась помнить тот отрезок времени. И тот день, и многие последующие. Как вдруг вчера, на остановке, опа-на, Турик! Давний друг! «Это сегодня я язвлю, – грустно подумала Лиза. – А вчера чуть не сдохла от боли». «Нет, не от боли, от стыда», – авторитетно поправила себя. «Да? Не от боли?», – ехидненько так уточнила. «Ну хорошо, и от боли, и от стыда!». Лизка не знала, нормально ли это – спорить сама с собой. Честно сказать, ей было абсолютно все равно – нормально это или ненормально! Она жила, как могла, и как у нее получалось, и отстаньте от нее все!
Опять захотелось завыть, как тогда. Боль подступала к груди, чтобы вынуть из нее внутренности. Лиза скорчила гримасу и попыталась выдавить из себя вой. Ничего не получалось. «Видишь? Ты не страдаешь. Обман!» – авторитетная, она знала все.
Привычно собрав злость, и грязно выругавшись, Лиза прекратила себя жалеть. Уже давно она открыла первое правило выживания: хочешь спокойно жить – не допускай к себе жалость! Сколько раз она, поддавшись на уговоры этой подлой и коварной сучки, задавала себе самый дебильный из существующих, вопрос: За что? И ответ всегда был один – несправедливость.
Потом обычно она, из-за тоскливой жалости начинала плакать, доводя себя, практически, до исступления. Поэтому, познав глубину своих слез, во время которых она рисковала задохнуться от жалости к себе, Лиза научилась отвлекать себя раньше. Обычно матами. Или, вон, разговорами с собой. А то и тем, и другим, как сегодня.