Египетским архитекторам пришлось немало потрудиться, прежде чем они осмелились сбросить пару миллионов тонн гранита на крышу маленькой погребальной камеры в сердце пирамиды.
Математики долины Нила серьезно изучали поведение Солнца, чтобы предсказать влажный и сухой сезоны и дать крестьянам календарь, с помощью которого они могли бы регулировать свою работу на фермах.
Однако все эти проблемы были решены людьми, которые все еще считали силы природы прямым и личным выражением воли неких невидимых Богов, управляющих временами года, движением планет и океанскими приливами, подобно тому как члены президентского кабинета управляют министерством сельского хозяйства или на почте, или в казначействе.
Фалес отверг эту точку зрения. Но, как и большинство хорошо образованных людей своего времени, он не утруждал себя обсуждением этого на публике. Если продавцы фруктов вдоль набережной хотели падать ниц всякий раз, когда происходило солнечное затмение, и призывать имя Зевса в страхе перед этим необычным зрелищем, это было их дело, и Фалес был бы последним человеком, который попытался бы убедить их, что любой школьник с элементарными знаниями поведения небесных тел предсказал бы , что 25 мая 585 года до н.э., в такой-то час Луна окажется между Землей и Солнцем, и поэтому город Милет испытает несколько минут сравнительной темноты.
Даже когда выяснилось (а это действительно оказалось), что персы и лидийцы вступили в бой во второй половине дня этого знаменитого затмения и были вынуждены прекратить убивать друг друга из-за отсутствия достаточного освещения, он отказался верить, что лидийские божества (следуя известному прецеденту, созданному несколько лет назад ранее, во время определенной битвы в долине Аджалон) совершили чудо и внезапно выключили небесный свет, чтобы победа могла достаться тем, кому они благоволили.
Ибо Фалес достиг той точки (и в этом была его великая заслуга), когда он осмелился рассматривать всю природу как проявление одной Вечной Воли, подчиняющейся одному Вечному Закону и полностью неподвластной личному влиянию тех божественных духов, которых человек вечно создавал по своему образу и подобию. И затмение, по его мнению, все равно произошло бы, если бы в тот день не было более важного события, чем собачья драка на улицах Эфеса или свадебный пир в Галикарнасе.
Сделав логические выводы из своих собственных научных наблюдений, он установил один общий и неизбежный закон для всего творения и предположил (и в определенной степени угадал правильно), что начало всего сущего следует искать в воде, которая, по-видимому, окружала мир со всех сторон и которая, вероятно, существовала с самого начала времен.
К сожалению, у нас нет ничего из того, что написал сам Фалес. Возможно, он облек свои идеи в конкретную форму (поскольку греки уже выучили алфавит у финикийцев), но до наших дней не сохранилось ни одной страницы, которую можно было бы напрямую приписать ему. В наших знаниях о нем и его идеях мы полагаемся на скудные крупицы информации, найденные в книгах некоторых его современников. Из них, однако, мы узнали, что Фалес в частной жизни был торговцем с широкими связями во всех частях Средиземноморья. Это, кстати, было типично для большинства ранних философов. Они были “любителями мудрости”. Но они никогда не закрывали глаза на тот факт, что секрет жизни находится среди живых и что “мудрость ради мудрости” столь же опасна, как “искусство ради искусства” или обед ради еды.
Для них человек со всеми его человеческими качествами, хорошими, плохими и безразличными, был высшей мерой всех вещей. Поэтому они проводили свое свободное время, терпеливо изучая это странное существо таким, каким оно было, а не таким, каким, по их мнению, оно должно было быть.
Это позволило им оставаться в самых дружественных отношениях со своими согражданами и позволило им обладать гораздо большей властью, чем если бы они взялись показывать своим соседям короткий путь к Тысячелетнему Царству.
Они редко устанавливали твёрдые и прочные правила поведения.
Но на собственном примере им удалось показать, как истинное понимание сил природы неизбежно должно привести к тому внутреннему миру души, от которого зависит всё истинное счастье. Таким образом они завоевали добрую волю своего сообщества, им была предоставлена полная свобода изучать, рассматривать, выяснять. И им даже было разрешено рисковать в пределах тех владений, которые в народе считались исключительной собственностью Богов. И Фалес провел долгие годы своей полезной карьеры, как один из пионеров этого нового Евангелия.
