Не запах, Миджину охватило странное чувство. Словно холодный клинок снова коснулся шеи, но не полоснул, как в прошлый раз, только притронулся. Примеривался, пробовал её на упругость кожи.

Ощущение клинка у шеи не пропадало. Миджина уже помнила его, когда они с Салбатором вели Болдера на постоялый двор. Только сейчас ощущение стало в сто крат сильнее.

Миджина не выдержала и посмотрела по сторонам.

– Это, посмотрите там, она какая-то другая, – нежить толкнула Салбатора под руку и зашептала, прижавшись всем телом.

Он снова подавил в себе желание отодвинуться. Инстинкт, что поделать, а только теперь они связаны надолго, надо привыкать.

– Что там ещё? – с глухим раздражением пробормотал он, отвлекаясь от пожилого баубау, главного служителя Чёрной церкви, который занял место у амвона и готовился произнести проповедь.

А потом взглянул в сторону, куда указывала рыжеволосая, и обомлел. Девушка, да именно молодая и красивая домнишоара, сидела к ним вполоборота и смотрела в книгу. Наверное, молитвенник.

С первого раза Салбатор так и не смог объяснить себе, почему незнакомца так его взволновала. Девушка как девушка, вроде бы даже на нечисть непохожа.

Только двери Чёрной церкви закрыты для людей, они видят лишь то, что им позволено: место для паломников, где давно не ведутся службы. Памятник древней архитектуры, который было решено не восстанавливать после Великого жара.

– Ведьма! – прошипел Салбатор и поморщился, как от боли.

Они вроде как люди, только живут дольше.

– Чёрная ведьма, домин, – рядом на скамью опустился Болдер и обезоруживающе улыбнулся, словно они только его и ждали. – Кристина Виговская. Но она нелюдима, всегда одна.

– Замолчите! Падре не любит, когда болтают во время проповеди.

Салбатор шикнул на спутников и крепче надвинул шляпу на глаза. В этой церкви не возбранялось сидеть в головном уборе, здесь вообще было лишь одно правило: не мешай другим и не оскверняй храм.

Некромантова доля такова, что нет у тебя дома, кроме номеров в постоялых дворах, вот и ездил Салбатор де Торес столько по округе столько раз, сколько не сосчитать! Всех узнал, всё видел, всё ему пресытилось. Лишь на родной Север не возвращался.

– Братья и сёстры! – произнёс падре. Пожилой домин хоть и был одет в белую сутану, но его тощая фигура и серая пергаментная кожа производили на смертных удручающее впечатление. Если не сказать, устрашающее. – Рад видеть вас в добром здравии и полными сил, чтобы в очередной раз вознести хвалу Создателю, поделившему мир между людьми и иными созданиями. Кое-кто из вас спрашивал перед мессой, должны ли мы уважать тех, кто не уважает нас и наше право жить под солнцем и творить то, ради чего Создатель привёл нас в мир? Помните, что он завещал нам блюсти баланс. Разве волк убивает лося ради забавы? Или змея разоряет птичье гнездо ради мести?

Баубай сделал паузу и обвёл тяжёлым взглядом всех присутствующих. А потом ободряюще улыбнулся той самой Кристине, сидевшей во втором ряду.

Салбатор подметил, как вздрогнула нежить. Баубау – создание Тьмы, и как все они, имеет особенность, отвратительную для взгляда того, кто был человеком. Даже если уже он им не является.

– Так и мы, братья и сёстры, не должны идти на поводу злобы и мести. Мы живём с людьми бок о бок с начала времён, и они не враги нам, равно как и мы им.

Салбатор обожал проповеди отца Брикинса, это существо с двумя рядами заострённых зубов, охотящееся на беспризорных детей, было довольно разумным и милосердным.

Никогда не забирало тех, кому пора не пришла, и кто сам не просил помочь ему перейти в другой мир, где нет бед и нет боли. И холода с голодом тоже.

Создатель мудр: одним он постановил быть хранителями мира, других приспособил провожать души к свету. А то, что вначале боль им причинить надобно, так все понимали: к свету без боли не дойдёшь.

