– Других вариантов пока нет.

От безысходности я сползаю по стене вниз и хватаюсь за голову. Сейчас я далеко от дома, нахожусь в компании трёх парней-мафиози, в вип-комнате стрип-клуба, одетая в чёрное короткое платье, едва прикрывающее мне задницу… Расскажи кто-то всё это мне месяц назад, я бы ни за что не поверила, что подобное в принципе может со мной случиться.

Гай вздыхает и подходит к друзьям, доставая своё портмоне. Он вытаскивает пару купюр и вручает Нейту:

– Оба езжайте в магазин и купите постельный набор. Абсолютно любой. Валите прямо сейчас.

– Тут хватит и на вкусняшки, – улыбается Нейт по-детски, шурша долларами.

– Катитесь уже, пока я не приказал вам прикупить ещё и чистящие средства и отмывать диван собственноручно.

Двое из троих парней тут же освобождают комнату, исчезая за дверью. Теперь мы с Гаем здесь одни.

Снаружи слышатся вопли, весёлые вскрики мужчин, восторгающихся красивыми женскими телами, и музыка. Кажется, одна из песен The Weeknd, как раз такая, какая должна играть в клубах.

Я всё ещё сижу на полу, прижимая ноги к груди и обнимая их обеими руками.

– Не сиди на полу, – просит Гай.

А сам садится на диван, разведя ноги.

– Пока не получу доказательства, что он чист, тогда и сяду туда, а пока как-нибудь проживу и здесь, – бурчу я.

Его ладонь хлопает по его ноге. Гай с едва заметной усмешкой произносит:

– Можешь сесть мне на колени.

Наверное, когда в его голову пришла идея это сказать, он не думал, что я и в самом деле поднимусь и как ни в чём не бывало приму его жест «доброй воли». Я действительно сажусь ему на колени.

– Думал, откажешься, – говорит он, улыбнувшись.

Я просто хочу поиграть с вами, мистер Харкнесс, произношу я у себя в голове. Усыпить бдительность. Ведь я всё ещё не забыла, что вы делаете с людьми.

– Ну тогда сейчас ты точно охренеешь, – произношу я.

И крепко целую его в губы.

Моя грудь прижата к его груди. Наше дыхание почти синхронно.

Но вот моя рука… она пытается нащупать пистолет у него в штанах. Он даже этого не замечает или делает вид, что не замечает, потому что мне удаётся схватиться за рукоять, а потом и вытащить пистолет из кобуры.

Было сложно, но я отрываюсь от его губ, направляя дуло к его груди и спрыгивая с колен. Губы у Гая в моей помаде, слегка опухли от поцелуя, а глаза говорят за него, как он разочарован.

– Нравится? – спрашиваю я. Пистолет тяжёлый, и я думаю, как бы мне его не уронить случайно. – Нравится, когда кто-то направляет на тебя оружие?

– Ты думаешь, никто раньше не направлял на меня оружие? – говорит он, всё так же сидя на своём месте. Его совершенно не пугает перспектива быть застреленным.

– У них были свои причины. А у меня свои. И они у меня гораздо-гораздо серьёзнее.

Гай издаёт смешок. Я выгибаю бровь в вопросе, поражаясь тому, что он остаётся непоколебим даже тогда, когда понимает, что я никогда не стреляла. В любую секунду от неумения владеть пистолетом, я могу случайно выстрелить в него, даже если этого не захочу.

Он говорит, словно ловко пробираясь мне в голову и читая мысли:

– Ты не выстрелишь в меня.

– Ты так в этом уверен?

Он кивает и встаёт, направляясь ко мне. У меня дрожат руки и пальцы на спусковом крючке, ноги сами по себе шагают назад, уводя меня подальше от него. Сердце бешено стучится. По спине ползёт страх.

– Не подходи! – шиплю я. – Я выстрелю!

– И чего ты этим добьёшься, моя милая Каталина? – На его губах снова появляется мягкая улыбка. Словно сейчас я рассказываю ему милую историю, а не пытаюсь пристрелить.

– Того, что ты исчезнешь из моей жизни.

– А разве ты этого хочешь?

– Да! Больше всего на свете!

Как же бессовестно и много ты врёшь, лгунья, смеётся надо мной мой внутренний голос.