Несмотря на то, что он разрушил весь мир греков, хотя он исследовал каждый маленький кусочек отдельно и открыто ставил под сомнение всевозможные вещи, которые большинство людей с начала времен считали установленными фактами, ему было позволено спокойно умереть в своей постели, и если кто-либо когда-либо призывал его к ответу за его ереси, у нас нет записей об этом факте.
И как только он показал путь, появилось много других, готовых последовать за ним.
Был, например, Анаксагор из Клазомен, который в возрасте тридцати шести лет уехал из Малой Азии в Афины и провел последующие годы в качестве “софиста” или частного учителя в разных греческих городах. Он специализировался на астрономии и, среди прочего, учил, что Солнце – это не небесная колесница, управляемая Богом, как принято считать, а раскаленный огненный шар, в тысячи и тысячи раз больший, чем вся Греция.
Когда с ним ничего не случилось, гром с Небес не убил его за его дерзость, он пошел немного дальше в своих теориях и смело заявил, что Луна покрыта горами и долинами, и, наконец, он даже намекнул на некую “изначальную материю”, которая была началом и концом всех вещей и которая существовала с самого начала времен.
Но здесь, как обнаружили многие другие ученые после него, он вступил на опасную почву, поскольку обсуждал то, с чем люди были знакомы. Солнце и Луна были далекими светилами. Среднестатистическому греку было все равно, какими именами философ хотел их назвать. Но когда профессор начал утверждать, что все вещи постепенно выросли и развились из неопределенной субстанции, называемой “изначальной материей”, – тогда он решительно зашел слишком далеко. Такое утверждение находилось в явном противоречии с историей Девкалиона и Пирры, которые после Великого потопа вновь заселили мир, превратив куски камня в мужчин и женщин. Отрицать правдивость самой торжественной истории, которой всех маленьких греческих мальчиков и девочек учили в раннем детстве, было очень опасно для безопасности существующего общества. Это заставило бы детей усомниться в мудрости старших, а этого не хотелось бы. Таким образом, Анаксагор стал объектом серьезной атаки со стороны Афинского союза родителей.
Во времена монархии и на заре республики правители города были бы более чем в состоянии защитить преподавателя непопулярных доктрин от глупой враждебности неграмотных аттических крестьян. Но Афины к этому времени стали полноценной демократией, и свобода личности уже не была такой, какой была раньше. Более того, Перикл, который в то время был в немилости у большинства народа, сам был любимым учеником великого астронома, и судебное преследование Анаксагора приветствовалось как отличный политический ход против старого диктатора города.
Священник по имени Диофитес, который также был главой прихода в одном из самых густонаселенных пригородов, добился принятия закона, который требовал “немедленного судебного преследования всех тех, кто не верит в общепринятую религию или придерживается собственных теорий о некоторых божественных вещах”. Согласно этому закону, Анаксагор был фактически брошен в тюрьму. В конце концов, однако, лучшие элементы в городе одержали победу. После уплаты небольшого штрафа Анаксагору было разрешено выйти на свободу и переехать в Лампсак в Малой Азии, где он умер, преисполненный лет и чести, в 428 году до нашей эры.
Его случай показывает, как мало научных теорий когда-либо реализуется из-за подавления чиновников. Ибо, хотя Анаксагор был вынужден покинуть Афины, его идеи остались, и два столетия спустя они попали в поле зрения некоего Аристотеля, который, в свою очередь, использовал их в качестве основы для многих своих собственных научных умозаключений. Весело преодолев тысячелетнюю тьму, он передал их некоему Абуль-Валиду Мухаммаду ибн-Ахмаду (широко известному как Аверроэс), великому арабскому врачу, который, в свою очередь, популяризировал их среди студентов мавританских университетов южной Испании. Затем, вместе со своими собственными наблюдениями, он записал их в нескольких книгах. Их должным образом перевезли через Пиренеи, пока они не попали в университеты Парижа и Булони. Там они были переведены на латынь, французский и английский языки, и так основательно были приняты народами западной и северной Европы, что сегодня они стали неотъемлемой частью любого учебника естествознания и считаются такими же безвредными, как таблица умножения.
