– Попробуй.
«Только, умоляю тебя, не шути при ней», – добавил Симо одними глазами.
Безмолвная подсказка не достигла цели, и Харинов, воодушевившись, вернулся к вскрытию. На его желтоватом лице с ввалившимися щеками заиграл непривычный румянец.
– Срезанные груди и вагинэктомия говорят о попытке смены пола. Успешной на… ну, пусть этак процентов на пятьдесят. И на все сто – насильственной. – Харинов пригляделся к ранам на груди девушки и опустил взгляд ниже. – Грубая ампутация молочных желёз и крайне аккуратная работа с вульвой трупа. Не исключено, что к моменту проведения вагинэктомии девушка смирилась с происходящим и позволила неизвестному завершить работу с должной тщательностью.
– Или же она была без сознания, – с угрюмостью в голосе подсказал Симо.
– Или же она начала получать удовольствие, – возразил Харинов и хохотнул, сообразив, что взобрался на очередную вершину цинизма.
Видя, как Харинов, поигрывая ножиком, выполняет разрез на груди трупа, Симо ощутил, как губы попытались сжать фильтр несуществующей сигареты. Он сунул руку в карман пальто, чтобы достать «Никоретте», но сразу отказался от этой идеи. Ему не хотелось что-либо жевать в морге, даже заменитель никотина. Раздался хруст вскрываемой грудной клетки, и желание закурить переросло в нестерпимое жжение, застрявшее где-то в глотке.
Пытаясь отвлечься, Симо взялся за смятый клочок бумажки и бусину, которые Назар получил в качестве награды за марафон на берегу. Конечно, эти вещицы следовало передать в лабораторию, но сейчас это не имело значения, поскольку бумага и бусина уже побывали в руках уймы людей. Так что изначальные отпечатки пальцев, если они и имелись, к этому моменту были безнадежно заляпаны или стерты.
Он еще раз углубился в изучение списка. Снова отметил, что буквы выведены чересчур усердно – не так рублено, как на трупе. Так обычно пишут дети, еще не зная, что вскоре жизнь потребует от них не красоты, а скорости.
Неизвестным с острова Сирены Амая требовались, казалось бы, несочетаемые вещи:
«Прорезиненные сапоги (размеры 40 и 42) – 5 пар.
Витамины для беременных – 20 шт.
Семена картофеля "Лакомка" – 30 шт.
Семена свеклы "Пиковая дама" – 25 шт.
Семена моркови "Рубиновая" – 30 шт.
Семена капусты "Белорусская" – 40 шт.
Тонкогубцы – 1 шт.
Портновские кусачки – 1 шт.
Сборочный коврик – 3 шт.
Кримпер – 1 шт.
Застежки для бижутерии – 60 шт.
"Супрастин" – 30 шт.
"Хлоропирамин" – 30 шт.
"Спазмалгон" – 50 шт.
"Кеторол" – 70 шт.
"Найз" – 40 шт.
"Чёрная книга" (Холокост) – 1 шт.»
Симо нахмурился. Понятное дело, речь шла об упаковках, а не о тридцати семечках, из которых вырастут тридцать морковок, и не о тридцати таблетках от аллергии. И рыбакам удавалось без лишнего шума доставать столько лекарств? Харинов тоже видел список и однозначно указал, что подобного рода обезболивающие назначаются при болевых синдромах, характе́рных для воспаления связок и дьявольских сращиваний.
«Дьявольское сращивание». Симо тогда впечатлило это словосочетание, хотя ничего конкретного, кроме язвительного обозначения процесса заживления, оно в себе не несло.
Однако это не помешало разуму сотворить образ темных фигур, будто сошедших со страниц творчества Лавкрафта. И дикие, немыслимые существа, в которых едва угадывались человеческие очертания, скользили сквозь морскую темень на лодках. Они со всей космической неумолимостью плыли к берегу, чтобы забрать свои средства от аллергии и пять пар прорезиненных сапог сорокового и сорок второго размеров.
Но для чего им могла понадобиться книга об ужасах холокоста?
В мысли следователя ворвался приятный баритон Харинова.
– Симо, пам-парам, результат. Наша девочка захлебнулась. Впрочем, это ничего не меняет: через минуту-другую она умерла бы от кровопотери. В воде пробыла не больше суток. Посмотри-ка сюда.
Симо без особого желания поднялся со стула и подошел к секционному столу. Неизвестная напоминала экзотический цветок – влажный, смердящий и вывернутый наизнанку.
