И сказали знающие люди, что ведьмы те дар свой не передали, не успели, но ввели в заблуждение их всех, напоследок одарив своей внешностью трёх других девиц, чтобы они люди, подумали на них, а про тех забыли.
И схоронили одних, и схоронили других. И оплакивали люди тех, кого зазря истязали в неведении своём. Других же не приняла земля, и велено было сжечь тела за окраиной деревни.
Однако наказание людям за невинные смерти продолжилось, и вот: прилетел большой дракон и выжег весь урожай; он бывал здесь триста лет назад и вернулся снова. А самых ретивых, больше других ратующих за казнь и линчевание дракон отыскал и с превеликим для себя наслаждением поел, а косточки разбросал над выжженным им ранее урожаем, а ведь на полях могли подняться и пшеница, и ячмень, и рожь; морковь, и свёкла, и много чего ещё. Не колосится более рожь золотая, но дымящая пустошь, пепелище кругом и всюду, и везде.
Разжирев, дракон попытался протиснуться в своё логово, но тщетно. И пытался войти снова, но слишком узкой была для него теперь эта щель. И издох, на радость людям.
Однако потом настигло людей моровое поветрие, потому что повыбежали из нор своих большие и гадкие крысы, кусая без разбору всех подряд. Каяться стали тогда люди, ведь на многих из них висели прегрешения великие. И услышаны они были, и вернулись крысы в сырые подвалы, и более не показывались. Что же до людей, то наиболее виноватые, особливо линчеватели, иссохли заживо, корча гримасы в страшных мучениях, невыносимо страдая. Другие, просто выкрикивавшие во время казни бранные слова, умерли через несколько дней, и уже не в таких муках. Третьи отделались лёгким испугом, но этого им хватило на всю жизнь, послужило хорошим, годным уроком, и с тех пор они тщательно проверяли россказни людские на наличие в них правдивости, и внимательно расследовали, дабы убедиться, что поступают верно.
Роган, будучи однажды на ярмарке, увидел вдруг чудо чудное, диво дивное: купцы потехи ради организовали целую кошачью выставку, и той кошке, которая очарует собой людей более всего, обещан был самый вкусный, самый лучший и солидный корм.
Ой, какие пушистые там были кошки! Самые разные; мягкие и тёплые. Одни валялись на спинке, дурачась; другие перебирали лапками и чихали-зевали; третьи играли с собственным хвостом, а четвёртые тщетно пытались поймать бабочку — только уже хвать, а она всякий раз ускользала из-под самого носа, упорхала.
Кошек можно было трогать, гладить, играть с ними. Роган поддался странному чувству и посадил одну котейку себе на плечо, а другую на колени. Так и сидел, пока к нему не подошёл ведьмак, которого он впервые увидел во время суда над ведьмами.
— Любишь кошек? — Улыбнулся знакомец.
— Да вот; не устоял. Я вообще люблю животных — многие из них гораздо лучше людей, в том числе добротой и более бережным отношением к природе.
— Это да. — Утвердительно кивнув, согласился с ним ведьмак.
— Могу я задать тебе вопрос? Хоть мы и не знакомы толком. — Осмелился принц.
— Конечно; но смотря какой. — Рассмеялся его собеседник.
— Какая-то из убиенных — родная тебе сестра? — Предположил Роган, уже жалея, что затронул эту тему.
— Скажем так, дальняя родственница. — Уклончиво ответил ведьмак, и улыбка сошла с его уст. — А почему ты спросил?
— Жалко.
— Жалко у пчёлки. — Заговорил вдруг ведьмак необычными выражениями. — Главное то, что все невинные — в раю, а их губителям воздано по заслугам. — Ладно. — Заторопился он. — У меня ещё дела. А тебе я бы посоветовал возвратиться к своему отцу и поговорить с ним и с матерью твоею по душам. Умерь свой пыл, ведь они — не чужие тебе люди. Они хотели по-своему, как лучше; не держи на них зла. Вы любите друг друга, на самом-то деле; это я прочёл в твоих глазах и в их сердцах.
С этими словами ведьмак откланялся и исчез; точно, след простыл.
Взволнованный Роган, собрав весь свой небольшой скарб, первым же судном отплыл в своё королевство, где ему были оказаны честь и приём. Простили ему его долгое отсутствие, устроили в честь возвращения большой пир на весь мир.
