Впоследствии светлолицый народ и вовсе сгинул, пропал, исчез, растворился среди всех прочих, иных человеческих племён. И некому стало держать в узде те народы, и распоясались они окончательно. И позабыли, как построить хороший дом, и сделать проживание удобным. Некому было изобрести для них те блага и удобства, которые когда-то существовали, и о которых теперь можно было лишь мечтать. Сломался водопровод — чинить некому; сломалась станция — также, не хватало знаний, чтобы всё исправить. Прорвало плотину — где же взять ума восстановить, если ума этого — нет? Ведь они привыкли только пользоваться, а сделать что-то своё — увы, нет. Впрочем, они и делали своё и по-своему; но то, что они делали, совсем не помогало и жизнь не облегчало, потому что они привыкли уповать на сильных мира сего, которых сами же впоследствии и сгноили. Их лень, нежелание совершать какую-либо полезную работу, безразличие к житейским мелочам, постоянный авось вскоре сделали своё дело, и в развитии своём эти народы были отброшены далеко назад. И вот, понастроенные когда-то давным-давно светлоликим людом конструкции тихо себе ржавели десятки и сотни лет, постепенно разрушаясь до основания, а разномастное, разношёрстное племя нелюдей, не знавшее и не желающее овладевать, как это починить, падало всё ниже и ниже, опустившись до уровня скота и стада, потому что не хватало мозгов для чего-то большего и великого. Агония эта продолжалась ещё долго, но неизбежен был конец. В конце концов, они стали собачиться между собой из-за всякой ерунды, как самые настоящие животные, и изничтожили, поубивали друг друга из-за куска мяса, из-за клочка земли, из-за желания обладать одной и той же женщиной, из-за того, что они просто не умели решать всё это по-другому, как-то иначе и более цивилизованно. И вымерло, стихло всё, ибо не было над ними всеми руки бледнолицего пастуха, который бы объяснил, что делать следует, а что — нельзя, ни в коем случае.

— Это страшное, неизбежное будущее; будущее, которое всех ждёт. — Горько произнёс он. — Увы, я не в силах изменить его, но я могу его предотвратить. Испокон веков; сотни, тысячи лет мы правили этим миром. Так было много лет, и так должно быть. Мы не должны отдать наше сокровище, наш уютный рай на поругание.

Немного помолчав, он сказал ещё самому себе:

— Всё изобретено, и нет на карте белых пятен. — Подытожил он. — Неинтересно в мире таком жить. Если то, что я увидел — золотой век человечества, то я — инопланетянин; в гробу я видел такой золотой век. А посему я буду строить золотой век сам, здесь и сейчас.

И вот, появился в королевстве один человек, и начал стяжать вокруг себя народ заманчивыми речами о золотом веке. Сей пророк ходил и поучал всех прочих людей, изгонял бесов, даже врачевал по мелочи. И притянулся к нему народ, послушал и доверился, ибо говорил он лихо и понятно. Люди толпами стекались к нему, потому что им было любопытно и интересно.

Человек этот, ведьмак, бывал в краях этих и раньше, но его уже давно никто не видел; те же, кто его ещё мог помнить, либо одряхлели, либо сгнили в сырой земле.

Слухи о провидце дошли до короля, и того немедля призвали во дворец под стражей лютой.

— Чего ты добиваешься, пустомеля? — Вопрошал правитель, и был он очень зол, просто взбешён, посчитав, что в народе подрывается его авторитет.

— Ты хочешь сделать так, чтобы каждый твой подданный был безмерно счастлив? — Спросил ведьмак у короля.

— Хочу. — Сказал король.

— Ты можешь это сделать.

— Но как? И с чего бы это вдруг мне тебе поверить?

— А ты и не верь. Просто сделай так, как я скажу, и ты убедишься, что реально работает. — Спокойно отрезал ведьмак.

И послушал король новоявленного пророка на свою голову, но был приятно удивлён теми нововведениями и преобразованиями, что насоветовал ему этот человек.