– Обрати внимание на эпидермис ладоней и подошв. Симо, это «рука прачки», – сказал Харинов так, будто знакомил между собой гостей банкета. – Эпидермис бело-серый, набухший. Пробудь она в воде чуть больше, и мы увидели бы формирование «перчаток смерти».
– Как это? – спросил Симо и тут же пожалел.
Широко улыбаясь, Харинов произнес:
– Это когда кожа слезает, будто перчатки. Или носки.
Парень, выполнявший роль технического регистратора, вздохнул. Харинов расхохотался и попытался толкнуть следователя кулаком в плечо, чтобы тот оценил шутку, но вовремя вспомнил о перепачканных перчатках.
– Кстати, что любит Лина? – поинтересовался Харинов.
Симо ошарашенным взглядом окинул его с головы до ног, удивленный столь быстрой сменой темы. «Безнадежно», – наконец подумал он и направился на свое место.
– Расскажи ей про эти «руки прачки».
– Ты шутишь? Она же это знает.
Харинов сказал что-то еще, но Симо не стал слушать. Он пытался увязать мертвую девушку и остров, на котором, если верить слухам, никого не было… кроме мрачных фигур из воображения, нуждавшихся в предметах из списка.
– Только не уходи, Симо, – сказал Харинов и широко улыбнулся. – Мы еще не заглянули в желудок и кишечник нашей девочке. Любопытно, она откапывала этими лапками червяков? Знаешь, как называется подобное отклонение в развитии плода?
– Нет, – с усталостью отозвался Симо.
– Эктродактилия! Ду-да! Ду-да!
Вид запевшего Харинова окончательно привел Симо в смятение. К счастью, в этот момент в секционную вошел Назар.
2
Заметив, что грудная клетка девушки раскрыта, оперуполномоченный поморщился. Затем сунул озябшие руки под свет настольной лампы, в котором Симо не так давно изучал фотографии и список.
– Узнал что-нибудь, Назар?
– Как сказать. Сирены Амая – самый обыкновенный клок земли, поросший тайгой. Береговая охрана сообщила, что с воздуха ничего не видно, вертолету сесть негде, а пристать к острову можно только со стороны моря. Круго́м крошево из скал.
– То есть девушек там нет? – встрял Харинов. Он как раз выкладывал извлеченный розовато-белесый мешочек, бывший желудком, на эмалированный поднос. Мерзко шлепнуло.
– Каких еще девушек? – не понял Назар.
– Как вот эта. Сирен. Остров же называется Сирены Амая, так?
Все опять посмотрели на труп, даже парень-регистратор обернулся. Взгляды остановились на отталкивающих лапах. При их виде не содрогнулся только патологоанатом.
– Из ума выжил, Борь? Я бы скорее поверил в настоящие сирены, чем в певучих девок. – Назар вынул из куртки смартфон и открыл заметки, отыскал последнюю. – Так. Вот. В двадцатых годах некий Тарой Кеттунен из Корпуса военных топографов посетил со своей группой скопление мелких островов Белого моря – от Кандалакшского залива до Онежской губы. Он финн, я прав, Симо?
– Да, Назар, господи, он финн. Давай дальше.
– А дальше, собственно, ничего и нет. Этот финн сгонял на остров, заявил, что тот непригоден для чего бы то ни было, а после группа и сам Тарой, включая их семьи, бесследно исчезли. Может, есть что-то еще, но я так глубоко уже не рыл.
Симо нахмурился. Исчезновение военного топографа казалось важным, но сейчас это больше напоминало ответ, для которого не находилось вопроса.
– А у меня для вас подарочек, – неожиданно заявил Харинов. В его голосе чувствовалась задумчивость. – Прошу ко мне. – Заметив, что парень-регистратор тоже начал подниматься со стула, он добавил: – К тебе это не относится, Рома. Веди летопись.
Парень без особого сожаления плюхнулся обратно на стул.
Симо и Назар подошли к патологоанатому и увидели, что тот орудует пинцетом во вскрытом желудке, вынимая предметы, похожие на бусины. С каждой из них Харинов брал соскоб с помощью ватной палочки. После этого палочки отправлялись в индивидуальные пакетики, а бусины – в широкую литровую банку с дистиллированной водой. Распространяя вокруг себя красную вуаль, они стукались о дно банки и медленно подпрыгивали.
