– Он мог не все продумать.

– Мог. Все преступники иногда маху дают, иначе мы никогда бы не поймали никого. – Он тщательно обмотал провод с наушниками вокруг рации и положил ее у двери.

– Как думаешь, – спросил я, – какой у нее диапазон?

– Не больше нескольких миль. Я выясню. Но, думаю, все равно слишком большой, чтобы нам это помогло.

Оставались еще пистолеты. Это было просто – Пучинелли нашел их на подоконнике, когда велел поднять один из прожекторов, чтобы дать нам побольше света.

Мы оба посмотрели из окна вниз. «Скорая» и заграждения все еще были на месте, хотя драма уже закончилась. Я подумал, что прежнее скопище полицейских машин и вооруженного до зубов народу, спрятавшегося за ними, представляло собой страшноватое зрелище. Вместе с жарой, младенцем, прожекторами и вонищей это наверняка держало бандитов на грани.

– Он в любой момент мог бы тебя застрелить, – сказал я, – пока ты шел по улице.

– Я решил, что он не будет стрелять, – бесстрастно сказал он. – Но когда я крался по лестнице, – он криво улыбнулся, – тут уж я засомневался.

Он по-свойски кивнул мне, пусть и сухо, и ушел, сказав, что позаботится, чтобы выкуп привезли, и пошлет людей забрать и зарегистрировать пистолеты и рацию.

– Ты останешься здесь? – спросил он.

Я поморщился.

– На лестнице снаружи посижу.

Он улыбнулся и пошел прочь, а потом, как и полагается, пришли полицейские. Я сопровождал выкуп до банка, выбранного Пучинелли, проследил за перевозкой вплоть до хранилища и взял расписку у банка и карабинеров. Затем, отправившись за машиной Ченчи, по пути я сделал обычный звонок с переводом оплаты на абонента в Лондон. Отчеты о проделанной работе должны были поступать регулярно, а в ответ я получал полезные плоды коллективной мысли нашего офиса.

– Девушка дома, – отчитался я. – Осада окончена. Первый выкуп цел. А что мне будет за второй?

– Завтра утром разберемся.

– Ладно.

Они хотели узнать, когда я вернусь.

– Через два-три дня, – ответил я. – Зависит от девушки.

Алисия проснулась вечером, совершенно разбитая. Ченчи взлетел по лестнице наверх, чтобы заключить ее в объятия, и вернулся вниз с глазами на мокром месте, сказав, что она все еще никак не может проснуться окончательно и поверить, что она дома.

Я не видел ее. Илария по предложению тетушки Луизы проспала всю ночь на поставленной в комнате Алисии еще одной постели. Похоже, она была искренне рада возвращению сестры. Утром она спокойно спустилась к завтраку и сказала, что Алисия чувствует себя плохо и не хочет вылезать из ванной.

– Почему? – испуганно спросил Ченчи.

– Говорит, что она грязная. Уже дважды вымыла волосы. Говорит, что от нее воняет.

– Но ведь это не так, – запротестовал он.

– Не так. Я ей сказала. Эффекта никакого.

– Дайте ей немного бренди и флакон духов, – посоветовал я.

Ченчи непонимающе уставился на меня, а Илария хмыкнула:

– Почему бы и нет?

Она пошла отнести все это сестре. Сегодня утром она держалась куда свободнее, чем все время прежде, как будто освобождение сестры стало освобождением и для нее.

К полудню приехал Пучинелли со стенографистом. Алисия спустилась к нему. Стоя в холле рядом с Пучинелли, я смотрел на нерешительно спускающуюся по лестнице фигурку и прямо-таки ощущал ее неодолимое желание спрятаться. Она остановилась, не дойдя до конца лестницы четыре ступеньки, и оглянулась, но Иларии, которая ходила позвать ее, нигде не было.

Ченчи шагнул вперед и обнял ее за плечи, вкратце объяснив, кто я такой, и сказав, что Пучинелли хочет знать все, что с ней произошло, надеясь найти в этом ключ, который поможет ему арестовать виновных.

Она слегка кивнула. Лицо ее было бледным.

Я видел жертв похищений, которые при возвращении домой впадали в буйную радость, в истерику, в апатию – все это было шоком. Состояние Алисии как раз подходило для подобного случая – смесь робости, отстраненности, слабости, облегчения и страха.

