В этом учебном году, открыв его лекции, даже пожалела, что не посещала его занятия. Микро и макроэкономика оказались мне интересны. Никогда бы не подумала, что в душе я финансист.

Открыв конспекты, по которому меня ждал завтра зачет, я углубилась в повторение материала, чтобы не “завалиться”. Мамин неожиданный звонок помог собрать свои мысли и полностью сконцентрироваться на предмете, четко понимая, что именно написано в лекциях.

На следующий день я уверенно отвечала профессору Леонову на все его дополнительные вопросы, в итоге немало его удивив знаниями и с прогулянных курсов.

Я была последней из студентов, кто явился на зачет. Специально выжидала, когда все ответят, мне хотелось извиниться перед ним за все свои выходки.

– М-да, Селиванова, – довольно протянул он, беря мою зачетку в руки и открывая ее, – вы меня сегодня весьма удивили. – С лукавой усмешкой Леонов посмотрел на меня поверх своих очков и продолжил: – Я все ждал, когда же Кристина Ивановна возьмется за ум. Очень рад, что, наконец-то, это случилось. – Он опустил голову и принялся что-то долго писать в моей зачетке.

Закончив, профессор протянул ее мне и загадочно улыбнулся.

– Я хотела бы извиниться перед вами за свое поведение, – робко промолвила я, открывая зачетную книжку и, не веря своим глазам, удивленно уставившись на него, воскликнула: – Илья Андреевич, вы мне экзамен “автоматом” поставили?

– Да, – довольно хмыкнул профессор. – Кристина, ваша курсовая была на “отлично”, лучшая из всего курса, я лишь из вредности и, памятуя о вашем поведении, поставил четверку. Конечно, я еще не до конца верил, что вы ее действительно сами написала. Но сейчас вы развеяли все мои сомнения. Вы не просто зазубрили материал, вы разобрались в нем, попутно изучили еще и прогулянное. – Он помолчал, пристально глядя на меня, и уже серьезнее добавил: – Мы все были молоды, и все чудили, кто-то в итоге брался за ум, как, например, вы или я, – Илья Андревич хмыкнул, увидев мое вытянувшееся от удивления лицо, – кто-то, к сожалению, нет. Но, Бог им судья.

– Спасибо вам! – я искренне поблагодарила профессора, и, не справившись с эмоциями, в порыве чувств, вскочив со своего места, обняла его.

– Селиванова, – отстранился Леонов, – если кто-то войдет в аудиторию, может неправильно растолковать ваш порыв.

– Простите, – глупо улыбнулась в ответ. – Моя жизнь встает на правильные рельсы, и я стала чересчур сентиментальной.

– Не представляете, как я этому рад, Кристина, – усмехнулся он. – Я смотрел на вас и мне было неимоверно жаль: красивая умная девчонка, а изо всех сил гробит свое будущее, которое при вашей сообразительности должно быть очень даже неплохим. Вы молодец, что вовремя опомнились!

– Мне дали очень хорошего пинка, – улыбнулась я и, распрощавшись с профессором, вышла из аудитории.

Выйдя из института, стоя на ступеньках, я глубоко вдохнула морозный зимний воздух, подставив лицо ярко светящему холодному солнцу, счастливо улыбаясь, подпрыгивая, словно школьница, направилась к своей машине.

Жизнь налаживается, и Селиванова Кристина Ивановна, отказавшись от вечного дурманящего праздника, переведя свои рельсы в здравомыслящее направление, отправилась дальше в путешествие, скинув груз дурного веселья.

Осталось только помириться с папой, чтобы на душе окончательно перестали скрести кошки.

За сдачами зачетов тяжелая неделя плавно подобралась к долгожданной субботе. Справившись со всем на отлично, мне оставалось дождаться экзаменационной сессии, которая будет только после Нового года. Сегодня же я думала только о встрече с мамой и Ритой.

Ровно в три я была в центре около любимого маминого бутика модной одежды российского дизайнера. Мама очень любила этот бренд, пусть и дешевле и не такой престижный, как известные мировые марки, но не уступающий ни в качестве, ни в исполнении. Любовь к “Россинке”, она пыталась привить и нам с сестрой. Ритка влюбилась в него, а я нет. Как так, что за “Россинка” такая, когда есть “Гуччи”, “Прадо” и иже с ними? Сейчас это вызывало у меня грустную усмешку, тогда же я была “крутой” девочкой и одеваться могла исключительно в известные лейблы, а не в это “российское уныние”.

