Бабушка никогда бы не позволила себе даже перед близкими показаться небрежно одетой, не говоря уже о том, чтобы гости спутали её с прислугой.

Вера достала из глубин шкафа чехлы с нарядами, что дарил Исгар и шила портниха Анетты. После расставания с демоном Вера считала, что больше не имеет права быть красивой. Ни к чему изображать благополучие в этой сиротской жизни.

«Кому и что я пытаюсь доказать? Ему нет и не было до меня дела».

В первом чехле оказалось шёлковое платье с расцветкой павлиньего хвоста, которое Вера надевала в Ялтинский ресторан. Она поскорее запаковала его: один вид вызывал боль.

В следующем, золотисто-коричневом, тоже из подаренных Исгаром, так и не довелось нигде показаться – оно не тянуло за собой воспоминания.

Вера тщательно причесалась и подкрасилась. В итоге явилась, когда гости уже расселись за столом.

Алла не сразу узнала соседку в стоящей на пороге моднице.

– Ты умеешь удивить! – Снисхождение в свечении Матецкой сменялось уважением. Матецкая признала в няньке дочери равную себе.

Мужская половина гостей оживилась при появлении эффектной незнакомки. Вера отметила, что никого не смутила её хромота: на лицах не отразилась жалость или разочарование.

В доме Матецкой не говорили ни о работе, ни о планах пятилетки, ни о строительстве коммунизма. Вместо этого читали стихи, пели романсы и рассказывали забавные и остроумные истории. Поднимали бокалы за красоту, обаяние и таланты хозяйки. Пили в меру и только вино, что отнюдь не мешало непринуждённому веселью. Если бы Вера могла забыть, в какой стране и в какое время она живёт, то поверила бы, что оказалась в бабушкином мире, каким бы он был, не случись революции.

«Я ведь сама грезила в юности, в казахской колонии, о красивом доме, о большой семье, о приёме гостей. Может, и выдержала испытания только благодаря этому стремлению. Когда я забыла о той мечте? В войну, когда выживание стало единственной целью? После ранения в госпитале я уже понимала, что моих родных больше нет. Тогда я хваталась за любую возможность, чтобы вернуться на фронт, а не сгинуть в захолустье тыла. С Павлом я была готова жить и в деревне, но Исгар всё разрушил».

После ухода гостей Вера осталась помочь с уборкой. Когда покончили с мытьём посуды, Алла достала вино и два бокала.

– Восстановим силы. Люблю приёмы, хотя они меня и выматывают.

Вера вытерла руки, достала из лифа платья обручальное кольцо и надела на палец. Матецкая наблюдала.

– Сколько уже вдовеешь?

– Скоро семь лет. Но это другое. Надя не знает о втором муже. Она тогда по больницам и детсадам длительного пребывания жила.

– Я и не скажу. И что с ним?

– Оставил. Почти три года назад. Сама виновата.

– Хм, не удивила. Всегда женщина виновата. Вернуть не пыталась?

– Пыталась. Даже в ногах валялась.

– Неубедительно, значит, валялась.

– Ну, тебя при этом не было. Сама-то что мужа не вернёшь?

– Не хочу. Надоело под его обожающим взглядом сволочью себя чувствовать. Не переводи разговор. Три года, говоришь, прошло? Так плюнь и разотри. Что теперь, до седин скорбеть? Вон как на тебя сегодня заглядывались. Заметь, не последние люди в городе. Одно ласковое слово – и устроила бы свою судьбу.

– Да не могу я. Пыталась. Только пустота и разочарование. Будто тебя летать научили, а потом крылья отобрали и ползать заставили.

– Ого, да ты метафорами заговорила. Даже интересно, что же за мужик так тебя околдовал.

– Демон.

– А-а, все они демоны, когда тебя добиваются. Не успеешь оглянуться, а рядом уже боров.

Вера не стала спорить.