Волосы ее были еще влажными. На ней были футболка и джинсы. Никакой косметики. Она казалась беззащитной шестнадцатилетней девочкой, только что оправившейся от болезни, девочкой, которую я видел раздетой. Но уж на что она точно не была похожа, так на любимицу всех европейских ипподромов, чье лицо не сходило с обложек журналов.

Ченчи отвел ее в библиотеку, и мы расселись по креслам.

– Пожалуйста, – сказал Пучинелли, – расскажите нам о том, что случилось. С самого начала.

– Я… это было, кажется, так давно… – Она говорила, обращаясь по большей части к отцу, изредка поглядывая на Пучинелли и вовсе не глядя на меня. Она все время говорила по-итальянски, хотя медленно и с частыми паузами, так что я легко понимал ее. На миг в голове промелькнула мысль, что я после приезда изрядно поднаторел в итальянском и лишь теперь это заметил. – Я скакала на местном ипподроме… но ты же знаешь.

Ченчи кивнул.

– Я выиграла скачку, что была в шесть. Но результат оспорили…

Теперь кивнули уже оба – и Ченчи, и Пучинелли. Помощник, не поднимая глаз, сосредоточенно стенографировал.

– Я поехала домой. Я думала об Англии. О том, как буду скакать на Брунеллески в Дерби… – Она замолкла. – Он выиграл?

Ее отец растерянно посмотрел на нас. Вряд ли после ее исчезновения он заметил бы даже пришествие марсиан.

– Нет, – ответил я. – Пришел четвертым.

– О, – рассеянно сказала она, а я не стал объяснять, что знаю, какой пришла лошадь, только потому, что на ней должна была скакать она. Обычное любопытство и ничего больше.

– Я была уже… я уже видела дом. Почти у ворот. Я сбросила скорость, чтобы повернуть…

Классическое место для похищения – у самого дома жертвы. У нее была красная спортивная машина, кроме того, она в тот день ехала, опустив крышу, как всегда делала при хорошей погоде. Услышав это, я подумал, что некоторые люди в прямом смысле слова облегчают задачу похитителям.

– Тут ко мне подъехала машина… Я ждала, пока она проедет, чтобы повернуть к дому… но она не проехала, она вдруг остановилась между мной и воротами… загородила дорогу… – Она замолчала и с мучительным беспокойством посмотрела на отца. – Я ничего не смогла сделать, папа. Правда.

– Милая, дорогая моя… – Казалось, даже сама мысль удивила его. Он не видел, как я, верхушки айсберга, который называется комплексом вины. Но ведь он не так часто, как я, с этим сталкивался.

– Я не могла понять, что они делают, – продолжала она. – Затем вдруг все двери той машины сразу открылись, и оттуда выскочили четверо… все в этих ужасных масках… правда, ужасных… маски демонов и чудовищ. Я подумала, что они хотят меня ограбить. Бросила им свой кошелек и попыталась дать задний ход… а они запрыгнули в мою машину… просто запрыгнули… – Она замолчала. Слишком разволновалась. – Все было так быстро, – виновато говорила она. – Я ничего не смогла сделать…

– Синьорина, – спокойно сказал Пучинелли, – тут нечего стыдиться. Если бандиты хотят кого-нибудь похитить, то они это делают. Даже вся охрана Альдо Моро не смогла им помешать. А тут молодая девушка в открытой машине… – Он выразительно пожал плечами, даже не считая нужным закончить предложение. По крайней мере на некоторое время она успокоилась.

Месяцем раньше в частном разговоре он сказал мне, что любая богатая девушка, которая разъезжает в открытой спортивной машине, просто провоцирует грабителей и насильников.

– Я не хочу сказать, что они не похитили бы ее так или иначе, но она вела себя глупо. Она просто облегчила им задачу.

– Мало радости в жизни, если тебе двадцать три, если ты достиг успеха и не можешь позволить себе покататься в солнечный денек в открытой спортивной машине. Что бы ты ей посоветовал – ездить в закрытом почтенного возраста автомобиле с запертыми дверьми?

– Да, – ответил он. – Да и ты тоже, если бы твою фирму насчет этого спросили. Вам за такие советы и платят.

– Довольно верно.