– Здравствуй, Рыжик, – мамин голос вывел меня из воспоминаний.

– Мамочка, – я кинулась к ней и прилипла, словно маленькая девочка.

– Малышка, – хоть я и выше ее почти на голову, и кучу дел натворила, но все равно, несмотря ни на что, осталась для нее маленькой любимой дочкой. Мама ласково обняла меня, будто мне снова пять лет и я упала со своего велосипеда, разбив коленку, гладила по волосам, успокаивая.

Как же мне было спокойно в ее объятиях, так тепло и уютно, что не хотелось их разжимать и отпускать маму.

– Привет, – Маргарита стояла около маминой машины. Маленькая, но такая строгая и безумно красивая. Только сейчас я поняла насколько она притягательна – невысокая, белокурая, с яркими светящимися от слез серыми глазами и… округлившимся животиком.

– Рит, я, – тяжело вздохнув, стараясь не заплакать, посмотрела на сестру. – Прости меня! Ты ничем не заслужила того, что я сделала. – И не справившись с эмоциями, кинулась к ней, стараясь сильно не сжимать сестру в крепких объятиях. – Ритусик, я так соскучилась. – И мы обе зарыдали. – Рит, тебе нельзя плакать, – оторвавшись от нее, по-детски утерла локтем слезы и улыбнулась: – Я же правильно поняла твой пока еще маленький “арбузик”.

– Да, Криска, – сквозь слезы ответила она. – Почти шесть месяцев уже. Врачи говорят, девочка будет.

– Как же я за вас рада! – плаксиво протянула я, стараясь обнимать сестру как можно аккуратнее.

Может наши слезы и объятия со стороны казались чем-то необычным, но маме, Рите и мне было на это все равно. Мы стояли втроем, обнявшись, громко всхлипывая и причитая о том, как соскучились друг по другу. В конце концов успокоившись, двинулись выбирать себе наряды в любимом бутике. Как ни странно, много времени на это занятие не потратили. Мне подошло зеленое атласное платье длины миди прямого кроя с американской проймой, мама выбрала лиловое платье-футляр с небольшой вышивкой по талии. Рите пришлось немного дольше повозится, примеряя наряды. Все, что приглянулось сестре, в ее положении просто не лезло на нее или слишком обтягивало. В итоге она остановилась на свободно летящем платье благородного бежевого оттенка.

Выбрав наряды, настала очередь отправится за подарками. Мама и Рита заказали их заранее и теперь оставалось только забрать: запонки – мамин подарок, и золотой браслет – Риткин и Олега. А я совершенно не знала, что дарить папе. Мне хотелось что-то дорогое сердцу, что было бы ценно для нас обоих.

Когда я увидела эту шкатулку, проходя мимо небольшого сувенирного магазинчика, не поверила своим глазам. Казалось бы ничем не примечательная, обычная музыкальная шкатулка, коих встречается много, но именно эта была особенная.

Воспоминания унесли меня в детство. Мне восемь лет, папа очень хотел попасть на чемпионат мира по футболу, но дела не отпустили. Примерно через месяц после финала чемпионата, мама нас с Риткой взяла с собой в Париж, где я и увидела эту шкатулку. Я купила ее на свои карманные деньги для отца, чтобы он не очень расстраивался из-за того, что не смог попасть на свой любимый футбол. Я решила подарить ему ее на День Рождения и терпеливо ждала декабря.

Увидев мой презент, папа изобразил счастливую улыбку на своем лице и поцеловал меня в щеку в знак благодарности.

– Папуль, открой ее, – в нетерпении попросила я.

Жалко, что тогда никто не заснял вытянувшееся от удивления лицо папы. Он, стараясь изобразить неподдельный интерес, ожидая увидеть очередную танцующую балерину под звуки механического вальса, подняв крышечку, в изумлении округлил глаза. Вместо привычной танцовщицы, под Марсельезу показался футболист в синей футболке, белых шортах и красных гольфах. Я радостно хихикала и хлопала в ладоши, смотря на то, как восторженно отец смотрел на мой подарок. Оторвавшись от шкатулки, папа сжал меня в своих крепких объятиях, а затем поднял на руки и закружил. Весь оставшийся вечер он сидел, открывал и закрывал мой подарок, слушая гимн Франции и любуясь их футболистом.