В жандармском управлении, в полицейпрефектуре затрезвонили телефоны — новая диверсия на железной дороге.

С первых же дней оккупации расклеены были по Одессе и ее пригородам приказы: «Каждый знающий о входах в катакомбы обязан немедленно сообщить о них в письменной форме в соответствующий полицейский участок. За невыполнение — смертная казнь».

Сотни въездов, входов, провалов, колодцев, ведущих в подземные каменоломни, знали горняки Усатова и Нерубайского — и ни одного сообщения ни немедленно, ни после.

Каратели взяли заложников, согнали в холодный сарай.

— Пока не укажете дорогу в подземный штаб партизан, не выпустим, — объявил переводчик.

Продержали людей раздетыми, голодными трое суток — не помогло.

Под дулами автоматов погнали всех к главному Нерубайскому въезду. Старики, дети, женщины... У наблюдавшего из штольни Бадаева сжалось сердце — во что бы то ни стало надо отбить людей у жандармов. Выслал к боковому выезду пулеметчиков -— решили отсечь шедших за заложниками солдат фланговым огнем. Приготовились, но нужно было выждать, пока люди подойдут к катакомбам ближе, чтобы было им куда укрыться от огня, который откроют в ответ жандармы.

Спустились заложники в балку, и, когда до въезда осталось уже несколько шагов, не выдержали люди напряжения, кинулись в штольню. С чердака крайнего дома с судорожной поспешностью застрочил пулемет. Партизаны открыли по дому ответный огонь. Но выпущенная фашистом лента все же сделала свое дело — в балке в лужах крови осталось лежать несколько человек.

Через два дня к Нерубайскому вновь подкатила машина с жандармами. Оцепили крайние дома. Арестовали восемь шахтеров, повезли якобы в Одессу. На самом деле высадили у одного из провалов степи. Прибывший с жандармами офицер оглядел всех, подошел к Кужелю, на чистейшем русском языке приказал:

— Веди к сбойке с Дальницкими шахтами!

Кужель попытался повести жандармов в ложном направлении. Офицер ударил старика перчатками по лицу.

— Думаешь, я дурак? У меня — ваша же схема, болван! — показал схему, с которой профессор сличал в музее «планчик» Кужеля.

Как могли раздобыть ее каратели? Очевидно было, что кем-то совершено предательство. Но кем?

— Веди! — еще раз приказал Кужелю офицер.

Кужель повел правильно, но через заминированную штольню, думал — взорвут ее саперы отряда, чтобы не подпустить карателей. Однако саперы медлили. Не поднималась, видно, рука на своих. А жандармы катили два пулемета, волокли ящики с толом. Как предупредить товарищей?

Потух у одного из конвоиров фонарь. Воспользовавшись темнотой, Кужель, будто споткнувшись обо что-то, упал, толкнул подгнивший крепежный столб. Посыпался с кровли песок. Крикнул Кужель:

— Задавленные шахты тут, трещит кровля, чуете? Сгинем все!

Песок струился сильнее и сильнее. Переглянулись конвоиры.

— А где ходят партизаны?

— Окольным путем, яким зразу повел! — сказал Кужель.

Горняки поняли хитрость товарища, поддакнули:

— Верно говорит старик, могила здесь! Там надо идти!

Офицер подозвал капрала, отдал ему по-румынски приказ, сам вернулся к выходу. Капрал пригрозил Кужелю:

— Буду гонять сутки, двое, пока не доведешь!

Оставалась одна надежда: видели, конечно, карателей партизаны, слышали в заминированной штольне голоса — успеют, может, устроить засаду в каком-нибудь полуобвалившемся штреке или узкой заходке. По таким местам и повел Кужель жандармов.

С каждым поворотом шахты становились теснее, ниже. У перекрестков, развилок капрал делал ногой метки. Но там, куда завел фашистов Кужель, не мудрено было заблудиться и с метками. Понял это капрал, заговорил по-другому:

— Смотри у меня! Седой не должен врать!

Но Кужель уже привел карателей к месту, заранее «оборудованному» партизанами для засады. Штрек был завален ракушечником, оставлен лишь небольшой лаз.

— Другого хода нет, — заверил карателей Иван Афанасьевич.

Капрал нахмурился:

— Хочешь обмануть?

Распорядился, чтобы солдаты связали арестованных длинной веревкой, конец ее взял себе.

Попробуй убежать теперь! По одному, марш!