Гай подходит настолько близко, что пистолет уже упирается ему в грудь, прижимаясь дулом к чёрной рубашке. У меня перехватывает дыхание. Он действительно бесстрашен.

– Тогда стреляй, – произносит он.

У меня пересыхает во рту. Я смотрю на него, подняв глаза, почти в ужасе.

– Стреляй в меня до тех пор, пока тебе не станет легче, – добавляет Гай, положив ладони на пистолет и будто сильнее прижимая его к своей груди. – Я готов отдать такую жертву, чтобы в твоей душе наконец воцарился покой.

Он спятил. Он просто сумасшедший. Он…

Дверь внезапно открывается, и я резко поворачиваю голову и вижу Нейта, держащего в одной руке открытую пачку чипсов, а в другой – комплект постельного белья.

Гай выхватывает пистолет из моих рук так быстро и так ловко, что я даже не успеваю сделать вдох, широко выпучив глаза. Он возвращает пистолет на своё место, а потом касается моего подбородка пальцем, говоря:

– Оружие детям не игрушка. Впредь, будь добра, не бери его без моего разрешения.

Нейт присвистнул, жуя чипсы во рту. Его совершенно не смутило увиденное. Он лишь бросает комплект на диван, а сам начинает:

– Чувак, мы как раз по дороге в магаз с Зайдом спорили, насколько её хватит до того, как она попытается тебя грохнуть. – А потом с гулким смехом добавляет: – Я выиграл, получается! Теперь он должен мне пять баксов.

Не думаю, что пять баксов это такие большие деньги для людей, зарабатывающих гораздо больше на своей незаконной работе в мафии. Но он с таким энтузиазмом это сказал, что я невольно удивляюсь.

Вокруг меня одни ненормальные, и все ненормальны по-своему.

– Я постелю тебе на диване, а ты поспишь, – произносит Гай как ни в чём не бывало, распаковывая новое постельное бельё.

Я смотрю на него как на полного кретина, потому что никогда прежде ещё не встречала настолько странных людей как он.

– Всё слышала? – спрашивает он. – Ты должна поспать.

– Я пыталась тебя пристрелить только что, – напоминаю я, словно он этого не помнит. – А ты мне сейчас хочешь… постель постелить и уложить меня спать?

– Все мы от любви становимся дебилами, – отвечает за него Нейт, хрустя чипсами, которые он достаёт из пачки одними пальцами, сидя на полу у двери, и бросает себе в рот. – А Гай ещё и не просто дебил, он ультра-дебил, потому что по-другому такого рискового чела назвать нельзя… Вот я, например, ради Моники тоже готов на многие тупые поступки, но у меня мозг отключается не до такой степени.

А я во имя любви как дура сбегала из дома по ночам, чтобы встретиться с ним. Послушай я тогда родителей, может быть, мне не было бы так больно, как сейчас?

Этого я, к сожалению, не узнаю уже никогда.

* * *

Я пытаюсь закрыть глаза и считать в голове каждое пятнышко, которое вижу перед собой. Или перебираю в уме числа. Пробую множество других способов, но уснуть не выходит. Я переворачиваюсь с одного бока на другой почти каждую минуту, а сон так и не приходит ко мне, словно нарочно издеваясь.

– Не можешь заснуть? – спрашивает Гай, сидящий у стены.

Я молча качаю головой в знак отрицания.

– Может быть, ты просто проголодалась?

– Нет. – Потом я зло добавляю: – Скорее, всё из-за того, что ты тут сидишь.

Он усмехается:

– Прекрати играть роль стервы. Ты ведь совсем не такая. Ты мягкая.

– И моя мягкость едва не погубила меня. Мне нужно было тебя нахрен послать ещё в первый день. Но ты умудрился влюбить меня в себя уже спустя несколько дней.

– И тебя это так злит?

Я привстаю с дивана, опираясь на локти, и вздыхаю. Сейчас ощущается горечь и неприятная тоска, потому что я вспоминаю родителей.

– Мама с папой говорили, что любовь это нечто прекрасное. Что от неё хочется петь и танцевать. По крайней мере, такими я их помню.

У Гая меняется взгляд. Наверное, любое упоминание моего отца для него болезненно. Он хмурит брови, словно злится.

– Сделав то, что твой отец сделал с моей матерью, он перестал быть человеком, – цедит он. – Такие люди не способны любить, Каталина. Вероятно, он просто врал тебе всю жизнь.