«Ну а нам с хозяйкой и с этой хвостатой тараторкой приходится почти что жаргоном пользоваться. Вот и делим этот груз на всех, – вздохнула белая собака. – Хорошо, хоть можно поругаться по-настоящему, уединившись. То, что ты порой от нас слышишь, Человек-Сергей, это, поверь, такая мелочь…»

«А куда деваться? Мы Нине Петровне помогаем. Если бы не наша поддержка, она тебе строение мира на фене бы объясняла, – продолжила Рыжуля. – Ты думаешь, я там песни на березе пела? Да материлась я нараспев. Залезла повыше, чтоб никто не слыхал, и крыла всех и вся на беличьем матерном».

* * *

На покосившемся крыльце появилась бабка в домотканой рубахе и накинутом сверху капоте6. Кряхтя, спустилась по ветхим ступенькам. Отдышалась немного, оглядела Сергея, улыбнулась:

– Ну что, соколик, чист и свеж как огурец? Пойду и я старые косточки попарю, чтобы восстановление веселее шло.

Опираясь на клюку, она побрела к берегу.

– Может, помочь чем, баба Нина? – глядя ей вслед, спросил доктор.

– Да чем ты сейчас поможешь? Разве что ковш воды мне в баньку принеси. А я пока отдохну, – хозяйка присела на ствол упавшего дерева и словно окаменела. С каждым часом она двигалась всё тише, всё чаще замирала, будто отключалась от мира.

Сергей пошел в избу. В предрассветном сумраке вода в кадушке показалась ему не совсем свежей. Может, где еще есть? Огляделся, увидел за печкой два кувшина. Взял ближайший и налил содержимое в черпак. В спешке совсем не обратил внимания на разлившийся по избушке хрустальный звон. Или просто стал привыкать к непонятным пока еще волшебным звукам, ощущениям, цветам.

Ковш он поставил в предбаннике на лавку. Огляделся, заметил, что холодной воды маловато. Спустившись к покрытой утренним туманом реке и наполнив два больших ведра, долил доверху пузатую деревянную бадью. И поспешил назад: большая собака обещала рассказать еще много интересного.

Возвращаясь, он отметил про себя, что надо бы соорудить лестницу с перилами, ведущую от подножия холма к самому дому. Чтобы Нине Петровне сподручнее было подниматься. По пути, поравнявшись с отдыхающей еще хозяйкой и по-пионерски отсалютовав, весело сообщил:

– Товарищ командир, ваше задание выполнено! Ковш я на лавку поставил. Заодно и свежей воды из реки принес.

– Молодец, касатик. Быстро обернулся, русалки не защекотали.

Старуха медленно встала с бревна и неуверенной походкой направилась к реке. Через плечо у нее был накинут расшитый цветами рушник, в руках – маленькая скляночка, ярко сверкающая сквозь заскорузлые скрюченные пальцы.

* * *

Баня была жаркая. Бабка вымылась, прогрелась на славу. Так хотелось попариться душистым березовым веником. Но сил не оставалось. «Ничего, еще успеется, – подумала она про себя. – Еще многое успеется».

Выйдя из баньки в свежей домотканой рубахе, она посушила полотенцем седые волосы, расчесала их большим деревянным гребнем, немного отдохнула, глядя в светлеющее небо. Вот нижний край облаков порозовел, затем из-за горизонта вырвались ослепительные лучи, раскрашивая небосвод расплавленным янтарем, переливаясь багряным и золотым сиянием. И медленно, словно нехотя, из-за кромки леса стало выкатываться солнце. Когда в расцвеченном утренними лучами небе оформился сияющий полукруг, иссушенная временем женщина поднялась и осторожно, опираясь на клюку и вымеряя каждый шаг, вернулась в баньку.

Уходили силы, мутилось зрение, руки дрожали. На ощупь старушка взяла маленький пузырек с сияющей жидкостью, аккуратно вылила содержимое в ковш и вышла на улицу. Солнечного света она уже не видела, только чувствовала на лице тепло.

«Пора!» – поднесла волшебный эликсир к губам. Один большой глоток, второй, третий… Ковш упал на землю, сияющая жидкость, едва коснувшись травы, моментально испарилась и оглушительно взорвалась.

