Швейному нэпмапну ушло помещение детской художественной школы, где вместо мольбертов и ваз с восковыми фруктами установили машинки для пошива левого «адидаса». Сектантам достался класс хорового пения, и они принялись окучивать обезумевших от творящегося ужаса старушек, и вместо песенок про галю, живущую в домике с цветущей калиной, старушки затянули псалмы собственного сектантского сочинения, между делом подписывая дарственные на квартиру.
Дмитрий Арнольдович купил спортзал с примыкающими помещениями и принялся устраивать там бои, предоставив тем самым путевку в жизнь всем желающим заработать на своем спортивном таланте. И там, где раньше малыши водили хороводы, звонкие плюхи раздавались с утра до вечера. В фойе открыли бар, подвальные помещения заняли сомнительные личности в наколках, числящиеся сантехниками и дворниками, для девиц открыли студию моделей и танцев гоу–гоу.
Дмитрий Арнольдович поставил дело солидно. Открыл ассоциацию, купил груши, перчатки, ринг и нанял и пару тренеров еще советской школы бокса, поэтому любой уличный пацан при удачном раскладе мог получить шанс подняться и отбить титул – через низовые соревнования набрать статистику по победам и количеству боев.
При этом, никто из новых собственников ДК не собирался обременять себя ремонтом, поэтому крыша и трубы текли, стены пожирал грибок, но на фоне всеобщей разрухи не замечалось, тем более стены отлично маскировались баннерами и разноцветными фонариками.
Но запах сырости и плесени был неистребим и вездесущ. И Клим старался выкладываться по полной, чтобы когда–нибудь боксировать уже совершенно в другом зале – чистом, светлом, с хорошим кондишн и рекуператором, с совершенно другими зрителями. Он готов был убивать, лишь бы никогда больше не ощущать запах сырой гнили. Бросив беглый взгляд на противника, Клим понял, что с ним проблем не будет. Слишком аккуратно тот складывал одежду, переодеваясь в спортивный костюм. Да еще очки! Парень снял очки, протер и бережно убрал в очешник.
«Капец очкарику», – подумал Клим, вышел в зал, где перед канатами вплотную набились болельщики, все поголовно в кожаных куртках, не исключая девиц, и поискал взглядом организаторов. Дмитрий Арнольдович с приятелями восседал за выставленными в ряд столами и наблюдал, как Чипа, тогда только что откинувшийся с зоны, собирает деньги на ставки.
Клим подошел к столу.
– Дмитрий Арнольдович, я не знал, что мне со слепым боксировать придется, – обратился Клим к начальству.
– Если будет надо, то и с безруким придется. Ты не ломайся, не Наташа Ростова. И запомни, противника нельзя недооценивать. У очкарика погоняло Чикатило тоже не просто так. Он слегка с приветом, любит воткнуть кулак и повернуть. А перед боем костяшки в гипсе полощет – рожу чтобы покрошить наверняка. Я бы тебя раньше упредил, да времени все нет. Давай, вперед к победе коммунизма.
Уже в первые минуты Клим мысленно поблагодарил за предупреждение. Очкарик–Чикатило с маниакальным упорством акулы начал кружить вокруг, пытаясь работать в топящем стиле, благодаря неестественно длинным, как у гориллы, рукам. Выставив вперед левую, он с самого начала дирижировал боем, заставляя Клима тратить энергию на пустые удары, которые не достигали цели. Зато когда Клим пошел на сокращение дистанции, противник встретил его левым с уклоном в корпус, а правой попал точно в голову один раз, потом тут же второй и, действительно, провернул кулак. Это было больно.
Клим отпрянул к канатам, очкарик надавил, снова выставив вперед свою обезьяню лапу. В таком духе прошли пару раундов. Каждый раз, когда Климу надоедало попадать в воздух и он начинал приближаться, противник встречал его продуманной комбинацией с проворотом кулака.
Теперь Клим не слышал ни начала гонга, ни его конца, ориентируясь на пропущенные удары. Каждый удар это разрыв сосудов и кровоизлияние, каждый удар плюс неделя на восстановление, каждый удар это путь к проигрышу. Нельзя больше подставлять голову. Ищи, ищи решение… Кап, кап, капала на голень кровь с губы. Рефери явно левачил, с оглядкой на владельца, публике нравился бой, а значит и ставки шли.
