– Чародеева, а ты что здесь делаешь? Если мне не изменяет память, тебя, по стопам твоей матушки, отправили на факультатив по астрономии?

– Не изменяет, Лев Станиславович, – протянула она ангельским голосом, вскочив с места. – Всё правильно, вы не внесли меня в список, но я всё равно пришла. Просто я очень… очень!.. хочу посещать ваш курс. Я совсем не такая как моя мать. Меня тянет к искусству, понимаете? Я чувствую в этом своё призвание!..

Чернов искривил губы в подобии улыбки. По-моему, едва сдержался, чтобы саркастически не рассмеяться, но всё же взял себя в руки и проговорил:

– Что ж, Чародеева, если ты всё хорошо взвесила и это твоё сознательное решение…

– Сознательнее некуда, Лев Станиславович!

– Учти, обратно я тебя посреди семестра не отпущу.

– Обратно и не нужно, – воодушевлённо щебетала Лизка. – Клянусь, я пойду с вами до конца! Я…

– Да будет так, – бесцеремонно перебил её Чернов. – Начнём. Сегодня нам предстоит отработать технику пассивного подключения.

Сев за стол, он раскрыл журнал и вписал туда Лизкину фамилию, а потом за пару секунд, будто бы между прочим, отметил красной ручкой отсутствующих – даже не устраивая переклички. Неужели запомнил нас всех с одного раза?!

– Как вы могли бы прочесть в первом параграфе, если бы его открыли, любое произведение искусства – будь то музыка, живопись, поэзия или скульптура – это канал. С помощью него можно соединиться с автором, живым или мёртвым, и получить гораздо больше информации, чем изначально было вложено в его творение. Художник Бэзил Холлуорд в романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» сказал: «Я не хочу никому показывать эту картину, потому что вложил в неё слишком много меня самого». И он такой не единственный. В любую работу автор всегда вкладывает себя самого – всего, без остатка. Такова суть творчества. Этим мы и намерены воспользоваться для выполнения задания.

Щёлкнули запоры чехла. Какой знакомый звук! В руках Чернова оказался смычок – тот самый, с чёрной каменной рукоятью – а вместе с ним и скрипка из тёмного дерева.

– Сейчас вы прослушаете отрывок из произведения великого композитора и виртуозного скрипача. Попробуйте открыть канал и установить подключение к его личности через музыку, используя инструкции, приведённые в первом параграфе. У тех, кто не соизволил накануне изучить методическое пособие, есть примерно две минуты, пока я готовлю инструмент. В конце упражнения я попрошу вас рассказать всё, что вы смогли прочесть между нот.

Кстати о нотах – никакой нотной книжки у него с собой не было. Похоже, он собирается воспроизводить мелодию по памяти. Удивительно! До этого момента я и не думала, что он на самом деле умеет играть. Я даже не уверена была, что его скрипка настоящая. Глядя, как Чернов натирает канифолью рыжеватый волос смычка, я мысленно передёргивалась. Неужели эта штука, помимо того, чтобы кромсать людей, может извлекать из струн звуки?

– Если удастся установить контакт, не нужно вопить об этом на всю аудиторию. Молчите. Подключившихся я почувствую.

Музыкант вышел на центр кафедры и, встав полубоком к залу, опустил скрипку на плечо. Коснувшись её подбородком, закрыл глаза. Звякнул браслет под манжетой его чёрной рубашки, блеснула серебристая запонка, рука со смычком вспорхнула вверх… Я инстинктивно отшатнулась на стуле назад, зажмуриваясь. Нервная дрожь прошлась по позвоночнику, и только после того, как воздух наполнили первые звуки музыки, я смогла справиться с собой. Уф! Он не собирается никого убивать. По крайней мере, не в этот раз.

Когда его глаза закрыты, лицо становится другим – спокойным, умиротворённым, доброжелательным. Наверное, свою скрипку он любит гораздо больше, чем людей. Внимает мелодии, весь ушёл туда, а от реального мира отключился. Из-под рукава поднятой руки виднеется край ещё одной татуировки – тоже круглой, наподобие той, что на шее, но на этот раз моего пытливого взгляда на ней он не чувствует. Он вообще ничего не замечает, даже не слышит восторженного шёпота своих обожательниц. И тем более не обращает внимания на то, что одна прядка волос вот-вот выскользнет из хвоста и упадёт ему на лицо…

Теперь девочки в аудитории уже не громко шептались, а тихо охали. Наверное, на следующее занятие они придут совсем без юбок – про себя хмыкнула я.