При прочих обстоятельствах Салбатор бы с удовольствием послушал проповедь и подошёл по её окончании к отцу Брикинсу, чтобы перекинуться словечком, да выпил бы вина за здоровье его прихожан. За его милосердие по отношению к людям и за проповеди, наставляющие нечисть на путь сдерживания в себе сил зла.

Только не сейчас.

Салбатор и не мог себе ответить, почему смотрит на прихожанку во втором ряду. Вроде бы обычная ведьма, темноволосая, кудрявая, волосы перехвачены сзади, значит, пришли сюда не заигрывать, не показывать себя, а слушать падре. И кожа бледная, почти белый мрамор, руки, сжимающие молитвенник, тонкие, как веточки.

У Катаржины была такая же молочно-белая кожа и тонкие руки. Она сама казалась неземным созданием, посмотрит на него голубыми глазами, и Салбатор был готов жизнь отдать за её прихоть.

Не пришлось.

Он уже и не помнил лица невесты во всех подробностях, а сейчас смотрел на ведьму и ловил себя на мысли, что Катаржина тоже могла бы сидеть вот так в церкви и внимательно слушать святого отца.

Если бы они поженились, Салбатор де Торес не стал бы некромантом, не познал горечь разлуки с любимой и ощущение бессилия перед судьбой. Когда хочется стиснуть зубы, бить кулаками врагов или скакать верхом до полного изнеможения.

Только бы не думать. Не вспоминать.

– Понравилась? – наклоняясь к нему, спросил Болдер. Салбатор посмотрел на ведьмака и даже не удивился, что тот нашёл их здесь.

Если события завязываются в один крепкий узел, если в одном месте собираются все участники недавних событий, то кто он такой, чтобы противиться замыслу Создателя?

Тем временем падре Брикинс закончил проповедь, и зазвучал орган.

В Чёрной Церкви звуки музыки особенно сильны, они пробирают до костей, заставляя поверить, что Создатель быть может, сидит сегодня в этом зале и наблюдает за прихожанами. Слушает их речи и мысли и запоминает, кого помиловать сейчас же, а кому ниспослать испытаний.

Таких, что по силам обычному люду, пусть и нежити. Глядишь, уму-разуму и научат.

– Как здесь красиво и торжественно, – прошептала нежить и поднесла платок к глазам.

После гибели Катаржины Салбатор не любил церкви и не посещал их, да вот пришлось нарушить данное самому себе обещание: не обращаться к Создателю, пока некромант сам не найдёт ответа на вопрос: почему Он забрал именно Катаржину?

Светлую, чистую, искренне верующую. Почему не остановил чары Чёрной ведьмы, явившейся из преисподней, чтобы покарать Салбатора? Ударить в самое сердце.

Вернуть ему тот кол, который ведьмак безжалостной рукой вонзил ей в сердце пару дней назад.

Месть женщины, она такая. Страшная и безжалостная.

Наконец, орган замолк, и можно было заняться делом.

– Это Чёрная ведьма? – стиснул он плечо нежити, преодолевая в себе отвращение к её смердящему сладковатому дыханию тлена. – Уверена?

Рыжеволосая вскинула на него испуганные тёмные глаза-вишни и кивнула, закусив обескровленные губы. Сейчас в мягком свете ламп она выглядела почти обычной девой, но Салбатор не обманывался: все они умеют надевать личину, а нутро всё одно гнилое.

Мёртвое.

– Значит, пойдём. И ты с нами, – бросил он Болдеру.

Пусть ни на шаг не приблизился к убивцу девушек, будет срок, а их пути пересекутся, а пока у Салбатора появилась возможность решить свои дела, ради которых он и проделал многолетний путь.

– Доброго вечера, домнишоара, – произнёс он, в два шага оказавшись за спиной незнакомки. – У нас к вам дело есть. Крайне неотложное.

И была не была!

– Ко мне, домин? Разве мы знакомы? – певуче спросила ведьма, и Миджине захотелось съёжиться или залезть под лавку.

– Пока нет, домнишоара. Разрешите представиться…

От незнакомки веяло тягучей сладостью болотных ягод, которые произрастают в топких местах. Привлекают прохожих своей яркостью и мнимой доступностью, а потом спокойно взирают с веток, как очередного путника принимает болото.