«Чикатила, положи его, пса!», – заорал кто–то из зала. «Клим, хорош уже балета! Делай реальный подход!» – это кричали уже Климу и тот понимал, что противник ждет его атаку, но сам бережет силы. Он собрался, поднырнул под выставленную левую и начал отчаянно долбить левым боковым так, как он часами отрабатывал на груше. После первого хука главная защита соперника – левая рука – тут же повисла, и Клима бросал со всей мощи крюки в открытую голову. Ноги у очкарика подкосились и он рухнул на канвас.
Вечером, отмечая победу в съемной однушке, Ира вручила ему в подарок этот будильник, диковинку по тем временам. От нее пахло шампанским и духами, а локоны светлых волос в стрижке каре плотно облегали лицо, будто ладони ангела.
…Клим поставил будильник на место и прошел через зал, где на диване спала Ира, в ванную. С тех пор, как он взялся писать по ночам свою книгу, они решили спать в разных комнатах, чтобы не мешать друг другу. Принял холодный душ, потом выпил стакан минералки, надел нагрудный пульсометр, под спортивный костюм компрессионный рашгард, кроссовки, включил в наушниках Bomfunk MC's и отправился на пробежку.
В Сокольниках в те времена было еще мало любителей утренних пробежек. Обычным маршрутом Клима был бег по прямой с ускорениями, по шестой Лучевой просеки до Фонтанной площади, далее до Яузы и обратно, это пять километров с гаком, в Яузу надо было обязательно плюнуть – это обязательный ритуал из детства, ещё когда он бегал с отцом по утрам. Возвращались домой мы уже неспешно, всегда мимо палатки мороженого, что у входа, там продавщица Галя–шмаля, я просил всегда самое дешевое и самое вкусное фруктово–ягодное за семь копеек, и отец мне покупал, есть его надо палочкой. Наверно я и бегал то ради него, семикопеечного фруктового мороженного.
Но те времена прошли и пришли другие. Клим быстро углубился в парк, периодически поглядывая на часы, где отображались показатели пульсометра. Обычно он делал это, чтобы потешить самолюбие. Приятно увидеть идеальные 81,6 ударов в минуту, как в двадцать лет, даже если тебе – ему у нас сколько лет? – ты накануне предавался разного рода излишествам.
Заморосил дождь. Клим с удовольствием подставил разгоряченное лицо под прохладные капли. Внезапно заколотилось сердце. Глянув на часы, Клим увидел, что цифры резко поскакали вверх, просигналив о 160, а потом и 180 ударах в минуту. Тут же в глазах у Клима закружились белые мушки, дыхание перехватило. Сбавив темп и глотая воздух, он сошел с беговой дорожки и прислонился спиной к молодому дубу.
Все вокруг выглядело, словно плохая картинка с помехами в старом телевизоре. Сквозь стайку по–прежнему кружащихся белых мушек Клим увидел, что на беговой дорожке метрах в десяти кто–то в сером спортивном костюме с капюшоном стоит, опустив руки, и смотрит на него. Из–под капюшона свет в очках бликовал от слабо горящих фонарей по краям дорожки.
Внезапно руки незнакомца стали вытягиваться до земли. Он выбросил их далеко вперед и, опершись на кулаки, вытянулся и принялся отжиматься на огромных белых кулаках с ударами в асфальт, оставляя глубокие вмятины.
Незнакомец отжимался и повторял словно мантру, не сводя с Клима глаз – Семь копеек… Пришли другие времена… Ради фруктового мороженного…
Клим в изумлении глядел на странную тренировку незнакомца, потом сделал глубокий вдох–выдох, зажмурившись изо всех сил, резко открыл глаза и… снова оказался в одиночестве, если не считать показавшуюся из–за поворота фигурки девушки–бегуньи. Окружающий мир снова вернулся в норму, обрел четкость.
Клим прошелся по дорожке, посмотрел на мокрый асфальт там, где видел странного незнакомца. Поверхность дорожки была совершенно гладкой.
«Нормально так словил глюку, – подумал Клим. – Вернусь домой, не забыть выбросить будильник вместе с думками про очкариков. И голову перезагрузить. Такая ерунда на ровном месте не должна приключаться. Спасибо тебе Дуб.». – Он оттолкнулся от корявого ствола дерева и побежал дальше.
