У Митча серьезные ожоги. Я потушила огонь слишком поздно, и пламя успело перекинуться на его одежду, уничтожив ткань и добравшись до кожи. Огонь не знает пощады. Даже в царящем вокруг хаосе я вижу, что огонь сотворил с Митчем, с его торсом, левым боком и бедром. Я надеялась, что погасила пламя вовремя… Но не успела. Митч возненавидит меня, когда узнает, что я слишком долго возилась и не сразу начала тушить пожар…

Мне хочется закричать, чтобы выплеснуть гнев и отчаяние, но вместо этого я прикусываю щеку и заставляю себя сосредоточиться на том, что сейчас важнее всего.

Тунику Митча снимать нельзя – чертова штуковина прилипла к коже местами, особенно на бедрах и поясе, будто срослась с ней. Этим придется заняться в операционной. Чтобы не закричать, я с силой прикусываю губу, пока не чувствую привкус крови. Замечаю, что обожжена также рука… Если бы мне пришлось оценивать степень повреждений, я бы сказала, что обожжено от восемнадцати до двадцати процентов поверхности тела.

Это приблизительные цифры – в этой области я не специалист. Знаю, что ожоги бывают разной степени. Чем выше степень, тем серьезнее ожог. Кожа на левой ноге красная, белых пятен нет. Хорошо. Кажется, это ожог не третьей степени. Но грудь, плечи и предплечья не просто ярко-красные – они покрыты белыми пятнами и волдырями. Кожа там выглядит бледной и сухой. Присмотревшись, понимаю, что она отвердела. Проклятье! Это тяжелый ожог. Местами, возможно, даже третьей степени… но я и правда не специалист, да и слабый мигающий свет – плохой помощник. Кроме того, степень повреждения зачастую определяется только во время операции…

Я снова не могу сдержать ругательство. Вероятно, поражены более глубокие области, нервы и кровеносные сосуды. Я не знаю, что делать дальше.

Мои пальцы дрожат. Крепко зажмуриваюсь, пытаясь оставаться в настоящем моменте, и не позволяю страху одержать верх.

Митчу нужны кислород и тепло: как бы парадоксально ни казалось, но после ожога человек быстрее замерзает. При этом поверхностные ожоги надо охладить, чтобы уменьшить глубину поражения… Митча необходимо обследовать, чтобы понять, нет ли у него переломов, внутренних кровотечений и других травм, и сделать это как можно скорее.

Наверное, я не пробыла рядом с ним и двух минут, но мне кажется, что прошло много времени. Даже две минуты могут стать вечностью, если не знаешь, что ждет дальше…

У меня кружится голова, когда оглядываюсь и понимаю, что проход к нам свободен. Нэш, Йен и Лиша, вероятно, уже в операционной. Интересно, как там Джордж? Вижу, как мне на помощь спешат медсестра с медбратом. При других обстоятельствах я бы чувствовала себя паршиво из-за того, что не помню их имен…

Господи боже, как бы мне хотелось, чтобы обстоятельства были другими…

– Осторожно, он сильно обгорел. Предупредите ожоговое отделение, чтобы готовились принять пострадавшего. И придвиньте носилки как можно ближе. – Я рассказываю о состоянии Митча, сообщаю всю информацию, которая может понадобиться. Внимательно выслушав, они принимаются за работу.

Скоро мы вытащим Митча отсюда.

Нельзя защитить себя от боли – или от всего, что может принести боль, ведь все невозможно предугадать. Ни стены, ни любые предосторожности не спасут.

Нельзя защитить себя от боли – сегодня я это поняла.

Боль как любовь – побеждает все.

– Я хочу, чтобы вы остались здесь и помогли скоординировать работу неотложной помощи, пока не поступят дальнейшие распоряжения. Полиция с пожарными только что прибыли, – говорит О’Лири. Он задерживает нас с Лорой, не пуская к Нэшу и Митчу. Он не хочет, чтобы мы находились в операционной, черт побери!

– Что?! – кричу возмущенно, забыв, что я всего лишь интерн, а О’Лири – уважаемый врач. – Мы хотим помочь!

Я оказала Митчу первую помощь, вытащила его из лифта – а теперь меня к нему не пускают?!

– Доктора Риверу необходимо как можно скорее осмотреть и отвезти в операционную. Доктор Брукс на КТ и нуждается в нейрореабилитации. Вы двое ничем не сможете им помочь, – объясняет О’Лири, переводя взгляд с меня на Лору.

