— А ты попробуй сам! Получится и у тебя, я знаю.
— Почему знаешь?
— Ну, потому что ты вообще такой...
— Какой?
Она показала кончик языка и рассмеялась.
На крыльце флигеля появился кто-то с фонарем.
— Ой, это меня ищут, — спохватилась девочка и убежала.
Пошел домой и Володя.
«Попробуй сам, получится и у тебя...» А, может, верно? Он ведь никогда не пробовал. Вот бы начать следующий сбор стихами! Конечно, не о филине, а о чем-нибудь героическом...
Еще издали заметил он у теплушки какую-то суету, выносили узлы. Со всех ног бросилась навстречу ему сестра Иришка:
— А мы переезжаем... Папе бумагу дали на самый господский дом в Батрацких выселках...
Сколько лет ютились Молодцовы по каморкам, теплушкам. И вот, наконец, — в настоящий дом.
Не хлопотным был переезд, каждый нес свое. Только Иришке пришлось тащить за троих: за себя и за двух кукол.
Квартиру дали в одном из фон-мекковских домов. Крышу покрыли наспех старым железом. Комнаты показались детям огромными. Затеяли, конечно, беготню. Спать легли поздно. Встали чуть свет — и за работу. Отец, Володя и Коленька — за сооружение столов и кроватей, мать и Иришка — за мытье окон.
Работали весь день. То и дело посматривал Володя на тропу, по которой мог прийти из питомника инструктор. Придет, а организации нет. Никто из ребят не давал торжественного обещания, ни у кого нет галстука. Надо бы собраться еще, да поди теперь вырвись из дому.
Только к вечеру следующего дня отец разрешил Володе сбегать к ребятам. Все были оповещены, но на сбор явились только двое: Костя и Михаил Почаев, сын председателя местной потребительской кооперации.
— А Пашка, Серега и Федька не придут, — сообщил Михаил, — их и на улицу не пускают.
— За что же?
Михаил хихикнул и рассказал, что произошло утром в поселковой лавчонке.
А произошло следующее.
С ночи стояла за пайками хлеба очередь.
Подошел Павел, присоседился к кому-то у дверей. К Пашке пристроился Федька, потом Серега. Заскандалили женщины, выдворили из очереди парней, но через некоторое время те все же протиснулись в лавчонку и встали сбоку у пустых ящиков. Опять прицепились к ним женщины.
— Да не за хлебом мы, что всполошились-то, — огрызнулся Серега.
Тут и пошло:
— Ах вы грубияны, ах вы безобразники!
Пашку и Серегу вытолкали. Федька, воспользовавшись суматохой, залез в какой-то ящик, прикрылся рогожей.
Женщины постепенно успокоились. Через щели в ящике Федьке видно было все. Но ящик оказался из-под махорки. Махорочная пыль ела глаза, щекотала ноздри... Чтобы не чихать, Федька дышал через кулак, ерзал. Какой-то солдат с костылем заметил его, выволок за шиворот.
— Ишь, негодный... Это он высматривал, стянуть что-то хотел, — загалдели опять в очереди. — Так и шныряют, сорванцы.
Что мог сказать Федька в свое оправдание? Начал было насчет организованной борьбы с контрой, но солдат отодрал Федьку за ухо и выставил на улицу. На беду, у лавки сидел с кем-то Федькин отец. Пришлось Федьке отведать еще и отцова ремня. Тем и кончилась первая операция по борьбе с контрой.
Ребята условились хранить свои дела в тайне. Не мог выдать Федька тайну даже отцу и, действительно, сидел, наказанный, в чулане. Попало дома и Пашке с Серегой.
Володя хотел отправиться на переговоры с отцами, да раздумал. Взрослые никогда не относятся к ребятам всерьез. Посмеются, расскажут матерям, ну а женщины, известно, «по секрету всему свету». Не выловить тогда воровскую шайку. Лучше молчать.
Посидели в овраге, подождали на всякий случай еще. Не явился больше никто.
— Что будем делать? — спросил Володя.
— В кооперации в таких случаях говорят: «Нет кворума, — щегольнул мудреным словом Михаил, — собрание отменяется».
Разошлись.
Так и подмывало Володю добежать до флигеля. В этот раз предупредили о сборе и Наташу. Почему же не пришла?
Наташа сидела в саду за маленьким столиком. В ящичке перед ней разложены были тюбики красок.