— Не лежит моя душа к тому, чтобы быть принцем и твоим наследником, отец. — Говорил королю Роган. — Пусть на престол после тебя взойдёт сын средний или младший; мне всё равно.
— Что ж, так тому и быть; приму я безропотно любой твой выбор. — Вздыхая, отвечал ему отец.
— Есть одна девица, на все руки мастерица; птицы, высоко летая в небе, слагают о ней песнь. Я бы всё отдал, чтоб отыскать её и отнести на самый высокий холм, чтобы вместе любоваться рассветом и закатом, встречать зори и наблюдать движенье облачков. Она прекрасна, душой своей прекрасна; лишь с ней хочу я быть. Все принцессы, баронессы, все графини, герцогини не милы мне, ах, пойми! Не толстушка, хоть простушка, ах, ты милая пастушка! Поит и свиней, и коз… Великим бы счастьем для меня, оказалось, просто подержать её ладонь в своей. Если б слышал ты, отец, как дивно, чисто, звонко напевает она песни! Её поступь сводит с ума вмиг. Её ушки так удивительно краснеют, когда она волнуется… Тонкая линия её рта столь красива, что… Ах, не объяснить мне, не понять всего, что творится вот здесь, в груди, где бьётся сердце. Всякий раз, как я вспоминаю свою первую с ней встречу, у меня захватывает дух! Чистоплотная, не злобная; весёлая, но серьёзная; умная, честная, добрая, милая, красивая… Я даже не знаю её имени! Как бы я хотел хоть одним глазком глянуть, где она сейчас и чем занята! Ах, как она мне понравилась, так понравилась, и до сих пор не разонравилась, хотя перевидал я после неё много девушек других — от прекрасной маркизы до обычной портнихи. Но ни одна не вошла в моё сердце и мой разум; ни к одной не подошёл я ближе локтя в длину. Ни одна не оправдает моего доверия, лишь к одной-единственной я благосклонен. Я готов быть её собакой; не слугой, но верным другом и помощником. Отгонять от этого существа всевозможных волков и медведей… Хотя скажу тебе по правде: очень сильно сомневаюсь я, что звери попытаются ей навредить. А вот люди, обычные люди (как мы с тобой), всячески обижают её ни за что. Мне её так жаль, так хочется обнять, поцеловать и приголубить, что сил моих больше нет! Хочу, желаю я, чтоб стала матерью моих детей она, верной спутницей во все дни жизни моей. Кажется, я очень сильно её люблю… Я нашёл своё счастье, свою вторую половинку; лишь боюсь её отказа. Но и тогда я, смирившись, буду просто помогать ей, чем смогу, даже ценой своей жизни защищать буду неустанно от бед всех и невзгод. Вот увидишь, отец: она тебе тоже очень понравится!
— Ах, не та ли это дева, что знаменита во всех десяти королевствах тем, что искусно выпекает яблочный пирог? — Подавился от смеха король, ибо никогда не наблюдал своего сына настолько искренним, ведь горели у того глаза. — Но разве нет шрама на её лице? Разве не покрывает она голову, скрывая седину? И, сказывают люди, в тех краях её более нет…
— Главное, что на её сердце нет никаких шрамов! — Топнул ногой Роган и начал собираться в путь. — Найду её, во что бы то ни стало!
Король же благословил Рогана и пожелал ему всего наилучшего, отпустив с миром.
И прибыл принц заморский кораблём в те края, по которым ступала нога Сильбины. И, купив коня, не нашёл её там, сколь не искал; в каждый дом стучал, испрашивая о рукоделице неслыханной.
Говорить стали злые языки принцу:
— Вот, хвалёная тобой зазноба — блудница ныне! Сожительствовала со скотоложцем, прелюбодеем и растлителем Уго; с людоедом-убивцем Тугодумом да с неким вампиром ещё якшалась… Да на ней же пробу ставить негде! Одумайся, о юноша!
Но ни на миг не усомнился он, уйдя от них подальше, не став слушать эту ахинею.
И, сойдя с лошади, воссел на один пенёк, и пригорюнился; весь свет был ему не мил. И коснулся кто-то его плеча. И обернулся Роган, и увидел какого-то древнего, дремучего старика.
— Чего тебе, старче?
— Не Сильбину ли ты ищешь, путник?
— Если так зовут ту, которой навеки отдано моё сердце, то — да.