– Чушь собачья! – Пытаюсь обойти его, но он не позволяет.

– Доктор Харрис, – говорит он тоном, не терпящим возражений. – Вы эмоционально вовлечены. Вы тоже, доктор Коллинз. С доктором Бруксом вас связывают романтические отношения, а с доктором Риверой – дружеские. Вы обе принимаете происходящее слишком близко к сердцу.

Дверь в коридор, ведущий в крыло ожоговой хирургии, закрывается, и мы остаемся по эту сторону от нее. Митча увезли.

– Или я ошибаюсь? Скажите, доктор Харрис, вы правда думаете, что окажете лучшую помощь, чем другие, гораздо более опытные врачи? Вы можете пообещать, что будете контролировать свои чувства? Если да, я позволю вам пойти со мной.

О’Лири замолкает и выжидающе смотрит на меня. Его слова эхом отдаются у меня в голове.

Нет, я не способна контролировать свои чувства. И О’Лири это знает.

Я стискиваю кулаки и сжимаю зубы. У меня начинает болеть челюсть, и эта боль – отголосок той, что терзает мою душу.

– Мы не собираемся закрывать отделение неотложной помощи. В этом нет необходимости: оно отделено от места происшествия двойными дверями и коридором. И потом, оно переполнено – как и ближайшие больницы. Одновременно со взрывом произошло несколько дорожных аварий. Я понимаю, что вам сейчас непросто, но вы нужны здесь, внизу. – Он обводит нас задумчивым взглядом и добавляет: – Вам обеим тоже не помешало бы показаться врачам.

– Хорошо, – будто со стороны слышу свой голос, и сказанное ранит меня. Потому что это звучит так, словно я сдалась.

Доктор О’Лири не знает, что наша смена закончилась и мы собирались домой. Я решаю не упоминать об этом – ведь тогда он вообще запретит нам оставаться в больнице – поворачиваюсь к Лоре, которая пытается не заплакать, и сжимаю ее руку. На Лоре лица нет, она очень бледная и впервые за все время, что мы знакомы, выглядит так, будто вот-вот сломается. Она тяжело переживала потерю Рии, своей маленькой пациентки, но то, что случилось сегодня, ранило ее иначе.

– Мы останемся здесь и поможем, – говорю я.

Доктор О’Лири кивает, словно теперь уверен, что мы не собираемся натворить глупостей, и уходит, оставляя нас в растерянности стоять в коридоре.

– Лора? Давай… – хрипло говорю я и, откашлявшись, продолжаю: – Давай поможем в неотложке, ладно?

Она не отвечает.

– Или, может, хочешь домой?

Внутри у меня бушует буря, но внешне я спокойна, пусть мне и хочется накричать на нее. На нее и на каждого. Но разве это что-нибудь изменит?

Если Лора уйдет домой, не буду ее винить. Но я остаюсь, что бы она ни решила. Работать сверхурочно мне не впервой.

– Господи… – наконец выдыхает Лора, на ее лице отражаются отчаяние и надежда. – Что произошло? Что только что произошло, Сьерра?

– Не знаю.

Вокруг нас творится хаос. Полицейские с пожарными осматривают место происшествия – выясняют, что вызвало взрыв, было ли случившееся несчастным случаем или спланированным преступлением. Честно говоря, мне все равно. Чем бы это ни оказалось, это привело к тому, к чему привело, и причины ничего не меняют. Если люди пострадали, не имеет значения, в результате несчастного случая или чей-то оплошности. В конечном счете это все равно принесет боль…

Откашлявшись, на мгновение закрываю глаза и заставляю себя отбросить эту мысль.

– Так, пойдем отсюда.

Увожу Лору в отделение неотложки. Здесь мы ничем не можем помочь и будем только мешать. Нас допросят позже, в этом я не сомневаюсь.

Несмотря на творящийся в неотложке хаос, Мэйси сразу нас замечает.

– Я… Здесь было столько работы, что я не смогла вырваться, чтобы помочь вам, – говорит она, подбежав к нам. – Сначала взрыв, потом к нам направили несколько «скорых». Я не могла… простите, – заканчивает Мэйси, смущенно поправив очки. Знаю, она хотела как лучше, но мне все равно паршиво. В первую очередь потому, что Мэйси ни в чем не виновата. Всем нам сейчас нелегко, все мы на взводе.