— Рисуешь? — спросил Володя.
— Не рисую, а пишу. Так говорят художники... Пишу акварелью. Бывают краски масляные, бывают акварельные...
— Бывают девчонки серьезные, бывают болтушки. На сбор не пришла... Почему?
— Ой, — спохватилась Наташа, — забыла. В следующий раз приду... Обязательно!
Володя нахмурился.
— Не сердись! — примирительно добавила она. — Смотри!
Показала картинку. На ней была изображена женщина с младенцем на руках. Над головами у обоих — круги, как у святых.
— Иконка! — укоризненно бросил Володя. — Ни за какую, в общем, ты не за революцию... Болтала только!
— Да ты что? — рассмеялась Наташа. — Какая же это иконка?! «Мадонна» — шедевр Леонардо да Винчи!
Не знал Володя, ни что такое «шедевр», ни кто такой Леонардо да Винчи.
— Он что... поп?
— Художник, скульптор, архитектор, математик, физик, ботаник, — перечисляя, Наташа загибала на руке пальцы, — механик, астроном, философ. Самый выдающийся человек эпохи... Эх ты, «поп». Сказал тоже! Вот бы стать такой! Все знать, все уметь. — Посмотрела на насупившегося Володю, улыбнулась: — Хочешь, дам книгу про Леонардо?
Она открыла калитку, ввела Володю в знакомую уже ему комнату, заставленную книжными полками. Полезла искать книгу, но напала на ноты и потащила Володю в гостиную. Села за рояль, подняла крышку. Пальцы девочки быстро забегали по клавишам.
Оборвав вдруг игру, Наташа вскочила, схватила Володю за руки и, напевая, закружила в каком-то танце. Стараясь освободиться, Володя топтался на месте, пока не наступил ей нечаянно на ногу. Наташа вскрикнула, сказала сердито:
— Ничегошеньки-то ты не умеешь!
И ушла, прихрамывая, опять в комнату со стеллажами. Володя потихоньку вышел во двор, не скрипнув калиткой, ушел. Пусто, тоскливо стало вдруг у него на душе. «Ничегошеньки-то ты не умеешь». Да, не умеет. Ничему такому его и не учили... Буржуйских — тех, конечно, учат. Ну и пусть! Нечего ему с буржуями знаться!
Вернулся в овраг, к тому месту, где, казалось, еще теплились угли их первого костра.
Будто тень от огромного крыла наползли сумерки. Лишь вдали, за островерхими соснами, светилась узкая полоска заката.
Кто-то тихонько свистнул. Володя обернулся. Из ельника высунулась рыжеватая взлохмаченная голова.
— Федька! — обрадовался Володя.
Приставив к губам палец, тот подозвал Володю поближе, шепнул:
— У магазина ошиваются подозрительные.
— Ты был там? А Михаил сбрехал, что тебя заперли в чулан.
— В чулане я за себя братишку оставил, он там шебаршит, отец думает, что я... Магазин-то закрыт на учет, а они подле него шастают... Двое... Очень подозрительные...
— Федька! — донеслось гулко из поселка.
Федька даже присел.
— Отец! Подвел братишка — испугался, верно, крыс. Иду-у, батя!
— Может, мне поговорить с твоим отцом? — сказал Володя.
— Пошлет куда подале! И мне подкинет еще горяцих за заступника такого. Очень подозрительные, — деловито повторил Федор и пустился во весь дух домой.
«С кем же идти к магазину? — задумался Володя. — Одному нельзя. Костя — вот кто не сдрейфит».
Сбегал за ним.
У магазина, действительно, прохаживались двое парней. Заметив, что кто-то подошел, спрятались за деревья. То же сделали и Володя с Костей. Так прятались друг от друга до темноты. Сторож улегся спать, всхрапывания его были хорошо слышны.
— Подползем ближе! — предложил Костя.
Шмыгнули в канаву, поползли.
Добрались почти до крыльца, и вдруг как снег на голову навалились на Володю и Костю те двое...
— Кто такие?
— А вы кто? — спросил Володя.
— Натруль по борьбе с воровством и беспризорничеством, — ответил один из «подозрительных».
— Так мы и поверили!
«Подозрительный» отпустил руки Володи, чиркнул зажигалкой, показал какую-то бумагу:
— Грамотные?
