Санди была беременна, и сегодня Абен высказал Махамбету свое беспокойство. Наступает зима. По предсказаниям стариков, она будет небывало суровой. Исход утреннего боя может изменить многое. Санди лучше всего жить у сестры. Нургали отвезет ее к Нагиме. Но Махамбет промолчал в ответ на его предложение.
— Мы не имеем права их разлучать, — тихо возразил Хамза. — Пусть решат сами.
— Война не для женщин, — отозвался Абен, нахмурясь.
Нургали сидел молча.
Ты любовью сына, моя степь,
Будешь вечно, вечно молода…
— Такое ощущение, будто я остался в стороне, — проговорил Нургали, когда стала затихать песня.
— Сам не ценишь себя, — Абен живо повернулся к нему и сморщился от боли. — Без тебя мы бы из Акшатау не унесли ноги. — Слова Абена прозвучали сердито: — Почему вас, молодых, так и тянет в самое пекло? Ты же не бездельничал!
— Я разве сказал, что хочу остаться в Тайсойгане? — возразил Нургали. — Приставили к Мухану, был при нем. Вот только объясни это женщинам и старикам, — улыбнулся он. — Тычут в меня пальцами и ругаются…
Абен и Хамза невольно рассмеялись.
— И сейчас ругаются? Или уже убедились, что ты другой? — спросил Хамза.
— Вот привезу винтовки…
— Да, постарайся доехать сегодня же, — перебил его Абен, посерьезнев. — И будь осторожен. Возьмешь двух джигитов с собой.
— Вы выедете сразу после боя?
— Да, — Абен кивнул головой, — если не случится что-нибудь непредвиденное. Не вовремя подцепила меня пуля. — Он вздохнул и снова вернулся к разговору, который они с Хамзой вели здесь весь этот вечер. — Тебя мне учить нечему, Хамза. Уклоняйся от крупных боев, теперь вас мало.
— Здесь привычное дело. С привычным врагом, как говорится, и сражаться легче. Сложнее там, в аулах…
Нургали отметил, что брат изменился за эти два месяца, стал более сдержан. Чувствовалось, что в отряде многое зависит от его мнения. Абен, разговаривая, все время обращался к Хамзе и непременно прислушивался к его советам. Даже по самому незначительному поводу они советовались между собой. Нургали вспомнил свою недавнюю встречу с Амиром и его слова о том, что волостной управитель Нуржан считает Хамзу опаснее Абена. А ведь Мухан уверяет всех, что Абен сильнее Хамзы! Управители, в сущности, рассуждали одинаково: по давней привычке они противопоставляли Хамзу и Абена друг другу. И ошибались. Опасным для них, пожалуй, было единство Абена и Хамзы, их дружба.
После ужина Хамза встал и громко отдал приказ:
— Джигиты, выступаем! Пора!..
Махамбет и Санди подошли к Абену.
— Санди поедет к Нагиме, — проговорил Махамбет. Абен нежно обнял Санди.
— Это ненадолго, дочка, — сказал он. — Так нужно. — И повернулся к Хамзе: — Ну, в путь!
Через час триста человек на конях ушли в дождливую ночь. На рассвете из кстау выехали еще четверо: Нургали, Санди и два джигита — и направились в противоположную сторону. Они везли винтовки в восставшие аулы Казбецкой волости. В опустевшем лагере, ожидая возвращения отряда, остались Абен и раненые.
В глухую ночь, осторожно обходя кусты чия, пробирались через заросли два всадника. Густой туман глушил звуки конских шагов. Всадники держались друг друга, словно связанные между собой невидимой нитью, и напряженно прислушивались к ночи. Это были Махамбет и Кумар; они ехали разведать численность отряда алаш-ордынцев, стоявшего в ауле Адайбека. Выбор пал на этих джигитов не случайно. Махамбет хорошо знал своих одноаульцев, а Кумар за время последних боев сблизился с Махамбетом и редко расставался с ним.
Махамбет выехал на какую-то тропу и придержал коня. Оглядевшись по сторонам, повернулся к Кумару.
— Дальше ехать нельзя.
Оба помолчали, прислушиваясь некоторое время. Потом сошли с коней.
— Скоро начнет светать, — проговорил Кумар, запахивая полы чапана. Он надвинул на лоб малахай и, внимательно осмотрев коня, тщательно вытер ему морду рукавом, снял иней с груди.
