5 ноября 1902 «Дома растут, как желанья…» Дома растут, как желанья, Но взгляни внезапно назад: Там, где было белое зданье, Увидишь ты черный смрад. Так все вещи меняют место, Неприметно уходят ввысь. Ты, Орфей, потерял невесту, — Кто шепнул тебе: «Оглянись…»? Я закрою голову белым, Закричу и кинусь в поток. И всплывет, качнется над телом Благовонный, речной цветок. 5 ноября 1902 Распутья (1902–1904) С.Петербург – Bad Nauheim – с. Шахматово «Я их хранил в приделе Иоанна…» Я их хранил в приделе Иоанна, Недвижный страж, – хранил огонь лампад. И вот – Она, и к Ней – моя Осанна — Венец трудов – превыше всех наград. Я скрыл лицо, и проходили годы. Я пребывал в Служеньи много лет. И вот зажглись лучом вечерним своды, Она дала мне Царственный Ответ. Я здесь один хранил и теплил свечи. Один – пророк – дрожал в дыму кадил. И в Оный День – один участник Встречи — Я этих Встреч ни с кем не разделил. 8 ноября 1902 «Я надел разноцветные перья…» Я надел разноцветные перья, Закалил мои крылья – и жду. Надо мной, подо мной – недоверье, Расплывается сумрак – я жду. Вот сидят, погружаясь в дремоту, Птицы, спутники прежних годов. Все забыли, не верят полету И не видят, на что я готов. Эти бедные, сонные птицы — Не взлетят они стаей с утра, Не заметят мерцанья денницы, Не поймут восклицанья: «Пора!» Но сверкнут мои белые крылья, И сомкнутся, сожмутся они, Удрученные снами бессилья, Засыпая на долгие дни. 21 ноября 1902 «Я буду факел мой блюсти…» Я буду факел мой блюсти У входа в душный сад. Ты будешь цвет и лист плести Высоко вдоль оград. Цветок – звезда в слезах росы Сбежит ко мне с высот. Я буду страж его красы — Безмолвный звездочет. Но в страстный час стена низка, Запретный цвет любим. По следу первого цветка Откроешь путь другим. Ручей цветистый потечет — И нет числа звездам. И я забуду строгий счет Влекущимся цветам. 4 декабря 1902
«Все кричали у круглых столов…» Все кричали у круглых столов, Беспокойно меняя место. Было тускло от винных паров. Вдруг кто-то вошел – и сквозь гул голосов Сказал: «Вот моя невеста». Никто не слыхал ничего. Все визжали неистово, как звери. А один, сам не зная отчего, — Качался и хохотал, указывая на него И на девушку, вошедшую в двери. Она уронила платок, И все они, в злобном усильи, Как будто поняв зловещий намек, Разорвали с визгом каждый клочок И окрасили кровью и пылью. Когда все опять подошли к столу, Притихли и сели на место, Он указал им на девушку в углу И звонко сказал, пронизывая мглу: «Господа! Вот моя невеста». И вдруг тот, кто качался и хохотал, Бессмысленно протягивая руки, Прижался к столу, задрожал, — И те, кто прежде безумно кричал, Услышали плачущие звуки. 25 декабря 1902 «Покраснели и гаснут ступени…» Покраснели и гаснут ступени. Ты сказала сама: «Приду». У входа в сумрак молений Я открыл мое сердце. – Жду. Что скажу я тебе – не знаю. Может быть, от счастья умру. Но, огнем вечерним сгорая, Привлеку и тебя к костру. Расцветает красное пламя. Неожиданно сны сбылись. Ты идешь. Над храмом, над нами — Беззакатная глубь и высь. 25 декабря 1902 «Запевающий сон, зацветающий цвет…» Запевающий сон, зацветающий цвет. Исчезающий день, погасающий свет. Открывая окно, увидал я сирень. Это было весной – в улетающий день. Раздышались цветы – и на темный карниз Передвинулись тени ликующих риз. Задыхалась тоска, занималась душа. Распахнул я окно, трепеща и дрожа. И не помню – откуда дохнула в лицо, Запевая, сгорая, взошла на крыльцо. Сентябрь – декабрь 1902 «Я к людям не выйду навстречу…» Я к людям не выйду навстречу, Испугаюсь хулы и похвал. Пред Тобой Одною отвечу, За то, что всю жизнь молчал. Молчаливые мне понятны, И люблю обращенных в слух: За словами – сквозь гул невнятный Просыпается светлый Дух. Я выйду на праздник молчанья, Моего не заметят лица. Но во мне – потаенное знанье О любви к Тебе без конца. |