Пролезли гуськом через щель арестованные, сунулся в лаз капрал — хлестнули сзади автоматные очереди. Заметались жандармы, сгрудились у лаза, но его закрыло грузное тело убитого капрала. Ни один из карателей не ушел...

Когда Иван Афанасьевич рассказал на базе обо всем случившемся, задумался и Бадаев: как попала к карателям схема? Кто предал?

Подозревать профессора, Кужеля или Гаркушу было невозможно. Оставался сторож музея — он приносил и уносил папку с картами. Неужели заметил, какую из схем рассматривали? И почему офицер подошел именно к Кужелю, а не к кому-нибудь другому? Конечно, сторож мог обрисовать и внешность Кужеля, она у старика приметная, найти можно по одним усам.

Бадаев спросил Ивана Афанасьевича, как выглядел офицер. По описанию Кужеля выходило, что это был Аргир...

Все труднее было Тамаре Шестаковой выбираться из Нерубайского в город. Приходилось пользоваться дальними обходами. Стройная, высокая, она невольно привлекала внимание солдатни. Чтобы избежать этого, Тамара одевалась похуже, завязывала лицо, делала пластыревые наклейки. Утром 16 ноября она подходила уже к станции, как вдруг из переулка вывернула машина с солдатами. Резко затормозив, шофер высунулся из кабины, стал спрашивать дорогу.

Тамара махнула рукой в нужном направлении. Машина была, видимо, неисправной: едва тронулась, заглох мотор. Шофер вышел из кабины, поднял капот.

Несколько солдат спрыгнули на землю размяться и окружили Тамару. Бесцеремонно заглянули в ее сумку, увидели семечки, бидончик с молоком, несколько вареных картофелин. Картошка была тут же съедена, бидончик пошел по рукам — пили молоко через край, торопясь, обливаясь и хохоча... Им было весело, а у Тамары от ужаса сжималось сердце: дно бидона было двойное, в тайнике — шифровка. Яша подогнал наружное донышко туго, но оно успело разработаться и при резком встряхивании могло вывалиться. А солдаты, выпив молоко, принялись перекидываться бидоном, как мячом. Наконец, он упал на землю, и Тамаре удалось схватить его. В кисть ее правой руки тупо ткнулся подкованный носок солдатского башмака, вздулся синяк, но Тамара и внимания на это не обратила. Завел, наконец, шофер машину, раздалась команда, и солдаты вскарабкались обратно в кузов. Машина скрылась за поворотом.

Тамара вздохнула с облегчением, но лицо ее все еще было бледно, а зубы отбивали мелкую дробь. Овладев собой, спохватилась: бидон пуст, пустой передавать диспетчеру нельзя. Побежала на Привоз за молоком. Деньги были не в цене, пришлось отдать за молоко платок.

Много в этот день было жандармерии, солдат и у станции, и в Нерубайском. Чувствовалось: к чему-то готовятся.

Диспетчер сообщил: «Спецэшелон ожидается завтра. Время в секрете».

За два дня до этого Железняку и Яше удалось вынести из диспетчерской копирку — чиновник печатал на машинке график прибытия и отправления поездов.

Но каким номером пустят спецэшелон? А может, вообще без номера?! В графике был подозрительно большой интервал между поездами в вечерние часы. Путейцы предупредили: «Приказано сформировать балластовый состав и вооружить две автодрезины. Будут, наверное, пущены впереди эшелона». Затем со станции Дачная поступило сообщение: «Пригнали балластовый состав и автодрезины». Таким образом, дело понемногу прояснялось.

Дежурившим на перегоне Иванову, Зелинскому и Петренко передали сигнал готовности. Бадаев сам возглавил отряд боевого обеспечения. Отделения расположились в километре от перегона, в щелях и провалах каменоломен...

Второй час у станции Дачная стоял оранжевый экспресс с прицепленными впереди и сзади броневагонами. Паровоз нетерпеливо пофыркивал. По путям сновали люди с фонарями. К трем загруженным песком платформам подгоняли маневровый толкач-«нефтянку». С унынием обреченного повизгивал его пискливый гудок. Своей возможной гибелью балластовый состав должен был предотвратить крушение спецэшелона. На запасном пути стояли вооруженные пулеметами автодрезины. На одну закатили даже пушку. У дрезин молчаливо отплясывали продрогшие на ветру солдаты. Разноголосо прокатились вдоль состава команды на румынском и немецком языках.