9.4.3. Он в ошейнике (думал Садук), значит, ищет жестоких удовольствий – стало быть, он из этих, хотя и не таков, как Ферон. Ишь как уставился на меня своим одиноким глазом – думает, небось, что и я такой же. Ну что ж, я их не осуждаю, даже помочь им хочу. Не хочу только, чтоб меня путали… с кем бы то ни было. Вот что хуже всего: как окажешься с ними рядом, люди сразу думают, что и ты из них. Что тебе иначе тут делать? Прямо зараза какая-то, похуже чумы. Я люблю Ферона и готов помочь ему всем, чем могу, но все равно чувствую себя зачумленным. Скорей бы уже добраться домой и сказать Нари, где будут чтить это новоявленное чудовище.

9.4.4. О чем думал Нойед, сказать трудно. Вызвавшись носить ошейник вместо Освободителя, он стал жить будто лицедей на подмостках – поди разбери, где кончается роль и начинается актер; он и сам уже толком не знал этого. Мы можем сказать только, что он смотрел. Смотрел на Садука. Смотрел на молот в кучке каменных осколков. Смотрел вслед Освободителю, почти уже скрывшемуся из глаз.

9.4.4.1. Садук пошел дальше.

9.4.4.2. Нойед задержался на мосту, хотя факелы его раздражали.

9.4.5. Вот кое-что из того, что мне рассказал Тед.

Он увидел в кино старого знакомого, высокого черного мужика, с которым занимался садомазо лет шесть назад. Они поговорили о возможной новой встрече, и тот упомянул, что его любовник с год назад умер.

– От СПИДа? – спросил Тед. Это первым делом приходит в голову, когда слышишь, что умер молодой гей.

– Вообще-то да, – удивился тот.

– Так ты ж предупреждай, когда с кем-нибудь договариваешься! – ужаснулся Тед. Это с ним уже не впервые: у него были время от времени контакты с одним пианистом, который упомянул, что его любовник имел контакт с кем-то из больных. Недавно этот пианист поучаствовал в телепередаче на предмет СПИДа за день до собственной смерти. А в другом кино на стенке сортира красной краской было написано:

СЮДА ХОДЯТ СПИДОЗНИКИ!

Тут Тед чуть с ума не сошел и стал вертеть эту надпись в уме так и этак. Возможно, это предупреждение от того, кто что-то знает. Возможно, написавший это просто хотел пресечь секс в кино. Возможно также, что он не получил что хотел и вредничает. Тед, короче, решил больше туда не ходить.

9.4.6. – Ну и вот, – продолжал Тед, – иду я как-то вечером в районе …й стрит сразу за Девятой авеню – по мосту, знаешь? Там какой-то карнавал, итальянский что ли, но таких костюмов я еще не видал. Некоторые вообще чуть не голые. И вдоль всего моста горят факелы. Смотрю – пялится на меня один парень, маленький такой, наш ровесник. Без рубашки, зато в ошейнике. Смотрю – да он одноглазый! Обалдеть. Ну, подходит он, а я его спрашиваю: «Ты как, чумы не боишься? Ведь это ж серьезно». (Знаю, ты не любишь слова «чума», но клянусь тебе: спрашиваешь кого-то про СПИД, а он тебе: «Чё? Кто с кем спит?» Три раза уже случалось.) Он молчит. «Слушай, – говорю я, – мне тоже охота, но больно уж тут народу много, негде уединиться. Хочешь, пойдем со мной? Я типа на церемонию. Для тех, кого волнует эта болезнь. На пришествие Амневора». Понял, нет? С чего мне это взбрело? Говоришь, приснилось мне это – не спорю, но вот так и сказал. Прямо как из твоей книжки, Чип, – оттуда ведь, да?

– Пока еще нет, – сказал я.

В общем, не знаю, откуда это взялось, но спрашиваю: «Ну что, пошли?» Он кивает. Двинули мы с ним через мост, но то ли потерял я его в толпе, то ли он передумал. А может, знал, о чем я – в отличие от меня. Короче, перехожу я, оглядываюсь, и знаешь что? На мосту никого. И никаких факелов, только фонари с обоих концов, как всегда. Понимаешь?