В середине декабря Валентина Фроловича провожали на заслуженный отдых. На смену ему прочили молоденькую Валю Пищулову. Она всего год назад устроилась в поликлинику, но уже успела заиметь покровителя из руководства. Не брезгующие подхалимажем даже шутили, что сам Бог велел заменить Валентина на Валентину. Оставалась самая малость – утвердить кандидатуру Пищуловой на совещании у главврача, что представлялось чистой формальностью. До тех пор, пока в зал заседаний не вошла Матецкая. Она не имела отношения к делам детской поликлиники, однако Аллочка была представителем профсоюза, что давало ей право вмешиваться в административные процессы.

После объявления о вакансии слово взял замглавврача по лечебной части Вербицкий Виктор Викторович, мужчина энергичный, моложавый, хотя ни для кого не было секретом, что ему минуло пятьдесят.

– Товарищи, в этом месяце мы прощаемся с ветераном нашей поликлиники Кричевским Валентином Фроловичем. Не буду перечислять заслуги уважаемого коллеги, но сейчас мы должны решить, кто придёт ему на смену. Четвёртый участок – непростой объект. Здесь живут наши медицинские работники, которые вынуждены порой сутками нести дежурство. Я долго думал, кому мы можем смело доверить здоровье наших детей. И пришёл к выводу – уверен, что выражу сейчас мнение подавляющего большинства – участок Валентина Фроловича следует передать Пищуловой Валентине Тихоновне. Она проработала в нашем учреждении год с небольшим и за этот срок показала себя блестящим специалистом…

– И бездарным диагностом. – Матецкая поднялась со своего места, помахивая папкой. – Здесь история болезни Плотникова Вани девяти лет. Все помнят недавнее разбирательство? Пищулова отправила ребёнка на госпитализацию в кардиологию с предварительным диагнозом врождённый порок сердца, не проведя при этом всестороннего обследования. За потерянное блестящим специалистом время мальчик едва не поплатился гипогликемической комой. Объясните мне, как рекомендуемый вами врач мог не распознать диабет, да ещё и спутать его с пороком сердца?

– Алла Владимировна, вы преувеличиваете. – остановил её главврач. – Никто не застрахован от ошибок при смазанных симптомах.

– Смазанными они стали после оперативного вмешательства Вербицкого. У Пищуловой ошибки случаются слишком уж часто. История Плотникова – далеко не единственный пример халатности. Я, как и многие из присутствующих, проживаю в доме четвёртого участка. И у меня есть малолетняя дочь, которая рискует оказаться в руках безграмотной недоучки. Зато у Виктора Викторовича сыновья давно вышли из детского возраста, благодаря чему он надеется, что супруга останется в неведении по поводу его протеже.

Матецкая подошла вплотную к председательскому столу.

– Алла, что ты себе позволяешь?! Да я тебя… – Голос Вербицкого дрожал от ярости.

– Виктор Викторович, вы мне угрожаете? Серьёзно? Вы надеетесь, что коллектив простит вам безнравственность из страха поссориться с замом?

– Ха, кто бы говорил о нравственности, – раздался ехидный шепоток за спиной.

Алла резко обернулась. Высказаться ей в лицо желающих не нашлось. Матецкая выдержала паузу и продолжила:

– Товарищи, меня удивило, что ваш выбор пал на Пищулову, в то время как с вами работает ветеран и инвалид войны, человек с богатейшим опытом, полученным во фронтовом госпитале, в районе Крайнего севера и Ленинградской детской травматологии. Я говорю о Горюновой Вере Алексеевне. Эта самоотверженная женщина, вдова с ребёнком, вынуждена с искалеченной ногой обходить больных по бездорожью. Это же вопиющее безобразие!

Главврач постучал карандашом по столу, обращая внимание Матецкой на себя.

– Алла Владимировна, я не против Горюновой, но она пришла к нам всего четыре месяца назад. И потом, надо согласовать её кандидатуру…

– Не говорите ерунды. Вы знаете порядок: вносите в протокол и ставьте на голосование.

Под пронзительным взглядом Матецкой присутствующие в единогласном порыве взметнули руки «за». Ссориться с представителем профсоюза никто не рискнул.

Алла перехватила Веру перед началом приёма.

– Тебя поставят на участок Кричевского. Только что утвердили. Вера, будь осторожна. Не исключаю, что Вербицкий не побрезгует кознями.