Для начала каждому подданному был вверен свой личный земельный участок, с плодородной почвой в нём. Теперь у любого крестьянина имелось поле одинаковых размеров, чтобы один не завидовал другому, и хорошее поголовье скота. У каждого отныне своя добротная изба, не хуже и не лучше соседской, не выше и не ниже. И между местами проживания жителей отмерили оптимальное, идеальное расстояние, чтобы никто не лазал в огороде, не докучал и не мешал; чтобы не водилось извечной соседской вражды, возможных претензий. Забор служил оградой, но совместным забор не был, ведь было отмерено, как надо, и каждый на своей земле, сам себе хозяин.

На каждом таком земельном участке был выкопан колодец, и всем без исключения раздали по злой собаке для охраны жилища и полей. Фонарный столб, красивая табличка с именем владельца — много ли для счастья надо?

— Многого ли ты лишился, раздав каждому своему жителю одинаковых размеров дом? Убыло ли с твоих полей настолько, что теперь у любого есть своя земля, пусть и небольших она размеров? — Спрашивал ведьмак у короля.

— Вовсе нет. — Отвечал ему король.

— Ну, вот видишь; ты ведь можешь, коли захочешь. Не так уж и трудно вызвать улыбку на лице и радость в душе. Теперь они счастливы, и как соседи не докучают друг другу, потому что напрямую не соседствуют между собой. Они уравнены в правах с твоими вельможами-дворянами, и более не слуги.

— Как это? — Не понял король.

— Да пусть они дальше чистят твои конюшни; ты лишь не забывай отсыпать им монет. Много ли убудет с твоей казны, если ты будешь оплачивать им их труд?

— Наверное, нет. — Призадумался король.

— Ещё бы: ведь в гробу карманов нет, запомни; всего злата-серебра не найдёшь, не скопишь, и на тот свет не утянешь. А теперь выжди время и оглянись вокруг.

И прошёл месяц, и было хорошо. И отменили деньги, потому что они стали не нужны: обменивали люди друг другу товары — овощи, ягоды, фрукты, всякие продукты, ткани, масла и семена, и многое иное; и жить так было гораздо проще.

— Вот, лютуют в королевстве твоём браконьеры, и лесорубы крушат стволы повсюду подчистую. — Начал опять ведьмак. — Почему бы тебе не держать природу в сохранности? Береги, что имеешь, ибо ресурсы это мало восполняемые, трудно возобновляемые. Прикажи охранять леса и поля, пастбища и пашню, лужайки и сенокосы, водоёмы и всё остальное, дабы не свершалось над ними никакого бесчестия. Да будут они в чистоте и порядке, а для того надобно бы открыть заповедники и заказники, королевские парки, чтобы люди не охотились напропалую в твоих лесах (а если и будет вестись охота, то с ограничениями, какая-то сезонная и не на всякого зверя). Веди книгу учёта всех растений и животных, и наиболее редкие вели сохранить для будущих поколений, дабы лицезрели они всё величие, всё буйную красу этих мест, ведь сломать, срубить — легко, а отстроить заново, вырастить прекрасное деревце из крохи-зёрнышка легко лишь на первый взгляд.

Тот подумал и согласился, издав нужный указ. И зеленело вокруг, и резвились звери, радуя наш глаз. А одиночных браконьеров, таки просачивавшихся своими злодеяниями, находили и давили в петле, чтобы неповадно было другим. И это действовало, и всем было хорошо.

— Поручи своевременно менять водосточные трубы и канавы, чтобы нежданно-негаданно не рванули в один не самый прекрасный момент; это называется внимание и порядок. — Предложил гений вновь.

И это было сделано с большим воодушевлением, и всё тщательно осматривалось и внимательно проверялось.

— За сплетни и лжесвидетельство — в темницу! — Озвучил глашатай новый указ, и плетьми наказывали всех, кто не соблюдал и нарушал.

— Есть в природе вещи, неподвластные никакой науке. — Так начал свой очередной разговор проповедник. — Ты, о король, даже не представляешь, насколько прекрасны тайны и загадки, секреты и всякие необъяснимые явления. Дерево упало само по себе — это мистика, а могила искалеченного, гробница изувеченного ‒ это есть ужасное; меж ними — тонкая грань на самом деле. И дабы тебе и прочим людям не ошибиться, построй ты школу магии и чародейства, школу волшебства. Я сам буду обучать людей и их детей тому, что было известно прежде меня, а также всему тому, что знаю сам я один и только один лишь я.