– Да, – сказал я.

– Никого. Пусто. Достал меня уже этот СПИД!

9.5. В прошлом феврале меня свалил грипп. Я пролежал четыре дня с температурой 39°, встал, все еще с температурой, собрался пойти в магазин, чуть не упал и слег еще на неделю. Две недели подряд мне случалось пролежать только с пневмонией в двадцать один год. Потом мне полегчало, но температура так и держалась на тридцати восьми – тридцати девяти. Я встал, оделся и оказался перед выбором: либо рискнуть и выйти, либо хоть немного прибраться. Постепенно я вернулся к более-менее нормальному распорядку, но температура держалась. Под мышками периодически болело, но опухолей не наблюдалось. Однажды, после выхода, «вступило» в пах и стало больно ходить. Пришлось опять лечь в постель на два дня. У некоторых людей лимфоузлы опухают, стоит кому-то на них чихнуть, но у меня это делают только шейные железки – каждую весну, начиная с семи лет. Проснувшись на следующее утро, опять же с температурой, я решил, что пора уже сходить к доктору.

Думал ли я про СПИД?

Не переставая, с тех пор как заболел.

В специальном справочнике для геев я нашел гея-врача, специализировавшегося на болезнях, вызываемых гомосексуальными контактами, позвонил ему и записался на прием через шесть дней.

В метро на пути к врачу сексуальных контактов не имел – а мог бы, и даже два раза.

Докторский офис, чистенький и хорошо оборудованный, действовал успокаивающее. В приемной на белом столике лежала стопка брошюрок о СПИДе. Я взял одну и нашел там полезные советы на предмет секса. Медсестра померила мне температуру – все еще тридцать восемь с лишним спустя пять недель и три дня. Я рассказал о своих симптомах симпатичному, лет сорока, доктору.

– Сколько примерно сексуальных контактов вы имеете в год? С разными партнерами, я имею в виду.

– Около трехсот до последнего времени. Не считая постоянных сношений, которые разнятся от трех раз в неделю до одного за две. Мы моногамии не придерживаемся.

– М-м-м. – Он прощупал мне подмышки, шею и пах – опухолей там, к счастью, не обнаружилось, – сделал анализ крови и сказал: – Ни субсиндромального, ни продромального СПИДа у вас нет. – (Если попросту – нет ни активного СПИДа, ни состояния, могущего к нему привести.) – Похоже, это особо стойкая форма нынешнего гриппозного штамма. Некоторые пациенты болеют месяц, а то и больше. У меня, впрочем, есть и пациенты со СПИДом. Вот что вам следует знать: это не та болезнь, в которой сомневаешься, – вам сразу становится очень плохо. Вы нашу брошюрку взяли?

Через три дня температура прошла.

9.6. Я часто заставляю улыбаться даже и умных (говорит Лицедей), а дураки так просто покатываются со смеху. Надо полагать, что я кое-что смыслю как в мудрости, так и в глупости, хотя ни то ни другое мне не присуще. Не считая моего комического таланта, то есть умения декламировать или вовремя падать, я человек вполне заурядный.

Мудрецы, глупцы, аристократы и карманные воры – кого только я не числю в друзьях. Я всегда умел говорить с людьми как высокого сословия, так и низкого, даже с теми, кого все полагают безумными – взять хоть того беднягу с моста. На карнавале, конечно, бывает всякое, но в моем ремесле карнавал присутствует каждый день. А среди самых занимательных и старейших моих знакомств я прежде всего назвал бы Мастера школы, что на краю Саллезе.

Не странно ли, что в то самое время, когда весь город предается веселью, создаваемоему мной круглый год, мои мысли блуждают в областях не слишком веселых…

Мастер у себя в школе исповедует преображение, перемены, вечное непостоянство, бренность того, что видимо. Я нисколько не умаляю опасность духовного пути, избранного им. Нужно быть поистине отважным, чтобы преодолевать эти бурные воды, не входить в один поток дважды, плыть по его течению и все прочее. Но он родился в одном из богатейших семейств и денежных затруднений не ведает. Пожара, наводнения, землетрясения (о чуме боюсь поминать) он, правда, страшится, как и мы с вами, но ведь и мы их не особо страшимся.