* * *

Беззвучный разговор под развесистой березой непринужденно продолжался. Сергею было очень интересно с Клавдией и Рыжулей. Вдруг со стороны реки громыхнуло. Да так, что все трое подскочили. Не раздумывая, они ринулись вниз по тропинке.

Бабка лежала на боку, седые пряди разметались по зеленой траве, в воздухе вокруг нее искрились-сверкали-перемигивались капли света. А в следующий момент сияние словно подхватило бездыханную Хранительницу, приподняло над травой – и вдруг в мгновение ока вошло-влилось-впилось в тело старой женщины. Жизнь к ней вернулась, но наблюдать за происходящим Сергею было ох как страшно: бабку била крупная дрожь, тело выворачивалось наизнанку, как у эпилептика, челюсть ходила ходуном, зубы стучали. «Как бы последние не вылетели», – пришла в голову неуместная мысль.

Животные смотрели на эту картину внимательно, но без тени страха.

«Ой, что сейчас буде-е-ет!» – нараспев протянула белка.

– Еще что-то будет? – Сергей и первое-то событие не успел хоть сколько-нибудь переварить.

«Это только начало, – глубокомысленно произнесла собака. – Давай, Рыжуля, свои амулеты. А то сейчас Нина Петровна все припасенные для человека знания растеряет».

Белка подскочила к хозяйке, хлопнула лапками. В воздухе повисли серебряные браслеты. Их было четыре – массивные кольца из черненого серебра с витиеватым узором из листьев, трав и цветов. Каким-то своим беличьим заклинанием шустрая ворожея замедлила судорожные движения бьющейся в припадке женщины и быстро нацепила обереги ей на руки и на ноги. Дрожь утихла, дыхание восстановилось, щеки порозовели. Тело старушки медленно опустилось на траву, она открыла глаза и обвела всех отрешенным взором. Потом остановилась взглядом на Сергее – и вдруг, что-то вспомнив, вся встрепенулась.

– Что же ты, окаянный, наделал? – хрипло шептала она. – Ты откуда воду наливал? Я даже подумать не могла, что в черпаке не вода! Я же Сиянну наземь разлила! Да сколько разлила – полковша! Это ж сразу на той стороне о нас прознали! Вот беда… А если бы ты Санию мне подсунул?! Что бы тогда было? А?! Катастрофа ты ходячая!

«Тихо, тихо, хозяйка, – ровным тоном успокоила ее собака. – Будем решать проблемы по мере их поступления. А вам пока надо выспаться. Восстановление уже полным ходом идет. Сейчас мы вас в избу отнесем».

Она кивнула человеку:

«Нести тебе придется».

* * *

Бабка «оживала» быстро. Что бы она там, в баньке, ни «приняла на грудь», но, судя по всему, явно перебрала: без умолку болтала, громко смеялась и даже пыталась орать песни. Доктор тащил ее на себе к старой избенке и по ходу следования всё больше удивлялся: почему дикция Нины Петровны шаг от шага улучшается? Вроде бы с пьяными всё наоборот…

Постепенно в деревенский говор хозяйки замысловатым образом стали вплетаться научные термины:

– Эйфория, милок, такая коварная штука! Я и не заметила, как искусственно вызванная повышенная секреция дофамина вернула организму чувство удовольствия и радости. Меня прямо прет от счастья! Или это эндорфины разгулялись? Хотя это общее название для нейромедиаторов. А ты знаешь, милок, сколько этих самых нейромедиаторов? – она попыталась взмахнуть рукой. – Целая куча!

Бабка помолчала, всхлипнула и сама себе ответила:

– А-а-а, ты же знаешь, ты же доктор!

Немного поерзав на спине у Сергея, она неожиданно сильным и ровным лекторским голосом четко произнесла:

– Структурно они напоминают опиаты, отсюда и происходит название – «внутренние морфины». Соответственно, рецепторы эндорфинов называются опиатными…

Зевая, она еще немного порассуждала о гормонах радости. И, подытожив: «Лет пятьсот так хорошо не было!», – сонно засопела.

Клавдия, толкнув носом непонятно почему новую, пахнущую свежим деревом дверь избушки, скомандовала:

«Неси хозяйку наверх, в горницу».

– Куда? – не понял Сергей.