Чернов слегка мотнул головой, убирая выпавшую прядь. Впрочем, ненадолго. Вскоре она снова непослушно легла на гладко выбритую скулу, и он сдался. Рука продолжала порхать, нежно водя смычком по струнам, скрипка тянула медленную, принизывающую воздух невидимыми нитями мелодию. Нет, ну разве можно так безжалостно охмурять студенток! Кажется, у них уже напрочь вылетело из головы, какое было задание. Даже Чародеева – и та, похоже, очаровалась. Подалась вперёд, подперев подбородок рукой, едва дышит и почти не моргает, пухлые губки разомкнуты, глаза томно прикрыты.

На одну только меня «чары» не действовали, наоборот – раздражали. Вряд ли я вообще успокоюсь до тех пор, пока он не уберёт свой кровавый инструмент.

Чтобы хоть как-то отвлечься от страшных картинок, приходящих на ум, я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и попробовала настроиться.

Дыхание замерло само собой – как во время упражнения на астральный выход. Тёмный силуэт Чернова на фоне белой доски размылся, а потом поплыл по контуру волнами, расходясь в стороны, будто гладь реки, в которую бросили булыжник. Только вместо булыжника был мой взгляд.

Я смотрела на аудиторию откуда-то издалека и немного сверху, а вокруг разрастался хвойный лес. Огромные, могучие, многовековые ели и сосны скрыли меня своими «лапами». В лицо пахнуло свежим воздухом – чистым и прохладным. До ушей донеслось журчание кристальных вод, через которые видно илистое дно. Я не понимала, где я, но дышать больше не хотелось. Меня и Чернова сейчас разделяли не два ряда парт. Между нами были тысячи километров, и с каждым новым стуком сердца, с каждым новым звуком скрипки, дрожащим на беспокойном ветру, я летела куда-то всё дальше и дальше…

Шум аплодисментов выбил меня из транса. Красивые картинки исчезли, рассыпались серыми тусклыми осколками.

– Увы, не могу ответить тем же, – глубокий надменный голос заглушил стройное хлопанье в ладоши. – В зале тридцать два студента, и всего девять подключений. Негусто. Гадалкина, начнём с тебя. Расскажи, что тебе удалось считать?

– Человек, сочинивший эту мелодию, – поднявшись, неуверенно начала любительница чипсов, – уже мёртв.

– За этим к гадалке не ходи, – хмыкнул Чернов, откладывая скрипку. – Произведение классическое, написано три века назад. Меня интересуют эмоции, вложенные композитором. Кто этот человек, о чём он думал, что происходило в его жизни?.. Знахарев, помогай соседке.

– Ну… это была неординарная творческая личность, – ляпнул одногруппник, старательно попадая пальцем в небо, – и он пребывал в депрессии от того, что его гениальность остаётся непонятой светским миром.

– Н-да, – Чернов демонстративно закатил глаза и, сев обратно в учительское кресло, откинулся на спинку. – А ты ведь подключался, Знахарев, даже дважды, я чувствовал. Ворожеева, попробуй ты?

– Композитор был геем, – ляпнула та.

– Это не Чайковский! – рыкнул Чернов, хватаясь за красную ручку. – С группой «М» всё понятно. Остальные маги получат двойки автоматом.

– Но!.. подождите!

– Мы же ещё не ответили!!!

– За что?!

Аудитория утонула в возмущённых возгласах.

– Уважаемые студенты, – поморщился скрипач, – прекратите балаган. В будущем, надеюсь, никто из вас не решится играть со мной в эту унизительную угадайку, и вы начнёте работать. Теперь перейдём к группе «У», кто смелый? Сыроежкин?

– Ну конечно, – бухтел Яшка, поднимаясь, – если на расстрел, то первый как всегда я…

– Громче, Сыроежкин, не стесняйся.

– Я говорю, он болел, Лев Станиславович. Черепно-мозговая травма в детстве и как следствие – бессонница. А после смерти отца у него открылся необычный дар, он начал видеть духов. Кажется, пытался убежать от своих видений в монастырь, но это не принесло ему спокойствия…