— Знал бы Адайбек, в какие заботливые руки попал его буланый, — рассмеялся Махамбет, наблюдавший за товарищем. — Не убивался бы так…
— Много чего он потерял в этом году, — отозвался Кумар. — Буланый теперь мой!..
— Твой. Хорош конь, — согласился Махамбет, который знал толк в лошадях. — Морозит, — добавил он, уклонившись от разговора. Он вспомнил весенний день, когда вместе с Амиром клеймили неуков, укорачивали им гривы и хвосты. Трудно было справиться с этим буланым, тогда совсем диким. Потом Амир объезжал коня и был в восторге от его непокорности…
В густом тумане голоса их звучали непривычно глухо, словно между ними стояла стена. Из аула, находящегося, как предполагал Махамбет, в пятистах шагах, не доносилось ни звука.
— Мы подъехали со стороны малого аула, — заговорил Махамбет, — отсюда рукой подать…
Прошло четыре месяца, как они с Санди покинули аул. За это время ему ни разу не удалось там побывать, и только от джигитов, пришедших недавно в отряд, Махамбет узнал, что маленькие его братья Канат и Нигмет перешли жить в кибитку Оспана. Но тревога не оставляла Махамбета: мстительный Адайбек мог в любую минуту избить ни в чем не повинных ребят. И хорошо, если у тестя хватит сил противостоять богачу.
— Кумар, я наведаюсь в аул, — обратился Махамбет к товарищу. — Постараюсь все разузнать и мигом вернусь… Заодно повидаюсь с братишками.
После смерти отца Кумар остался один. Матери у него не было, она умерла во время родов, и Кумар вырос, не зная материнской ласки. В аул вместе с уильцами, которых увел Абен, он не поехал, не захотел растравлять рану. Да и что его связывало теперь с далеким аулом на берегу Уила? По рассказам Нургали он знал, что старики проводили отца в последний путь с почестями: зарезали на поминки единственную корову. Закончится война, будет жив — приедет, поставит кладку на могиле… Но сейчас, слушая Махамбета, Кумар почувствовал непрочность своих былых доводов. Как бы он вел себя, окажись поблизости от своего аула?.. Разве удержался бы от того, чтобы побывать в нем? А у Махамбета рядом родные братья…
Кумар снял винтовку с плеча и молча взял чембур из рук Махамбета.
— Ты только не уходи с этого места, — предупредил его Махамбет. — Если что — я мигом назад!..
— Не задерживайся!
Махамбет вышел из зарослей и медленно двинулся вперед. В этом месте он однажды ждал Санди… Джигит с грустной улыбкой огляделся по сторонам. Вдруг, вынырнув из тумана, ему на грудь бросилась огромная собака. От неожиданности Махамбет чуть не упал на спину. «Актос! — обрадованно засмеялся он, узнав сторожевую собаку Оспана. — Встретил меня, Актос. Так и остался молчуном». Махамбет с признательностью потрепал уши своего старого друга. Актос был как нельзя кстати: другие собаки не подняли шума, когда он подошел к аулу.
— Ага! — тихо окликнул Махамбет, остановившись у кошары. Он подумал, что уставший и, возможно, задремавший к утру старик может испугаться его.
Из тулупа выглянул Оспан.
— Махамбет?! — Привстал он с места. — В ауле алаш-ордынцы, ты что, с ума спятил?
— Сколько их?
— Сорок. Уже светает, сынок, не рискуй.
— Зачем они здесь? Не знаете?
— Собираются в пески.
— Значит, и с этой стороны хотят зайти, — проговорил Махамбет. — Ну а как вы тут живете? Как Нигмет, Канат?..
— Что с нами сделается? — ответил старик и заторопился, — Ты рассказывай. Как дочка? Здорова?
Старик закашлялся, схватившись за грудь. Кашлял он долго и надрывно, содрогаясь всем телом.
— Видишь?.. — старик посмотрел на Махамбета. — Верблюд под вьюком старится, так и мне…
Они не заметили, как чья-то тень за юртами поднялась, метнулась в сторону большого аула.
Старик, отдышавшись, поднялся на ноги, чтобы сходить за Канатом, как вдруг залились собаки. Махамбет вскочил, рванул из-за плеча винтовку и бросился назад, в заросли чия. Он почти добежал до них, когда сзади послышались топот коней, крики. Раздался выстрел, потом еще… Уже в зарослях на Махамбета выскочил всадник, крикнул:
